Половина первого ночи.

Пусть это и покажется глупым со стороны, но я начинаю яростно тереть глаза. Может, у меня галлюцинации после обезболивающего? Но тогда и разговор с шерифом можно поставить под сомнение, чего мне делать вовсе, ну вот совсем не хочется.
Или часы вообще стоят? И словно в опровержение этой догадки, секундная стрелка соскакивает с одного деления на другое, почти мгновенно, как будто играет со мной в кошки-мышки: «Смотри-ка – я здесь! И вдруг – опа! – уже тут! Ты ведь боишься, да, глупенький? Да, я чувствую, как ты боишься меня!» В какой-то момент мне даже начинает казаться, что эта противная стрелка начинает тихо хихикать. Нет, ну это уж точно ни в какие ворота! Долбаный укол…
Впрочем, спокойно, Эд. Вдохнули-выдохнули.
Ты бредишь? Нет, не думаю. Лепреконов не видать, все единороги остались в глубоком детстве, да и потом, если б я бредил – без Терминатора в обнимку с Годзиллой дело бы не обошлось. Значит, я в своем уме. Пока что.
Часы сломаны? Нет. Нет, сука, идут! Чтоб им провалиться…
Значит, я трезво мыслю и вижу на работающих часах время, которое видел последние несколько лет только в светлое время суток. Половины первого ночи не было уже очень давно. Пожалуй, можно даже сказать, это своего рода воспоминание из прошлой жизни.
И что тогда это может значить?
Каким-то шестым чувством осознаю, что сейчас я просто пытаюсь отсрочить момент истины. Всеми конечностями цепляюсь за ускользающий мир, где моя жизнь повторялась, где всё и всегда можно было исправить, и отчаянно стараюсь затормозить это стремительное падение в реальность. Ту реальность, которая воспринимается всеми остальными людьми как нечто естественное и обыденное. Всеми остальными – да. Но я – не все остальные!
Черт возьми, неужели это произошло? Неужели настало восемнадцатое апреля?.. Нет. Это не может быть! Не может! Я не хочу! Нет!!!
Судорожно хватаюсь руками за голову. Это что же… теперь ничего не изменить? Я навсегда потерял Джаспера, Беллу, а Элис – она… Господи, что же это? Она в самом деле погибла? Взаправду?!
Только сейчас я понимаю, что до этого не мог окончательно поверить в ее смерть.
Да, я видел ее тело. Я даже нечаянно прикоснулся к ее коже, когда расстегивал мешок. К ее ледяной бескровной коже.
Я видел отчаяние в глазах ее лучшей подруги и слышал горькие рыдания ее брата.
Ее смерть констатировал врач.
Она умерла.
И тем не менее, окончательно я осознал это только сейчас. Когда увидел циферблат часов и понял, что теперь – действительно конец. Я уже никогда не увижу, как она втягивает голову в плечи, когда кто-то пытается заговорить с ней. Я никогда не увижу, как они с Беллой идут по школьному коридору и смеются над чем-то наверняка по-девчоночьи глупым. Не увижу, как Джаспер обнимает ее и светится от счастья…
И улыбающуюся Беллу я тоже не увижу. Никогда. Она просто разучится улыбаться.
И Джим… Неужели Джим тоже погиб?! Ведь никто, кроме меня, не знал, что его нужно оберегать сегодня, именно сегодня. Никто не знал. Один только я. И я ничего не сделал…
Я во всем виноват.
Черт меня дернул отдать Элис эту тетрадь.
И он же, судя по всему, заставил жизнь повторять этот несчастный огрызок дня, чтобы потом вот так вышвырнуть меня обратно в действительность. И именно сегодня! Ненавижу… Ненавижу тебя, тварь! Почему сейчас?! Почему именно сейчас?!
Голова взрывается от мыслей и картин моего возможного будущего. Я уже говорил, что мне страшно? Так вот. Забудьте. Это все были погремушки и каша на слюнявчике.
Я не знаю, с чем сравнить этот ужас. Да нет, я даже не представляю, есть ли в мире слова, которые бы описали это состояние…
Мой личный апокалипсис.
Всё закончилось. И закончилось так… глупо и страшно…
Всё закончилось…
Всё.
Всё…

- Эй, ты в порядке? Ты меня слышишь? Что с тобой?
Нет. Не в порядке. Не слышу. И со мной уже ничего. Ничего не будет. Ничего и никогда не будет...
- Айрин, откуда этот парень?
- О, боже, я же отошла всего на минуту! Он стоял и разговаривал с шерифом… Да это же сын доктора Каллена!
- Каллена?
- Да, его доставили несколько часов назад. Подрался с кем-то вроде: весь в синяках, печень отбита, гематомы по спине… Его распределили на третьем этаже, в отдельном боксе.
Рассуждая о том, кто я и откуда, они поднимают меня на ноги и пытаются довести до лифта. Но я не могу идти сам. Кажется, что полный хаос в мыслях отразился и на моем физическом состоянии. Вместо мышц – желе, кости как будто исчезли вовсе, я не могу не то что идти, даже стоять самостоятельно не в состоянии.
Боль не уйдет.
Рана на лбу не затянется сама собой.
Опухшая губа не успокоится, словно по велению абра-кадабры…
И Джима я потерял.
И Элис. И Джаспера… И Беллу. Мою Беллу…
- Эдвард? Эдвард!
Голос Эммета я все же еще узнаю.
- Что с ним? Почему он не в палате?
- Я нашел его на полу, в приемной. Сидел перед часами и раскачивался из стороны в сторону, как обезумевший. Кажется, нужно МРТ головы. Боюсь, что он не отделался простым сотрясением мозга.
- Док, что с ним? Скажите! Это серьезно?
- Не знаю. Нужна томограмма. Айрин, отдел еще не закрылся?
- Можно попробовать через скорую оформить заказ на томограф. Джек говорил, что он после двенадцати сегодня уйдет и если до этого не будет пациентов на МРТ, то всех остальных оформлять уже на завтра. Слава богу, еще двадцать минут есть.
- Отлично. Тогда дуй в скорую, оформляй бумаги, а я его отцу сообщу, может и успеем до полуночи Джека поймать, чтобы подготовил аппарат.
До полуночи?.. До какой полуночи? До нее еще почти двадцать три часа, чего вы торопитесь?
Или?..
- Часы… - бормочу я.
- Что? – Эммет трясет меня за плечо. – Что, Эд?
- Часы. Полпервого.
- Он бредит? – растерянно спрашивает он, обращаясь уже явно не ко мне.
- Погоди. Эй, парень! О чем ты говоришь?
Я с трудом поднимаю голову и пытаюсь сфокусироваться на человеке, пытливо заглядывающем мне в глаза.
- На свет реагирует… - бубнит он, убирая фонарик.
- Время. Сколько сейчас? – мой голос обретает некое подобие уверенности.
- Что? Эд, тебе правда интересно, который час?
- Да! Сколько сейчас? Скажите мне!
- Двенадцати нет, - недоуменно отвечает врач.
- Как?..
Надежда, настолько крошечная, что ее не заметить под пластами тех кошмаров, которые я уже успел напредставлять себе, тихо вздрагивает где-то под ребрами.
- Ну да, - подтверждает Эммет и смотрит на наручные часы. – Без пятнадцати минут полночь.
- Врешь!
- Да вот, смотри сам! – он сует запястье мне под нос.
И ведь правда…
- Но там… те часы, почему?.. – язык снова начинает заплетаться. Только уже, видимо, от накатывающего облегчения.
- Да это все Джина! – вмешивается Айрин. – Когда часы переводили на летнее время, она перевела их второй раз, старая перечница. А у меня все руки не доходят исправить. На них же почти никогда никто не смотрит, вот я и…
Но я уже не слушаю.
Семнадцатое. Всё еще семнадцатое. И всё еще может измениться.
Неужели я ошибся?..

Вам знакомо чувство, когда сидишь, ждешь чего-то очень-очень неприятного или даже страшного, а потом приходит добрый человек и говорит, типа, парень, расслабься! Не будет ничего!
Ну вот, например, если вам ставят автоматом экзамен, сдать который вы не могли даже в самых радужных снах и понимали, что никогда и ни за что вы к нему не подготовитесь, хоть в лепешку расшибись.
Ну, или, к примеру, ваши на редкость прямые руки в очередной, правда, совсем не подходящий раз решают доказать вам свою прямоту, и взятый без спросу невероятно навороченный папин фотоаппарат падает прямо открытым объективом на камни живописной сельской дороги, которую вы хотели запечатлеть. И буквально за долю секунды вы успеваете сжаться в комок и в красках представить, что и даже какими словами скажет любимый папа, когда узнает об этой неприятности. И какими для вас будут последствия подобного эпического фейла. И вы даже успеваете продумать изощренный план побега из страны с использованием пяти транспортных средств вплоть до атомной подлодки, когда вдруг осознаете, что звука разбивающегося стекла вы так и не услышали, а шею оттягивает что-то тяжелое. И когда вы понимаете, что так и не сняли ремень фотоаппарата с шеи, что именно он сейчас так больно и в то же время так обнадеживающе натирает вам мозоль, чувство облегчения просто зашкаливает.
А если совсем просто, вспомните хоть раз, когда вы думали, что забыли дома важные документы, от которых зависела ваша дальнейшая судьба (карьера, возможность поехать в отпуск, учеба в колледже – нужное подчеркнуть), и в сознании за долю секунды успевали проносится одна за одной две мысли: «Черт, документы!!!» - «Ах, да, в среднем отделении кейса…» От первой холодели кончики пальцев, а после второй блаженно закрывались глаза и накатывало мгновенное желание пойти и напиться от счастья.
В общем, думаю, вы и так уже поняли, к чему я клоню.
Спустя несколько мгновений после слов Айрин про какую-то крайне забывчивую тетку я отчетливо ощущаю сильный рывок, как будто кто-то схватил меня за солнечное сплетение и резко тянет вперед. Затем выключается свет, я оказываюсь лежащим на животе на чем-то, подозрительно напоминающем мягкие простыни моей кровати. И – вот он, долгожданный удар по голове.
- Хэппи бёздэй, чувак!
Я мгновенно открываю глаза, но ту же начинаю щуриться от света. Это меня не останавливает: путаясь в одеяле и едва на падая плашмя на пол, я все же успеваю схватить Эммета за рубашку.
- Стой!
- Фига ты даешь! Ты что не спал, прикидывался?
- Эм, какое число?
Он явно окончательно обалдевает: сначала от моей нечеловеческой прыти, а теперь от того, что, судя по всему, старший брат решил рехнуться в день совершеннолетия.
- Чего?
- Какое. Сегодня. Мать твою. Число?!
- Семнадцатое, псих несчастный. Днюха твоя, если тебе совсем мозги отшибло.
Помните мои слова про «напиться от счастья»?
Так вот. Я могу поклясться, что никто – никто! – из вас никогда в жизни не испытывал такого безумного, неповторимого, ни с чем не сравнимого чувства облегчения.
- Эм!!!
Не помня себя от какой-то странной, совершенно безудержной, искренней, но при этом горькой радости – как пережаренный кофе с двумя ложками сахара: вроде и сладко, но в то же время рот сам по себе кривится от жгуче-горького вкуса сожженных зерен – я издаю не то вопль, не то всхлип и все-таки падаю на пол, окончательно запутавшись ногами в пододеяльнике.
- Не очень-то обнадеживающе для начала дня соревнований, тебе не кажется? – фыркает Эммет.
- Отвали! – добродушно посылаю его я и смеюсь в ответ. Смеюсь и в то же время чувствую, что на глаза наворачиваются слезы.
- Ты это, кофе за завтраком не пей, ага? – через плечо бросает брат, выходя из моей комнаты.
Я выбираюсь из одеяльного кокона и некоторое время стою, не зная, что делать в первую очередь. Идти умываться, приводить себя в порядок и снова начать жить в семнадцатом апреля, как сотни, тысячи раз до этого? Нет. Каждой клеткой тела я чувствую, что все изменилось. Это словно вернуться в дом, где прошло твое детство, спустя много-много лет. С одной стороны – все по-старому: мебель, фотографии, воспоминания, связанные с той или иной вещью или местом, даже обломки давно забытых чувств – все как прежде. Только вот ты – ты сам – уже давно не тот тринадцатилетний подросток, который терроризировал престарелую соседку, прятал «Плейбой» под подушкой и уминал стыренные с кухни печенья за обе щеки. Ты – другой. И это все меняет. Ты словно смотришь на старую фотографию: все мило, знакомо, но теперь – со стороны, и ты больше не чувствуешь себя частью этой, теперь уже полузабытой, жизни.
Так и я сейчас: оглядываюсь по сторонам, пытаясь сообразить, что именно изменилось, и не могу сказать точно. Потому что единственное, что приходит в голову, – это слово «всё».
Первая ступенька, вторая, скрипучая третья… Спускаюсь вниз. Пять минут назад я метался по комнате, наскоро одеваясь и пытаясь ответить самому себе на вопрос: что теперь? Но пока что я точно знаю только то, что я буду решать эту проблему чуть позже. Потому что думать о чем-либо я сейчас не в состоянии. Все мысли забиты воспоминаниями о вчерашнем дне: жуткими, липкими воспоминаниями – словно кошмарный сон, который слишком хорошо запомнился. И теперь, чтобы хоть как-то ослабить ту дурноту, которая подымается из недр пустого желудка каждый раз, когда перед глазами проносится очередной кадр произошедшего накануне, я должен убедится в том, что сегодня – действительно тот день, к которому я уже так привык. Что сегодня Эм будет как всегда жевать яичницу за завтраком и измажется желтком, что Джаспер снова похлопает меня по плечу и поздравит с днем рождения, что Свон… что Белла вновь будет с насмешкой смотреть на меня, проходя мимо по школьному коридору… пусть с насмешкой посмотрит, пусть язвительно отпустит очередную колкость в мою сторону. Пускай. Лишь бы не было в ее глазах ужаса и ненависти. И главное – что сегодня я, по своему обыкновению не глядя под ноги, снова нечаянно толкну Элис. Живую, теплую Элис Блэк. С ее дурацкой прической, тощими плечиками и глазами – огромными черными глазами, взгляд которых до сих пор преследует меня. Кажется, я навсегда запомню этот взгляд – недоуменный и настороженный, и протянутую за проклятой тетрадкой тонкую бледную руку…
Пробегая мимо зеркала, я неосознанно смотрю на свое отражение. Ни синяков, ни заплывшего глаза. Да знаю я, знаю… Сегодня – снова семнадцатое. Но я все равно до конца не поверю в это, до тех пор, пока не увижу их – их всех: людей, которых в каком-то другом измерении, в другом ответвлении настоящего я несколько часов назад потерял. Навсегда потерял…
Улица, на которой мы живем, сколько себя помню, встревает меня порывом ветра и дребезжанием звонка велосипеда, проезжающего мимо и гордо везущего на себе парнишку-почтальона. Как был – в домашних тапочках – я перебегаю дорогу, с каждой секундой прибавляя шаг, словно меня что-то подстегивает изнутри, и рывком открыв кованую калитку, врываюсь на территорию Свонов.
Дверной звонок оглушительно верещит, и мне кажется, что мир специально замедляется, словно проверяя крепость моих нервов. Но вот слышатся размеренные шаги, и спустя несколько секунд дверь открывает шериф.
- Эдвард? – он недоуменно смотрит на меня. Кажется, я вижу свое отражение в его глазах и полностью понимаю такую реакцию. Взъерошенный, с лихорадочным взглядом, я стою на пороге его дома, пытаясь выдавить что-то связное и вразумительное.
- Мне нужна Белла! - в итоге выпаливаю я.
- Чтобы потушить пожар или спасти тонущего в ванной котенка? Или все-таки просто поговорить?
- Погово… поговорить, - выдыхаю. Черт, либо я так бежал, что сбил себе дыхание напрочь, либо уровень адреналина действительно достиг критической отметки и у меня началась гипервентиляция.
- Все нормально? – уже без иронии спрашивает Чарли Свон. На всякий случай – полицейский, елки-палки, ясное дело.
- Да. Просто… Белла. Мне нужна Белла. Очень срочно!
- Что ж, входи.
Я протискиваюсь в холл вслед за шерифом.
- Белла! К тебе пришли, детка!
- Пап, ты чего кричишь-то? Я тут.
Из кухни появляется она. У меня перехватывает дыхание от стойкого чувства deja vu: высоко подобранные волосы, фланелевые брюки, майка с мультяшным котом. Кажется, мы только полчаса назад с ней были в ее спальне… Я даже помню контрастное ощущение колкого одеяла и ее гладкой кожи. Помню запах ее волос. Помню ее губы… Но эти воспоминания, словно в дурном фильме ужасов, внезапно и пугающе сменяет совсем другая картина: залитое слезами, искаженное горем и неверием лицо. И глаза, которые смотрят на меня с неподдельной, черной ненавистью.
- Эдвард? Привет. Ты чего хотел?
- Беллз, - укоризненно бормочет шериф.
Это она еще ласково со мной, мистер Свон. Ничего нежней «Чего хотел?» я и не ждал. Наоборот – это приветствие для меня сейчас словно музыка: в голосе Беллы нет презрения или вражды. Нет, только ирония. Как всегда. Как было всегда в моей нормальной жизни, где никто не умирал. И сейчас я готов благодарить всех известных мне богов за то, что Белла не сказала ничего вроде «Пошел вон, подонок». Ведь это значит, что для нее ничего не было. Ни разоблачения личных тайн, ни смерти подруги, ни нервного срыва.
- Эдвард?
Она окидывает меня взглядом.
- Кхм, - не сдерживает смешка. – Ну, судя по твоему виду, ты хочешь сказать мне что-то действительно важное. Вон как торопился.
Я прослеживаю направление, в котором она кивнула головой, и обнаруживаю, что на ногах у меня только один тапок. Ну да, Джим в своем репертуаре. Только как же я не заметил, что шлепал по улице полубосой?
- Так в чем дело?
- Я… я просто… - мысли мечутся в голове, пытаясь подобрать хотя бы минимально вразумительный ответ. – Ты алгебру сделала?
Теперь настает очередь Беллы замереть в растерянности. Она даже не отвечает – просто кивает, недоуменно поводя плечами.
- Дай списать?
За спиной фыркает шериф.
- Да-да, пап, - саркастично отвечает на это Белла. – Это наш Эдвард. Такой, каким его видим мы – отвратительно самоуверенный, но при этом даже трогательный в своей наивности.
- Не дашь, да? Ну, я так и думал. Я пойду. Извините, шериф, - скороговоркой произношу я.
Спешно ретируюсь из дома Свонов, сопровождаемый удивленными взглядами его обитателей, и, припечатывая дорожную пыль голой пяткой, бегу к своей калитке, а в голове бьется только одно: «Семнадцатое. Да здравствует семнадцатое…»

Не успеваю я войти в дом, как в холле меня уже встречает мама.
- Эдвард? Где ты ходишь? Мы тебя ждем.
- Я выходил. Воздухом подышать. Погода там… хорошая.
- Пойдем завтракать, милый.
О, да, как же я мог забыть! Жутко хочется фыркнуть. Хотя… нет, даже фыркать мне не хочется. И уж тем более идти завтракать – не усижу я за столом: у меня сейчас все мысли о том, чтобы поскорее увидеть Джаса. Мне позарез нужно увидеть его.
- Мам, я убегаю уже. Очень надо спешить, правда. Увидимся, - и я целую ее в щеку.
Ну ради бога, ма, зачем делать такое лицо? Можно подумать, я на войну ухожу! Забрав ключи от машины, вылетаю к гаражу. Старик Peugeot заводится с полоборота, и я уже на всех парах мчусь к школьной стоянке. Хотя зачем это делаю – сам не знаю. Ведь Джаспер будет там только через… сорок три минуты. Чертова предсказуемость.
Гениальная в своей простоте мысль настигает меня на перекрестке: направо – к школе. А налево по дороге до площади и в переулок – как раз к дому Хейлов. И чего я так долго соображал? Зачем ждать друга у школы, если можно увидеть его уже через пять минут, просто подъехав к его дому.
Еще не успев подрулить к подъездной дорожке, я начинаю неистово гудеть клаксоном, чем до инфаркта пугаю старого слюнявого мопса на соседской лужайке. Мне еще не хватает привязанных к багажнику дребезжащих консервных банок и надписи «Just married» на заднем стекле – а так, судя по тому, как лихорадочно блестят мои глаза в отражении и сколько народу я переполошил своим появлением, меня вполне можно принять за обалдевшего жениха, который только что осознал весь ужас происходящего с ним события.
- Джас! – кричу я, захлопывая дверцу автомобиля. – Джас!!!
В окне первого этажа мелькает взволнованное лицо матери Джаспера, а затем и его самого. Через мгновение входная дверь открывается.
- Господи, что стряслось?! Эдвард, что?!
Друг подбегает ко мне и хватает за плечи. А я стою и ни слова не могу произнести. Я просто смотрю на него: смотрю, сколько тревоги и участия в его глазах, чувствую, как крепко, по-братски надежно его пальцы сжимают мои руки, и с каждым судорожным вдохом словно впитываю в себя его заботу, его волнение за меня, какое-то почти материальное ощущение его дружбы. Даже когда я сегодня говорил с Беллой, видел ее улыбку, ее расслабленные черты лица и понимал, что то, что произошло накануне, теперь можно забыть, попытаться стереть из памяти, выжечь каленым железом, что все это – неправда, просто страшный сон, даже тогда не чувствовал облегчения. Мне стало спокойнее – немного. Но облегчения не было. А сейчас… Кажется, что до этого мое подсознание, как дамба на реке, останавливало череду воспоминаний о случившемся. Но теперь, то ли почувствовав поддержку и силу извне, то ли просто устав сдерживать рвущуюся массу образов и звуков, эта плотина обрушивается и в мою голову врывается ревущий поток мыслей, каждая из которых – словно уродливый слепок того, что я так хорошо, так отвратительно четко запомнил.
У меня начинают дрожать колени.
- Эд, не молчи! Что случилось?!
Я что-то бормочу и только крепче хватаюсь за рубашку Джаспера.
С чем должен столкнуться человек, чтобы такая искренность и доверие, какие я сейчас вижу в его глазах, были уничтожены в одно мгновение? Что ему пришлось пережить вчера? Я даже не могу вообразить. Одна лишь тень того горя, которое обрушилось на него, уже пугает меня. Вчера я ужаснулся, когда у Беллы начался нервный срыв. Мне было страшно и больно смотреть на нее. Хотелось сделать хоть что-то, чтобы она не страдала. А что же мог почувствовать Джас, увидев на носилках тело любимой девушки? Мертвое тело.
Нет, нет, не могу, не хочу представлять это… Боже мой. Джас. Прости меня, прости, ради всего святого… Я не хотел! Я не делал этого!
- Джас! – прорывается хриплый отзвук моих мыслей.
- Ты что, брат? Говори же, ну!
Брат… Да, он всегда мне был как брат. И из-за меня он вчера испытал…
- Джаспер, - я сгребаю его в охапку и как-то по-медвежьи неуклюже сжимаю в объятиях.
Прости, прости, прости, прости…
- Если ты сейчас же не объяснишь мне, что за нахрен, я тебя ударю, чтобы ты в себя пришел! – совершенно серьезно бурчит он.
Я отстраняюсь. Никогда он больше не посмотрит на меня, как вчера. Никогда его глаза не будут такими мертвыми и отчужденными. Я лучше вскрою себе вены, чем еще раз допущу такое.
- Все нормально.
- Ты что?.. Ты что – плачешь? – в его голосе сквозит неподдельное изумление.
- Охренел совсем? Сам ты плачешь! – пытаюсь неловко расхохотаться.
Черт, а ведь глаза и вправду слезятся…
- Блин, Эд, я как по-твоему должен воспринимать всю эту фигню? Ты приезжаешь, гудя, как паровоз, распугиваешь тут полквартала, орешь, как ненормальный, потом кидаешься обниматься, как умирающий в свой последний час, ревешь вон, и после этого я должен сделать вид, что все так и должно быть, да?
Я кривлюсь в усмешке и от неловкости начинаю по-дурацки чесать затылок.
- Мальчики? У вас все в порядке? – на пороге появляется мать Джаспера.
- Да, миссис Хейл, - уже приходя в себя, отвечаю я, - я просто заехал тут… по одному вопросу... Это насчет вечеринки.
- А… - она явно не верит, но (спасибо ей, мудрой женщине) решает не вмешиваться и исчезает за дверью.
- Так, ну-ка колись, - друг складывает руки на груди, и весь его вид говорит: «С места не сдвинусь, пока ты, гад, мне все не объяснишь».
- Да это… В общем, вчера… Джим чуть не погиб.
И ведь почти не соврал.
- Да ты что?
- Ага. Мудила какой-то шумахера из себя строил, а этот оболтус лохматый на дорогу выскочил.
- Как он на дорогу-то попал?!
- Я забыл ворота запереть…
- Ну ты даешь.
- Сам знаю. Перетрухал дико.
- Еще бы, - Джас качает головой. – Ну, обошлось все?
- Угу. Просто… короче, жутковато было.
- Ясное дело. Я бы с ума сошел, если б из-за меня что-нибудь с Крейгом случилось.
Словно в ответ на его слова с заднего двора раздается громкий тявк. Молодой лабрадор по имени Крейг (сказалась любовь матери Джаса к агенту 007) появился у Хейлов несколько месяцев назад, и уже успел снискать безграничную любовь всех членов семейства, а в особенности – Джаспера.
- Покажи мне идиота, который прется от чувства вины.
- Ну одно дело чувство вины, а другое – когда из-за тебя с другом что-то случается.
Нда… Он этими словами мне в грудь гвоздь ржавый засадил. Но не на кого пенять. Сдержав гримасу боли, я привычным жестом поднимаю воротник куртки.
- В школу едешь?
- Естественно, - отвечает Джас.
- Ну, садись тогда.
- Сейчас, рюкзак возьму.
Через минуту Джаспер уже пристегивает ремень безопасности.
- Слушай.
- Мм?
- Ты успокойся. Все ведь в порядке. Джим живой. Просто на будущее будешь осторожнее.
- Ага.
- И кстати, - улыбается и пихает меня в плечо. - С днем рождения что ли!

Еще одно дело, которое мне необходимо сегодня совершить, не дает мне окончательно расслабиться и поговорить с Джаспером. Странно, у меня такое ощущение, что последний раз мы с ним вот так просто трепались ни о чем лет сто назад, не меньше. Что ж я делал-то последнее время?.. Ах, ну да… Белла.
Хмурюсь и сильнее сжимаю пальцами руль.
- Да. Тебе однозначно надо отдохнуть сегодня. Кстати, ты уверен, что в таком состоянии сможешь нормально проплыть?
- Чего проплыть? – отвлекаюсь от своих мыслей.
- Соревнования сегодня. Забыл?
- А… Я не пойду.
- Совсем офонарел?!
Мотаю головой.
- Не до того сейчас.
- Эдвард, ты в своем уме? Это твой шанс! Возможно, единственный.
Если бы. Я давно забыл о сочетании «единственный шанс». В моем мире такого нет.
- Посмотрим… - не хочу я сейчас пререкаться.
Въезжая на стоянку, я уже не думаю ни о чем, кроме этого последнего дела. Мне нужно еще увидеть Элис. Они с Беллой и Джаспером для меня сегодня – как святая троица. Если увижу всех, всех до одного, и желательно вместе – вот только тогда на меня снизойдет успокоение и я смогу вздохнуть свободно.
- Эд, постой, - друг хватает меня за плечо, когда я, трясущимися руками закрыв машину, стремительно поворачиваюсь, чтобы сорваться с места и отправиться на поиски Элис Блэк.
- Послушай, у меня предложение: давай я схожу к тренеру и выбью тебе освобождение от уроков? Ты маленько придешь в себя, а потом мы пойдем на соревнования, а? Давай? Если хочешь, я с тобой вместе прогуляю.
- Нет, Джас, - мотаю головой. – Мне просто нужно сделать одно дело. И все. Потом – прогуливайте, соревнуйтесь, что хотите делайте. Но пока я не сделаю то, что должен… В общем, пошли.
- Да куда, блин?!
- Пойдем, пойдем.
Бормоча сквозь зубы ругательства, Джаспер идет следом.
Зайдя в школу, мы попадаем в кипучий поток тел. Да, ничего не меняется…
- Эй, Каллен! Ты чего?
Я проталкиваюсь сквозь толпу, натыкаюсь на локти, плечи, учебники и рюкзаки, слышу со всех сторон недовольное блеяние тех, кого успеваю зацепить. Неважно. Идите к черту. Я должен найти ее.
- Эдвард, полегче, - бурчит Джас. – А то ты так ненароком кому-нибудь ребра сломаешь.
Ничего, до завтра заживет.
Я точно помню, что Элис проходит мимо нашего класса по алгебре буквально за несколько минут до звонка. Помню, что я еще толкнул ее однажды, не заметив… Это здесь. Да, точно, здесь.
Останавливаюсь посреди коридора и начинаю нетерпеливо вертеть головой по сторонам. До звонка – десять минут. Значит, вот-вот…
- Кого высматриваешь, Каллен? Сердобольного самаритянина, который даст списать?
Прозвучит странно, но насмешливый тон Беллы – ее нормальный тон, который она использует, то есть использовала, всегда в разговоре со мной – меня ничуть не раздражает. Наоборот – он словно лишний раз доказывает, что все в порядке. Все встало на свои места…
- Белла, подожди минутку, - я хватаю ее за локоть.
- Я же сказала – списать не дам!
- Да сдалась мне твоя алгебра… Ты не знаешь, где Элис?
- Элис?! – удивленные голоса Беллы и Джаспера звучат в унисон.
- Элис… Блэк?
- Да, Джас, ты не ослышался. Элис Блэк. Она ведь должна быть…
И тут из-за угла коридора появляется тонкая фигурка в бесформенном свитере.
Глядя себе под ноги, девушка спешно семенит вдоль коридора, при этом довольно изящно лавируя между высоченными старшеклассниками и неуклюжими ботанами. Ее плечи чуть подняты, словно от холода, тонкие пальчики мертвой хваткой вцепились в лямку матерчатой сумки, а черные волосы – словно растрепанные воробьиные перья – забавно подпрыгивают на макушке.
- Элис!
На звук моего голоса она реагирует однозначно – недоверчиво озирается и, увидев нас троих, останавливается в двух шагах.
- Ты меня? – ее голос звучит тихо, но я отчетливо слышу ее, наверное, потому, что безумно, до боли хочу слышать.
- Да. Эл, подойди, пожалуйста.
Она смотрит исподлобья, но покосившись на Беллу, слегка расслабляется, и, словно маленькая каракатица, боком приближается к нам.
- Каллен, тебе что от нее нужно? – у Беллы незамедлительно включается режим «Наседка».
- Подойдите сюда все, - я отвожу их троих к стене, чтобы нас не снесло стремительным течением школьного коридора.
Они стоят у стены, напротив меня, все трое. Лучший друг, которого я заставил страдать. Друг, по моей, пусть и косвенной, вине потерявший свое сердце и отвернувшийся от меня. Девушка, которая стала для меня чем-то… чем-то много большим, чем просто очередная симпатичная девчонка. Девушка, с которой я хочу быть. Но никогда быть не смогу. И Элис Блэк – девочка с пунцовыми от смущения щеками, которую без памяти любит мой друг. Элис, которая вчера покончила с собой, узнав нечто, чего я до сих пор не знаю, да и, признаться честно, знать не хочу. Элис, остывшее тело которой я видел так близко, что теперь, боюсь, это воспоминание из памяти не выжечь ничем.
Они стоят передо мной – мои судьи, мое наказание, моя надежда…
- Я никогда не прощу тебя, Эдвард…
- Я никогда не буду с тобой, Эдвард…
- Что ты со мной сделал, Эдвард?..
Я ошарашенно поднимаю глаза. Но Джаспер, Белла и Элис лишь недоуменно смотрят на меня, иногда переглядываясь между собой.
- Ч-что? – мои голос скорее похож на невнятное бормотание.
- Эд, мы вообще-то молчим. Слушай, тебе не кажется, что стоит сходить в медпункт?
Я качаю головой. Ага, в медпункт. Наглотаться там транквилизаторов и забыться, хоть на пару часов.
- Нет, Джас. Норма. Просто я…
Просто я не смогу забыть то, что случилось вчера. Не смогу, черт возьми! Я ждал успокоения и легкости. Но нет. Не будет этого. Не будет! И пусть я вижу сейчас перед собой всех тех, кого с прошлого вечера мечтал видеть живыми, здоровыми и улыбающимися, все равно мне не стало легче. Не стало и не станет.
Это сегодня они живы. Сегодня они смотрят на меня с удивлением, заботой или иронией. Но вчера все равно где-то случилось. И пусть кто-то неизвестный схватил-таки меня за шкварник, как кутенка, и вытащил из того дикого водоворота кошмаров, все равно – это было. Это произошло. И я уже ничего никогда не смогу исправить в том дне. Ничего и никогда.
На негнущихся ногах я подхожу к Элис, легко провожу пальцами по ее мягкой, теплой щеке, поворачиваюсь к опешившей Белле, целую ее в лоб – быстро и осторожно, чтобы не успела извернуться и ударить – хотя она, кажется, и не собирается… Затем крепко жму руку Джасу и, пробормотав: «Простите меня…», убегаю прочь.

Старое преданное авто натужно тарахтит, не осиливая той скорости, которую я от него требую. Мимо проносится блеклый зеленый массив, темные, словно гнилые зубы, деревья. Я еду туда, где мне будет хорошо. Только там мне сегодня будет спокойно, потому что рядом с воплощением Спокойствия, человек не может чувствовать боли, вины или нервной дрожи.
Я еду к Брату. Моему старшему Брату с хмурым свинцовым взглядом. Он не скажет обнадеживающих слов, не станет меня успокаивать ненужными пустыми фразами. Он не снимет с плеч этот груз. Но от просто будет рядом, будет тихо рокотать о чем-то своем – словно напевая старинную, давно забытую всеми песню. А я буду сидеть и слушать. И ни о чем думать – не буду. Ни о чем вспоминать – не буду. А если надоест сидеть – буду носится с Джимом по пляжу и топтать прибой.
- Правда, Джим, будет топтать прибой?
Пес, устроившийся на переднем сидении, поворачивается ко мне и шумно вздыхает. Скоро уже доедем…
На пляже пустынно и сыро. С неба моросит не то дождь, не то какая-то мокрая паутина – мгновенно прилипая к коже и путаясь в волосах.
Тихо.
Хорошо…
Устроившись на выбеленной солью коряге, развожу на песке некое подобие костерка.
Пока Джим носится по полосе прибоя, я сижу у огня и занимаюсь тем, что заставляю себя ни о чем не думать. Никогда не представлял, что это может быть так сложно… Но ничего, вроде бы уже получается.
- Джим! Ко мне, Джим! Иди сюда, красавец, иди-и-и…
Упав лохматым брюхом мне на колени, пес разве что по-кошачьи мурчать не начинает, когда я яростно чешу ему уши и треплю по загривку.
- Ух ты мой хороший… Собака моя любимая…
От него пахнет солью и мокрой шерстью. Я зарываюсь носом в теплый мех и крепко обнимаю Джима.
Не пущу тебя никуда. Кто тебя знает, может ты и тут ненормального водителя на бешено несущемся тарантасе найдешь.
Джим тихонько поскуливает, пытаясь вывернуться из моих рук, но я только усиливаю хватку.
Прости, пес. Знаю, тебе не удобно, но отпустить тебя не могу.
Ты теплый, живой… ты – моя собака. Ты единственный, кто никогда в жизни не смотрел на меня с ненавистью, или презрением, или болью… Все, что я читал в твоих глазах – только преданность. Безвозмездная и искренняя преданность.
Я тебя не отпущу до тех пор, пока меня вновь не швырнет в сегодняшнее утро.
И сегодня никто не умрет. Никто.