Саундтрек: «Way» Enigma

---

Кто он? Убийца или спаситель? Хищник или жертва? Заблудившийся или указывающий путь? Принц или нищий? Кого видишь, глядя на него?

Мужчину с правильными чертами лица, волевым подбородком с ямочкой, которая его никоим образом не портит, а придаёт очаровывающей внешности агрессивную сексуальность. Рот у него - и не жёсткий и не мягкий, именно такой, к которому, если вы женщина, так и тянет прижаться губами... и не отрываться никогда. А какие у него брови... Это не брови - это крылья беркута... Да и сам он как беркут - птица хищная, гордая, красивая. Взгляд его тёмных глаз, кажется, следит за своей добычей неотрывно, не упуская из виду ни на секунду. Он точно знает, что добыча, как бы она ни сопротивлялась, всё равно будет его. И он, как истинный охотник, уверенный в своей силе, сначала поиграет с глупой зверюшкой, а потом... Что будет потом, добыча не знает. Знает только он. Как решит, так и будет. Но однажды он ошибся и принял за добычу меня. И потерялся в лабиринте своих противоречий. А я?.. Сгорела в ловушках его запутанного пути, или может, всё-таки это я ошиблась, дав ему себя поймать. Или мы оба, заглянув друг другу в зеркала душ, совершили роковой промах.





Лан размеренным шагом гулял по песчаному берегу. Угрюмая ностальгия нет-нет да и притягивала его к земле Италии, но инстинкт самосохранения удерживал от нерационального, бессмысленного, слепого следования ей. И максимум, что Лан себе позволял, - это приблизиться к желанным местам почти на расстояние вытянутой руки. Суровой длани, которая могла бы оборвать его жизнь. Однако пока он был по эту сторону Адриатического моря, ступая по земле Балканского полуострова, ему, согласно договору порождений ночи о разделе княжеских владений, не грозила расплата за давнее преступление. И Лан, дразня Смерть, с тоской наслаждался порывами холодного ветра, проносившимися над беспокойными, непроглядно чёрными под пасмурным ночным небом водами. Где-то в глубине протянувшегося по-над берегом Хорватского леса выл одинокий волк. В его тоскливом пении слышалось предчувствие скорого наступления зимы и грядущих тяжёлых испытаний. Хотя в здешних землях старшая сестра осени и не выказывала в это время свой суровый нрав так напористо и гневно, как в далёкой, родной Лану северной стране, называемой Россией, всё равно мало кто из живых был рад ей. Да и из мёртвых, но не упокоившихся, считанные единицы приветствовали приход королевы мороза и снега.

Занимательное зрелище, отличное от привычного пейзажа, привлекло внимание мужчины.

Впереди, метрах в ста, пляж пересекала приземистая плоская скала, значительно выдающаяся в морскую черноту. К краю утёса, шатаясь под налётами бандита-ветра, двигалась нагая девушка. Её смоляные волосы метались по белоснежным плечам, а стройное тело била мелкая дрожь.

Лан не сомневался: будь у него живое сердце, сейчас оно заколотилось бы в груди с безудержной страстью. Он жадно вдохнул солоноватый воздух и со всей стремительностью, на которую был способен, поспешил к скале.

Секунд через шесть мужчина, словно тень, возник за спиной замершей на самом краю утёса девушки. Она качнулась вперёд, но не рухнула в шипящую солёную бездну. Ей явно недоставало силы духа или, напротив, слабости воли, чтобы сделать последний шаг от жизни к смерти.

Свинцовые тучи на миг расступились, и серебристый свет лунного серпа пролился на мужчину, крепко обхватившего отчаянно вскрикнувшую девушку. Лан зарылся носом в её пахнувшие теплом цветущего луга чёрные волосы. Он будто прятал лицо от невесомых ласк ночного светила, холодных, но разжигающих в крови пожар страсти поцелуев любовницы ночи – луны. Этой прорицательницы того, что и за пеленой темноты смерти есть свет жизни, что можно бежать от себя, от чего угодно, однако нельзя спрятаться. Как день догоняет ночь и его свет всегда рядом, даже если он укрыт грозовыми облаками, так и жизнь всегда обгоняет смерть.

- Ты искала гибели, так чего же теперь боишься? – замурлыкал Лан на ухо окаменевшей незнакомке. – А чего сейчас желаешь больше, чтобы я отпустил тебя или сильнее прижал к себе?

- Я хочу жить. Не отпускай меня, – прошептала девушка.

- Противоречивый выбор! – Лан мягко рассмеялся и резко развернул брюнетку к себе лицом. Их глаза встретились. Его – бездонные, угольно-чёрные, и её - синие, бесконечно глубокие, как зимнее небо, окатывающие бодрящей прохладой. – А теперь чего больше тебе хочется?

- Держи меня крепче… Пожалуйста, не дай мне умереть! – с придыханием попросила она, тонкими пальцами хватаясь за полы его плаща, плотней прижимаясь к твёрдому торсу упругой грудью.

Лан слегка улыбнулся тому, что затруднился припомнить точно, сколько лет он уже не встречал девушку, зачарованно заглядывающую ему в голодные, пропитанные жаждой крови глаза.

- Не бойся, я подарю тебе вечную жизнь! – он нежным поцелуем коснулся её трепещущих губ. Запустил правую руку ей в волосы, левой, словно стальной клешнёй, обхватил стройную талию. Рывком оттянул голову брюнетки назад и вонзил острые зубы в её шею.

Девушка захрипела, отчаянно забилась в его смертоносных объятиях. Он ответил глухим рыком и глубже вогнал клыки в горячую плоть. Лан ненасытно пил вкусную, словно мёд, кровь. Трепал зубами горло жертвы, с каждой секундой слабеющей все больше, и, хищно рыча, постанывал от удовольствия.

Жизнь всегда опережает Смерть. И сейчас сладостный нектар нёс жар в его холодные вены быстрее, чем лёд и тишина пробирались в реже и реже сокращающееся сердце обмякшей девушки. Ещё раз требовательно рванув зубами горло несчастной и сделав последний глоток из иссякшего источника, он разжал руки. Брюнетка упала на скалистую твердь. Взгляд её стекленеющих синих глаз пронзил укором светлеющую темноту его очей, и сердце девушки навеки уснуло, но его последний удар совпал с робким «тук-тук», раздавшимся в грудной клетке вампира. Его сердце вновь на какое-то время пробудилось от морока смерти. Закон остался соблюдён, старуха с косой опять пересекла финишную черту второй.

Лан с горечью в первый и последний раз посмотрел на убитую. В данный момент он не видел в ней игрушку, или кусок мяса, или шахматную фигуру в его игре с Богом. Он видел в ней себя… Маска вечности проступила на лице вампира, отрешённость и забвение застыли в его карих глазах, запечатывая в их роковом омуте искру жизни.

Достав из кармана плаща выкидной нож, Лан опустился на одно колено подле трупа и привычными движениями несколько раз глубоко полоснул по горлу девушки. Окинув безразличным взглядом жертву и убедившись, что даже сам не в состоянии заметить следы своих зубов на истерзанной плоти брюнетки, он выпрямился, выбросил клинок в море, простёр руку над остывающим коченеющим телом и не то сердито оскалился, не то болезненно ухмыльнулся.

- Я не обманул тебя. Спас твою душу! Одарил вечной жизнью! Сама ты шла к вечному проклятию, так что должна быть мне благодарна! – твёрдо сказал вампир. Огонь, порождённый его сверхъестественным даром, с лёгким хлопком охватил труп. Лан сложил ладони у груди в молитвенном жесте и, глядя на разгорающееся в вихре жёлто-красное пламя, сухо и чёрство зачитал молитву «За упокой души усопшего». – Аминь! – хрипло закончил он. Опустив руки, с вызовом продолжил: - Я лучше тебя, Бог! Ты даришь миру только пустые слова веры и надежды, а я освобождаю грешников от страданий, не позволяю им пропасть зря и отсылаю их спасённые мною заблудшие души к тебе, в твоё солнечное царство,– он иронично усмехнулся. – Продолжай их утешать своей лицемерной любовью. Пригрей на груди и эту девочку, которая без меня попала бы в Ад! Я лучше тебя, Бог, я честен! Я убиваю, чтобы жить, и никого не обманываю притворной любовью. А ты как будто любишь, но отдаёшь смерти того, кого по милости сильного должен бы защищать. Почему? Все просто: ты сам слаб и никого не можешь защитить, а потому прячешься за пустыми обещаниями свободы выбора…

Лан развернулся и пошёл к лесу. Горящие останки девушки за его спиной начали угасать, превращаясь в угольки. На мрачном небе сверкнула молния, оглушающий раскат грома разнёсся над приходящим в неистовство морем. Вампир значительно ускорил шаг, размышляя: «Я выигрываю в нашей партии, Создатель, в этой лукавой и бодряще щекочущей нервы опаснейшей из игр. Я ем твои пешки, пожираю знатные фигуры, ставлю тебе шах за шахом, и может быть однажды найду способ объявить МАТ! А ты рано или поздно окончательно проиграешь, потому что не в состоянии идти за своими чувствами и желаниями. Ты лжёшь о свободе выбора пути и о том, что бесконечно будешь ждать раскаяния от любого чудовища, чтобы простить его и спасти от беспредельного мрака. Эта ложь сковывает тебя. Ты слаб, Создатель, и не достоин быть Богом! Придёт час, и ты захлебнёшься в слезах одних и зло брызжущей слюне других грешников, которых я отправил к тебе. И ты, король, падёшь в одну коробку с пешками и другими мёртвыми фигурами, а я буду продолжать играть с тем, что есть настоящая сила – запах, вкус, желание, чувство льда и огня в сердце. Буду обгонять смерть и смеяться над ложью про вечную, беззаветную, всепобеждающую любовь!»

Пройдя несколько километров через лес, Лан уже почти достиг трассы, пересекающей эти заповедные места с юга на север, как впереди полыхнула яркая огненная вспышка. Следом прозвучал грохот взрыва и множество звуков ударяющихся обо что-то твёрдое кусков металла.

Вампир замедлил шаг, насторожился и медленно вышел из мрака леса к жаркому костру, кровавыми языками вылизывающему груду железа на обочине дороги.

- Это что, твой ответный ход? – злобно, гортанно прорычал Лан, рассматривая жалкие бесформенные пылающие обломки, некогда бывшие серебристым Порше эксклюзивной ручной сборки. – Давно, Бог, ты мне неприятных сюрпризов не преподносил! Кто-то очень горько пожалеет, что лишил меня моей красавицы!

Лан запустил руку в карман плаща и уже сжал мобильный телефон, собираясь пригласить парочку друзей-вампиров для того, чтобы найти виновника постигшей его трагедиии покуражиться над ним. Ну и к тому же он рассчитывал, что приятели подвезут его до города, идти до которого более ста километров ему было лень, особенно учитывая, что вскоре явно разверзнутся хляби небесные, как вдруг…

- Эта звезда промахнулась, упав мимо тебя, – раздался позади вампира мелодичный и звонкий, как хрусталь, женский голос. Лан обернулся. Его цепкий хищный взгляд наткнулся на стоящую под золотистым клёном* молодую девушку в чёрном монашеском одеянии. Она с лёгкой провоцирующей усмешкой продолжила: - Успей загадать желание, прежде чем упадёт ещё одна. Советую задумать, чтобы Творец явил тебе очередное, возможно, последнее чудо милости! Иначе верую, что сестра той звезды обратит уже тебя, красавец, в горстку обгоревшего хлама.

- Ты веришь в чудеса и для создания чистого, что ангел, и для более грязного, нежели дьявол? – Лан, не в силах скрыть изумление, вскинул бровь и с любопытством рассматривал голодным взглядом невесть откуда взявшуюся тут служительницу Бога. – Или ты веруешь в непременную кару тёмного и спасение светлого? – он чуть склонил голову набок, за безмятежной полуулыбкой спрятав зародившуюся в груди тревогу.

Совершенная вампирская память острозубым червячком волнения и страха вгрызлась в разум опаснейшего на земле хищника мыслями: «Когда я приехал, здесь не рос клён. Не высилось это, согласно легендам, магическое дерево, стрела из которого способна поразить всякую нечисть, а кол так же смертельно губителен для вампиров, как и осиновый. И эта монахиня… разве человек способен незаметно оказаться у меня за спиной?! А машина? Кто, если не она - таинственная особа - уничтожила её? Но как? Молитвой? Голыми руками, осенив крестом? Может быть, нужно бежать?».

Однако разгорающаяся в Лане жажда настоящего приключения моментально прогнала тревожные помыслы о бегстве и прошептала ему: «Вздор! Эта женщина, кем бы она ни была - необычной сумасшедшей, удивительной святой… кем угодно… для меня ещё одна тёплая игрушка. Очередная фигура в партии… Возможно, по ценности - первая после короля!»

В схватке один на один вампир привык опасаться лишь другого одарённого кровопийцу, либо матёрого вервольфа. Тем более сейчас, когда в его жилах струилась совсем свежая кровь, оживляющая тысячелетнюю плоть, он был на пике силы и полагал, что вполне способен потягаться даже с самим Дьяволом.

- Я верю, что каждый в итоге получает по заслугам, - выдержав прямо-таки драматическую паузу, ответила девушка. Она вздрогнула от сильного порыва холодного ветра. – Верю, что справедливо предоставлять второй шанс, но не более. – Монахиня улыбнулась и перевела взгляд глаз цвета голубого льда с Лана на залитое грозовой смолью небо. - А ты? – она переплела пальцы в замок. – Во что веришь ты?

- В то, что мир крайне жесток и в нём нужно рассчитывать только на себя! Что взял, то заслужил. Что упустил, то потерял, и дважды в одну реку не войдёшь, ускользнувшее никогда не вернёшь,– с ленивой тягучестью в голосе ответил Лан, поведя плечами. Монахиня посмотрела на него, и вампир ощутил зябкость в теле, заглядывая в её глубокие глаза, полные спокойствия, словно лазоревый океан, пленённый штилем. Было в них нечто знакомое. Что-то очень близкое, даже родное. Сердце в его груди заныло, будто оно, жаркое и юное, окунулось в древние воды северного моря. Нечестивые помыслы о том, как ему будет приятней и памятней развлечься с собеседницей, какой из возможных кроваво-развратных сценариев доставит наибольшее удовлетворение, моментально вылетели из головы Лана.

- Слаб тот, кто верит самому себе, - сказала девушка и искривила губы в презрительной улыбке, - нет для него надёжной опоры в жизни, и он, упав однажды, вечно копошится в грязи.

Стук её сердца и дыхание были размеренными. Монахиня, казалось, даже инстинктивно не чувствовала опасности или дискомфорта от того, что находилась здесь, в ночи, в безлюдном месте, наедине с незнакомым мужчиной. Зверь в вампире недовольно, тревожно зарычал: «Очнись! Свет луны обманчив и коварен. В нём иногда, случается, кошка оказывается мышкой!». Лан скривился. Его взгляд невольно метнулся к небу. И словно по волшебству, будто специально для него, чёрные тучи раздвинулись, образуя подобие окна-колодца, в котором мерцала серебром по-прежнему не полная луна. Возможно, он бы и не удивился, увидев не серп, а диск. Лан расслабленно улыбнулся, отметив про себя: «Не сходи с ума. Пускай эта ночь безумна и, кажется, в ней осуществимо всё что угодно, но стоит перегрызть горло этой невозмутимой девицы - и мираж мистической всемогущей таинственности испарится!»

- А кому кроме себя можно, по-твоему, верить? На кого можно опереться и не обмануться? - иронично поинтересовался вампир, быстрым шагом приблизившись к монахине. Тыльной стороной ладони провёл по её тёплой щеке. Тёплой, не горячей, что успокоило Лана окончательно, уверило - перед ним не оборотень. Однако зверь в нём вновь отчего-то взвился, оскалился, рыча: «Луна! Луна! Изменчивая духом, провожатая для путника она. Сестра жизни и смерти, дева и блудница она!»

Вампир внутренне раздражённо рявкнул зверю в себе: «Заткнись!»

Лан ощутил отчётливое отвращение к этой части своей сущности и дикую злобу на девушку. Её безмятежность, очевидно, зиждившаяся на непоколебимой вере в свет любви Господа, унижала его. Превращала его благородные хищные инстинкты в визг мнительной истерички, словно говоря: «Рычи, кусайся, угрожай – я тебя не боюсь! Создатель – защитник мой!». Это было совершенно неправильно. Не он, а она - эта загадочная служительница Бога, белой бумаги и чёрных букв, а не реального красочного мира - явно забавлялась. Не он, а она развлекалась в последние часы ночи. Нагло воровала их радость у него. Смотрела на грозного вампира так, будто у него был жалкий вид нищего побирушки. Пронзала своими холодными синими глазами, из которых изливалось надменное сочувствие. Он словно слышал её мысли, скребущие его сердце, что если она не ободрит его словом и делом, то совершит самый тяжкий из грехов и станет из вернейшей сестры Христа нижайшей послушницей Сатаны. И оттого она, так и быть, смилостивится над ним. Сжалится, хотя и ненавидит, дабы не уподобиться ему - тщедушному, никчёмному, копошащемуся в грязной луже червяку.

Вампир поклялся себе, что монахиня ответит ему сполна за эти унизительные для него чувства. Она будет каяться и жалостливо умолять его сделать так, чтобы рассвет не наступил для неё!

- Непоколебимая опора - это вера в сущего на небе Господа, – как прописную, всем известную истину сказала девушка. Приветливо улыбнулась, давая понять, что ей нравится нежное прикосновение его руки к её лицу. – Кто следует за ним, тот неодолим! – глаза монахини прищурились. – Непобедим духом! Обопрись на меня и встань с колен. Ты же не терпишь проигрывать! – она едва заметно улыбнулась - хитро, словно ласка, заметившая крепко дремлющего под кустом шиповника юного кролика.

Вампир злобно усмехнулся.

- Я слышал, монахиням положено быть смиренными в помыслах, кроткими в делах, заботиться о сирых и немощных. Но… - едкая кривая ухмылка тронула уста Лана. Он мягко провёл большим пальцем по алым губам девушки. – Не припоминаю, чтобы ваш Бог поощрял в вас гордыню и веру в себя через него! Разве в вашем святом писании не утверждается, что только он беспредельно велик, а вы лишь покорно терпящие беды и невзгоды хилые рабы своего Творца? – Лан склонил голову набок, облизнул губы, чуть тёплые пальцы скользнули к девичьей шее и едва ощутимо сжали её. – Кто же твой Бог, если на тебя, слабую девушку, может опереться тот, кто сильней, и ощутить плечо крепче, чем достигающие облаков горы? Чему он тебя научил, кроме запредельной веры в себя самого?

- Мой Бог – свет и любовь. Он един для всех и есть в каждом, – бесстрашно глядя в светло-карие глаза мужчины, в глубине которых явственно плескался непроглядный мрак, монахиня дотронулась до его руки, чуть сильней сжавшей её шею.– Бог существует в тебе и во мне. В тебе его настолько же мало, как пения птиц в пустыне. А во мне его так много, как изобилен весенний сад цветами. И потому я не раба гордыни, моя вера в себя - это ода, восславляющая Творца! – она со счастливой полуулыбкой провела кончиками пальцев по окаменевшему мрачному лицу Лана. – Для Господа все дети его равны, он учит всех одному и тому же, но некоторые из людей остаются глухи к его словам, им приятней ложь их страстей, а другие переиначивают его мудрость, обращая свет во тьму. И только немногие жадно внимают истине, даруемой Создателем! – монахиня мягким, однако уверенным движением отняла ослабевшую руку Лана от своего горла. У вампира возникло ощущение, что его обволакивает тёплый убаюкивающий туман наркотического дурмана и стремительно тянет за собой в бездну густеющей ядовитой патоки. Возможно, это было вызвано неким гипнозом. Вампир поморщился, оскалился, борясь с наваждением, а женщина продолжала говорить вкрадчиво, сладко, нежно, маняще: - Но Бог не отворачивается, не покидает даже тех, кто гонит его и оскверняет. Он смиренно и милостиво ждёт, когда они одумаются. Шепчет им правду, указывает путь, как вернуться от смерти к жизни! Как покинуть холод ночи и навечно обрести тепло солнечного дня! Прислушайся… Ты слышишь, как он кричит тебе: «Остановись! Достаточно, творя зло, приумножать в мире лишь беды! Ты властен раскаяться и нести на острие тьмы добро!»?..

- Поздно, - он ухмыльнулся. – Давно поздно ему кричать мне. Я не слышу. А ты, - Лан сильно сжал плечи девушки, настолько крепко, что по его опыту, человеческие кости вот-вот обязаны были затрещать, - чрезмерно самоуверенна и настойчива! Что может его эфемерная любовь против грубой реальной мощи? Как он убережёт тебя от меня?

Ни тени боли или страха не мелькнуло на лице монахини, хотя пальцы вампира жёстче вдавились в её плоть, и он широкой хищной улыбкой демонстрировал ей свои смертоносные клыки. Она дерзко рассмеялась. Ласково провела пальцами по чёрным волосам глухо, со сдерживаемой яростью зарычавшего Лана.

- Я не нуждаюсь в защите Бога, это я оберегаю его свет от таких чёрных сердец, как твоё! Ты слеп и стоишь лишь в полушаге от пропасти, где сгинешь без следа. И только я удерживаю тебя от падения. Хотя мне это и омерзительно, но Создателю угодно дать тебе новый шанс увидеть свет! – девушка легонько толкнула ладонями вампира в торс. Мужчина с азартным блеском в глазах податливо отступил. – Советую этим воспользоваться! Не осквернить, как недавний… - она прищурилась. В её синих, излучающих стужу февральской Арктики глазах читалась угроза.

Посмеиваясь и покачивая головой, Лан сделал шаг вперёд. Властно обвил руками талию незнакомки и склонился к её губам. Смешивая её размеренное дыхание со своим страстным, хрипло зашептал:

- Вот как… Не припоминаю, когда это он у меня был и чем я его поругал? А свет я не против посмотреть, - маслянистая полуулыбка. – Жаркий! Такой, что ночь кромешную делает ярким днём и гонит из неё в преисподнюю оживших призраков. – Губы вампира чуть коснулись губ девушки. Его внимательный взгляд не упустил, что в её глазах промелькнула искра желания. – Чего ты боишься? На что не готова пойти, чтобы угодить своему Богу в его желании спасти меня от мрака?

- Я ничего не боюсь, - медовым голосом ответила монахиня. - Страх порождает в наших сердцах ненависть, а она в свою очередь - необдуманные, глупые и жестокие поступки, о которых после бесконечно сожалеют, горя от яда собственных грехов, мучаются в одиночестве, в непреодолимой дали от благодати Творца, – руки девушки смело легли на бёдра мужчины. - Для пущего величия и славы Бога я исполню всё, что будет в его воле! И с радостью пройду любую задуманную тобой гадость, дабы Господь убедился - ты безнадёжен. И тогда кара его обрушится на тебя! – глаза монахини лихорадочно заблестели.

- Тебе б чуть-чуть поменьше дерзости и безумной самоуверенности - была бы ангелом! - Лан криво улыбнулся. Взял за подбородок звонко засмеявшуюся девушку, провёл большим пальцем по крошечной родинке в форме полумесяца на левой скуле монахини. Хмыкнул, отметил, что и у девушки-самоубийцы, просившей его не дать ей умереть, была похожая родинка, но только под правой бровью. – Я увлечён загадкой, кто ты, кроме того, что явно сумасшедшая?! Но ты не просто больная, ты подобна святому юродивому. Никогда не забавл… - он осёкся под насмешливым взором ледяных синих глаз. – Ты иная! Совершенно другая, чем все, кого я знал. И будешь исключением, – его горячее дыхание опалило её приоткрытые губы. - Твой Бог не всемогущ. В доказательство я заберу тебя у него! Лишу тебя целомудрия и медленно убью в тебе свет! Твой Бог не сможет не впустить в тебя мою тьму! Твоя душа будет принадлежать мне! – он, алчно ожидая, смотрел ей в неожиданно потеплевшие глаза.

- Возможно, у тебя бы получилось… - монахиня запустила руки под плащ вампира, сжала его ягодицы и резко прижала мужчину плотней к себе, – …будь я невинна!

- Ты можешь быть не девственницей, но…

Девушка прервала вампира, весьма ощутимо укусив его большой палец, которым он напористо гладил её губы.

- А ты проверь это «но», если не боишься, что во мне есть тьма гуще твоей, и я поставлю тебе шах и мат, – с истомой произнесла она. Дыхание её участилось, глаза подёрнулись туманной дымкой.

Лан грубо прижал девушку к стволу клёна. Рыча, разорвал на ней одежду. Возбуждённо дыша, стиснул её шею отчего-то холодеющими пальцами. Другой рукой захватнически проник в её женское лоно – влажное, трепещущее, заполненное живым пламенем. Монахиня сладострастно простонала, но в её полуулыбке таилась насмешка. Вампир свирепо оскалился. Его взбесила мысль, что он не берёт желаемое, а получает подаяние. И что ещё хуже - эта таинственная девушка сейчас не видит в нём бесстрашного мужчину, а воспринимает его, как отчаявшуюся крысу, грязную и дрожащую от страха, загнанную пожаром к берегу бурной реки. И он – перепуганный зверёк – прыгает в стремительный поток, чтобы не сгореть, а утонуть…

- Нет. Я не доставлю тебе этого удовольствия,– Лан убрал руку от низа живота монахини. С подчёркнутой брезгливостью вытер мокрые пальцы о разметавшиеся по плечам девушки угольные волосы. – Пускай тебя твой бог удовлетворяет. А меня шлюхи, да ещё не первой свежести, не привлекают! – он отпустил её шею. – К тому же ты омерзительно пахнешь, - процедил сквозь зубы вампир, сглотнув обильно выделившийся в рот яд, и словно плюнул в лицо незнакомки пропитанным неприязнью воздухом: - Чересчур сладостно-липко. Как карамель, прилипшая к зубам, – посмеиваясь, Лан отстранился от синеглазой брюнетки и повернулся, собираясь уйти, но…

- Это что? Неловкое оправдание, стандартно применяемое тобой, когда твоё маленькое мужское достоинство сковывают робость и слабость? – с издёвкой бросила девушка. – Или неумелый комплимент застеснявшегося девственника? – её губы растянулись в язвительной улыбке.

***
Саундтрек: «If I Was Your Vampire» Marilyn Manson
***

С хищным рычанием, теряя голову, Лан бросился к монахине. Одной рукой схватил её за волосы, а второй вцепился, словно стальными щипцами, в бедро, с яростью вжав девушку в массивный ствол клёна. Его совершенный слух уловил хруст ломающихся костей, но вампир не обратил на это никакого внимания. Жестоко потянув за волосы, он запрокинул голову болезненно простонавшей жертвы набок и впился клыками в её мягкую, словно масло, шею. Жадно глотнул горячую, вкуса кофейной карамели кровь, потёкшую ему в рот… и содрогнулся.

Жар нектара жизни, перетекающего из вен монахини в его плоть, огненным цунами ворвался в его одержимый жаждой и злобой разум, а запах девушки из конфетного трансформировался в аромат цветущего луга с тонким медовым флёром и ударил по его сердцу вихрем воспоминаний. Оно бешено забилось, грозя взорваться и рассыпаться стекленеющими осколками.

Лан резко отстранился от тяжело дышащей монахини. Лицо вампира, алчно хватающего ртом пропитанный лесной свежестью воздух, искривила гримаса боли и шока. Он обеими руками схватил девушку за шею.

Синие глаза злорадно улыбающейся брюнетки вонзились в него острейшими осколками ледяного зеркала. Засияли отполированным сапфиром, в котором бесновался пламенный океан страстей. По растрёпанным волосам монахини проскочили золотистые искры. Её лицо подёрнул туман. Всего на миг. И оно стало другим – как у девушки, которую он недавно не спас, а убил на утёсе. Снова молочная дымка на мгновение скрыла лик брюнетки. И вот она уже опять с новым лицом. Он смотрит на красивую женщину с гордым профилем, узкими скулами, бровями с мягким изломом, волнующими губами и крошечной родинкой в форме полумесяца у левого виска. Он узнаёт эту женщину! Она - его первая добыча, которая не испугалась уготованной ей участи! Он запомнил её навсегда, когда лишил жизни. Тогда у неё не было родинки, этого знака, ставшего сейчас понятным Лану - клейма принадлежности к одной из высоких каст Божьего воинства. Много лет назад она была обычным человеком – рабыней (но с высоким статусом, так как имела благородное происхождение) в доме знатного римского трибуна. Хотя род её и уходил корнями в карфагенскую аристократию, она исповедовала христианство. Ей оставались считанные дни до родов, когда хозяин дома и одновременно отец ребёнка внезапно скончался прямо на помпезном торжестве. Его жена обвинила любимую рабыню мужа в убийстве господина. Флакончик с остатками яда немедленно нашли в покоях рабыни. Важные гости решили, что преступницу без лишних проволочек следует предать жесточайшей казни уже на рассвете. Хозяйка послала группу рабов к содержателю диких зверей купить парочку гиен, злобно шипя в спину рабыни, которую тащили в камеру ожидать часа смерти: «Вот мы и посмотрим, как твой чудотворный, всепрощающий и справедливый бог убережёт тебя от острых зубов голодных тварей. Защитит - поверю, что ты невиновна, и сестрой тебя назову!».

Женщина, рыдая, умоляла пощадить нерождённое дитя, отложить казнь, а после того, как её ребёнок появится на свет, делать с ней что угодно. Но знатным особам были безразличны её мольбы. А ему, гостившему в доме трибуна в качестве делового партнёра, подготавливающего сделку о покупке крупной партии зерна из Египта, слёзы и просьбы рабыни представились крайне заманчивым предложением… Он желал эту красивую, безумно притягательно благоухающую женщину, но не хотел брать силой, а жаждал получить по доброй воле, ощутить не сопротивление её, а нежность! Лан искал к ней подход уже несколько дней, но безуспешно. И тут случилась такая ехидная усмешка судьбы. Как можно было её не использовать? Он подкупил стражу и пришёл в камеру к женщине за час до рассвета. С улыбкой предложил ей помощь от властителя зла, сделку: побег в обмен на её любовь. Чтобы она его восприняла серьезно, а не как жестокого шутника, показал ей, кто они не преминул подчеркнуть, что её Бог–лжец, не услышит и не убережёт, тогда как он, сын мрака, - здесь, рядом и протягивает ей руку помощи. К его удивлению, она отказалась бежать. Сказала, что не изменит своей вере, но готова до восхода солнца дать ему неотличимую от реальности иллюзию своей любви в обмен на услугу – он должен спасти её ребёнка и найти ему в родители хороших людей в стране, где нет рабства. Он усмехнулся, заметив, что она пока не родила, а солнце не будет ждать, оставаясь в ночи достаточно долго, чтобы младенец явился в этот мир из её утробы. Женщина спокойно и решительно ответила: «С первыми лучами зари разорвёшь мне живот, и новая жизнь придёт в этот мир». Он подумал и согласился. И она любила его так страстно, жарко и нежно, как ещё ни одна женщина не любила. А в момент высшей эйфории он забылся и пришёл в ясное сознание посреди главного зала виллы. Вокруг были трупы и кровь… кровь…. кровь… Он убил всех, кто находился в доме. Рабыню-христианку – невероятную женщину – Лан обнаружил в камере разорванной на части. Он взвыл, как смертельно раненный зверь, проклиная Бога за то, что тот роняет в сердца любовь и надежду, и тут же отнимает все, что стало таким дорогим и близким. Его благодарность Богу за встречу с этой необыкновенной женщиной превратилась в ненависть. Лан обвинял Творца в том, что потерял свой свет и свою надежду на счастье. Вне себя от горя и ярости он поджёг виллу и ушёл. Нет, скорей сбежал от гнева местного клана вампиров, ратовавших за неприметное существование среди людей. Сотни лет он жил близ глухих лесов далеко на севере, рядом с народом, бывшим ему родным по крови. В кошмарах видел море, южное солнце, поднимающееся из кровавых останков сильной духом женщины и нерождённого дитя, её синие глаза, смотрящие с верой в чудо в непроглядную ночь. Многие годы он думал, как могло бы все сложиться, не будь рабыня верна своей вере. Если бы убежала с ним, если бы у него было чуть больше времени на сближение, на привыкание к её дурманящему аромату… и чем больше он об этом думал, тем сильней и сильней ненавидел Бога и забывал её нежность, страсть, тепло… Думал, что забывал… Верил, что забывал… Надеялся забыть…

И вот она рядом. Он знает, кто она. Он слышал легенду о таких… хотя не совсем таких… она, конечно, особенная! Он не предполагал, что существование подобных ей - правда. Считал ещё одной ложью слабого Бога.

Из горла Лана с судорожным выдохом вырвалось бессильное рычание. Его пальцы, должные сплющить шею псевдомонахини, безвольно ослабли. Он понимал, что обязан разорвать ей горло или погасить солнце веры в ней чем и как угодно, хоть коварством, хоть искренней лаской, жестоким злом либо трепетным добром. Если она не примет его тьму в свою душу, то он умрёт. А он не хотел погибать, он желал жить именно с ней, любить её, таять в её ласках, гореть в её любви. Нет, смерть ему была не страшна, но это был бы несомненный проигрыш в его партии с Богом.

- Габриель… - простонал Лан и, отшатнувшись, схватил себя за волосы. Его разум словно разрывался на части. Тёмная половина стремилась бежать прочь от потока жгучего света, врывающегося в его мрак, а светлая рвалась с неутолимой жаждой пить, как колодезную воду в знойный день, ледяной огонь, струящийся из синих глаз.

- Всё-таки узнал, не забыл… - сказала девушка пронзая его острым, словно стилет взглядом, делая шаг к нему, и её ладони подобно стальным тискам сжали исказившееся лицо вампира. – Давай, нечисть, продолжай… Пытайся меня убить. Снова! Примени свою особую силу и узнаем, чей огонь жарче, чьё желание уничтожать сильней, кто из нас больше хочет жить!

- Я не буду биться с тобой, архангел. И ты не тронешь меня без воли твоего бога, – процедил Лан сквозь зубы.

- Тварь поганая! – с ненавистью прокричала Габриель. – Ты украл у меня мой воздух, воду, хлеб и вино! Мой ребёнок! Он должен был жить! Ты мразь!

Вампира била крупная дрожь, чудовищная боль пронзила каждую клеточку его тела, наливая её непомерной тяжестью раскалённого металла.

- Прости… - Лан трясущимися руками попытался дотронуться кончиками пальцев до объятого гневом и мукой лица женщины, но боль вонзилась в него ещё ожесточённей, и его руки будто окаменели в миллиметрах от цели.

- Простить? – «монахиня» рассмеялась ему в лицо. – Бог простит! А я давала тебе уже два шанса… Ты подонок, худший, чем Люцифер, бросивший вызов Творцу! Ты заслуживаешь больше никогда не услышать «люблю»! Ты утонешь в моём горе, захлебнёшься моим светом! Нет тебе милости. Нет жизни. Вечность тебе терзающего безжалостного огня! – Габриель, вместе с могучим клёном за её спиной, засияла золотыми лучами. – Око за око! – с истерическими нотками прокричала она, и за её плечами распахнулись крылья, покрытые перьями цвета обсидиана.

Смех – злой, что хохот ведьмы, сбегающей с костра - толкает горящий разум вампира в непроглядную бездну, но Лан сопротивляется - он хочет жить и любить свою убийцу. Его трясёт, будто через него проходит электрический ток мощностьюв тысячи вольт.

Неистовый вопль несётся к занимающемуся зарёй небу. Лан сначала даже не понимает, что это он кричит – исступлённо, безысходно, отчаянно. Так, как не раз кричали его жертвы. Его безумный взгляд приковывается к черной родинкена лице девушки, сияющем изнутри миллионами вспыхивающих и гаснущих золотых искорок.

- Я послужу твоему Господу во исполнение его неисповедимых путей! Не тебе судить и казнить меня, тёмный ангел, раба Смерти, а не слуга Жизни! Но давай, яви свою месть, – прошептал Лан, из последних сил раскинул руки и с горечью улыбнулся. Он смотрел с любовью на одновременно грозное и прекрасное небесное создание, которого не существовалобы без его вины. Сейчас она – небожитель, а он – темное существо с земли, однако кто смотрит взглядом победителя на поверженного? Кто убивает, а кто спасает? Кто у ног жестокой судьбы в надежде на её благосклонность? В конце концов, жизнь всегда опередит смерть!

- Нет, ты неисправим! Ты не послужишь моему Богу! Ты никогда не раскаешься, что убивая людей, убивал его любовь! Ты отнимал её не только у кого-то, но и у себя. Ты мстил ему, а карал себя. Забирал жизни, не принадлежавшие тебе, считая себя выше их Создателя! Ты мог свернуть с аллеи мрака на тропинку света, когда познал счастье любить и отведал горя всеобъемлющего одиночества. Но ты предпочёл забыть её живое тепло и уподобиться Люциферу! Так гори же… гори… - с перекошенным страданием лицом архангел всхлипнула и прошептала: - Я не раба света. Я свободна, и твой мрак не погасит более ни единой искорки любви!

Воздух вокруг пронзительно закричавшего Лана задрожал, будто над раскалённой землёй. Ткань одежды на нём задымилась и вспыхнула. Его плоть запузырилась, плавясь, как сливочное масло на разогретой добела сковороде. Сердце вампира затопила горящая лава, оно сделало ещё один удар и, проваливаясь в лишающую всех чувств черноту, он услышал скорбный всхлип своей убийцы и слова:

- Шах и мат нам обоим за ход до спасения…

Габриель упала на колени и запустила пальцы в горстку ещё горячего, раздуваемого ветерком тёмно-серого пепла – всё, что осталось от заклятого врага. Золотой свет в её теле померк. Ей казалось, будто с неё содрали кожу, и теперь на кровоточащую плоть сыпятся дождём соль и мелкие, как пыль, горящие угли. По венам потекла ледяная пустота, шею словно сдавила удавка из терновой лозы. Страх и паника поселились в каждой клеточке зябко трясущегося тела. В груди мучительно ныло как будто в пюре раздавленное сердце.

- Я не выше тебя, Отче, но исчерпалась во мне вера в дар любви, несущий прозрение злу. Ты слишком щедр в милости и терпении твоих. Порок не заслуживает ни единого шанса на раскаяние, лишь кару. Я не прошу прощения за то, что отступила от воли твоей. Я пала… Но осталась щитом света твоего! – простонала Габриель. Умылась пеплом, смешивая его мрачную серость на щёках с кристальной прозрачностью слёз, с трудом поднялась на ноги. Крылья плавно втянулись в её спину. Она посмотрела на алеющее рассветом небо.

– Прощай, Отче. Сохрани мою любовь к тебе в райских птицах, в их чудесных трелях. Ей в осквернённом мечеверытвоей нет места. Ненависть занимает его. Ненависть к тем, кто недостоин твоей любви, ни росинки её.

Она понурила голову, до скрипа стиснула зубы и, обхватив себя за плечи, сгорбившись, побрела по дороге в противоположную сторону от восходящего солнца.

Когда Габриель скрылась за поворотом, верхушка золотистого клёна, высившегося невдалеке от бесформенных кусков обгоревшего металла, валяющихся на асфальте, полыхнула ярким бело-жёлтым пламенем. Если бы это горящее дерево увидел глубоко верующий человек, то наверняка заметил бы его поразительное сходство со свечой. А поминальной или за здравие - это было уже ведомо только тому, кто её зажёг…



Я свершила свою месть и ступила в лабиринт, где мрак перемежается со светом, где за каждым поворотом мне мерещится голос Лана. В дожде, в ветре, в шелесте листьев, в плеске волн он нежно шепчет мне, что я, как и он, - убийца. Я верю, что поступила правильно, но знаю - никогда не забуду его. Я всегда буду помнить его ласку и зло. Буду иногда на рассвете плакать, плотно сомкнув веки, и видеть его тёплые карие глаза – смотрящие на меня с любовью, сожалением и горделивой насмешкой. Буду знать, что когда убила его, то это я умерла, а он ожил, но не могу ответить себе, кто из нас - он или я – пал в бездонную пропасть.

---

* Клён - дерево во многих верованиях представляет воинство Света. Поэтому клён используют для создания барьеров Тьме. При внимательном изучении пятиконечные листья большинства пород клёнов напоминают растопыренные пять пальцев человеческой руки; кроме того, пять концов кленового листа символизируют и пять чувств. Веткам, семенам и листьям клёна приписывалась магическая сила охранять человека и его пространство от всякого зла. Кол, которым пробивали сердце вампира, мог быть не только осиновым, но и кленовым.