Их нежит небо,
Или травит ад?
Данте Алигьери

Белла
Флоренция, Италия

- Я уже ничего не помню, - проговорила я, глядя на скрипку. От нее словно бы исходило тепло.
- Тебе не столько лет, чтобы не помнить. Воспоминания – это та роскошь, которая еще есть у тебя. И даже если ты думаешь, что забыла – твои пальцы помнят. Сыграй мне что-нибудь.
Он сел в кресло, закинул ногу на ногу и устремил свой взгляд на мои руки. В наших отношениях сквозила невообразимая нежность. В этот час. Что же, не стоит забывать о том, что в конечном итоге мы враги. Но мне так хотелось на сегодня быть той, кто я есть. Я чувствовать то, что я хочу. Мне никогда не изменить сделанного. Ему никогда не изменить меня. И все же в это утро мы были одни в этой комнате и в целом мире. И я хотела позволить себе роскошь поддаться ему. Только в это утро.
- Я сыграю тебе жизнь, - тихо ответила я. И коснулась смычком скрипки.

Мелодия к прослушиванию обязательна!музыка жизни. скрипка.


- Немыслимо! – Кай был ужасно зол. Нет, он был в ярости. Признаться, Аро тоже не испытывал радости, глядя на руины Вольтерры. Город, в который они вложили столько души, оберегаемый ими от всего, чему подвергались другие города Европы, управляемый епископом, а не королевскими династиями, имевший сеньориальные права стараниями клана, ставший крупнейшим торговым городом Италии, теперь был разорен феодальной войной между маркграфом Беренгарием Фриульским и маркизом Адальбертом Тосканским(1). Аро смотрел на это и не верил происходящему. И в то же время он стремился подавить в себе гнев. Когда в последний раз ему пришлось выйти из себя, пострадала целая деревня.
- Эти идиоты поплатятся, - прошипел сквозь зубы Маркус, - это надо было додуматься превратить Вольтерру в арену для своих игрищ.
- Тщеславие – величайший двигатель истории, - усмехнувшись, сказал Аро, - равно как и упорство. Люди – как дети. Они и сами себя накажут. А нам необходимо начинать все сначала.
Аро покинул своих… нет, не друзей… Братьев! Они были разными. Все трое. Но все трое были соединены тем родством душ, какое бывает лишь у родных по крови. Аро шел по каменному коридору их обители. Он испытывал усталость. Его давно перестали трогать вещи, не имеющие значения. Он знал, что междоусобица однажды приведет лишь к саморазрушению. Но люди не умнели из века в век. И теперь они разрушили то, что с такой любовью создавали Вольтури, оберегая свой дом-резиденцию. Сколько себя помнил, Аро любил этот город, чувствуя здесь себя на своем месте. Он уже давно забыл, откуда он родом, была ли у него семья… Да и вообще, был ли он человеком. Это не тяготило его. Так было проще – не помнить. Что-то неясное и тревожное изо дня в день мучило его, не давая забыться. Не позволяло отдаваться жизни в полной мере. И Аро был уверен, что это пришло из прошлого. И если это было так ужасно, что он до сих пор не находил себе место, то слава провидению, что он этого не помнит. Лишь одно сомнение заставляло его трепетать – а вдруг это было самым важным в его жизни? Почему он один из своей семьи не может найти свою пару? Почему он один ни дня не чувствовал себя счастливым или умиротворенным? Пусть эфемерно, фальшиво, как Маркус и Дидима, но все-таки счастливым… Что оставило такой страшный след в его судьбе?
Аро остановился. Запах. Запах терзал его ноздри, обостряя чувства и эмоции. Так пахнет только…
Он вошел, не постучав.
- Бальтассаре! Прочь! – холодно проговорил он и, сверкнув глазами, посмотрел на Дидиму, не желавшую размыкать объятия.
Бальтассаре не отпрянул от своей любовницы, как Аро того ожидал. Напротив, он крепче обнял ее, готовый броситься в бой, если ей будет грозить опасность. Аро чувствовал, как холодная ярость подступает к вискам. Его младшая сестра опять бросала ему вызов. После окончания войны с румынским кланом и установления полновластного правления Вольтури над всеми вампирами ее характер испортился окончательно. Она и прежде была довольно поверхностной, и Аро считал ее скорее ребенком, чем сестрой и помощницей. Но раньше доброго в Дидиме было больше. Теперь же… Вся ее жизнь превратилась в сплошной праздник. И она стала играть. Играть судьбами. Играть людьми. И вампирами. Она была первой, создавшей бессмертного младенца. Ради забавы. «Кому может быть плохо, если у меня появится собственное дитя?» - спрашивала она. Женщина с младенцем на руках стала частым предсмертным видением на улицах Вольтерры. И мало того, Дидима ввела эту моду в ряды друзей клана по всему миру. Если они теряли близких, они больше не умертвляли их, а давали им вечную жизнь. Самое страшное, когда это проделывали с малолетними детьми, не способными хранить тайны, но не переносящими чувства голода. И этот голод делал их неуправляемо жестокими. Люди стали суеверны. Разговоры о вампирах витали в воздухе. Аро знал, что дело закончится плохо. Он до сих пор вздрагивал при воспоминании о бессмертных, прекрасных, будто созданных из фарфора и хрусталя, младенцах. Поначалу он пытался приручить нескольких. Но это было бесполезно. Пришлось констатировать, что Дидима совершила страшное зло, способное уничтожить их едва только устоявшийся мир. И к тому времени, как Кай окончательно убедил Маркуса и Аро, что пора положить этому конец, зло разрослось по всей земле. До сих пор вспыхивали отголоски тех событий. До сих пор страдали вампирские семьи. Аро потерял не одного друга в этой борьбе. А Дидима, смеясь, театрально удивлялась, как ее шутка могла обернуться такой трагедией. В поисках бесконечных наслаждений она уже переспала с половиной клана. Маркус был так слеп, что прощал ей даже тогда, когда это происходило практически на его глазах. Впрочем, Аро понимал Маркуса. Дар Дидимы застил ему глаза. Только рядом с нею он испытывал счастье в полной его мере, разучившись радоваться чему бы то ни было без ее влияния. И теперь он находился в зависимости от ее способностей, а потому добровольно отказаться от своих удовольствий Маркус был не способен. А Дидима бессовестно пользовалась этим. И Аро, и Кай видели, что добром это не окончится. Но Аро любил сестру, несмотря ни на что. А Кай не посмотрел бы ни на что, если бы получил власть в свои руки – Дидима уже была бы в лучшем случае изгнана. А в худшем – мертва. Кай всегда верил, что сила в единстве. Дидима лишь вносила смуту в отношения в их своеобразной семье. Потому Аро просто не имел права в чем-то уступать другим членам клана. Его долг был сосредоточить правление в своих руках настолько, насколько это возможно.
Эти устои загнивают – вынужден был понять Аро. И нужно было что-то предпринять.
Бальтассаре с вызовом смотрел на Аро. Словно утверждая свои права на Дидиму. Это окончательно взбесило Аро.
- Прочь, я сказал! – прошипел он.
Бальтассаре лишь улыбнулся. Допустить такое к себе отношение значило, что для него все кончено, как для правителя. А к этому Аро не был готов. В следующее мгновение Бальтассаре был прижат им за горло к стене. Аро старался не обращать внимания на вспыхнувший в его голове поток сознания молодого вампира. Одному он научился за долгие столетия своей жизни – пропускать то, что мало его волновало.
- Дидима, кажется, когда в последний раз я видел тебя с любовником, я говорил, чем это кончится, - прошипел Аро.
Дидима, почувствовав неладное, поспешно обернулась простыней и вскочила на ноги.
- Аро, - пролепетала она, - не нужно ничего. Прошу тебя, я люблю его. Мы уйдем, и никому не причиним вреда.
Что-то в ее голосе заставило его вздрогнуть. Он перевел взгляд на Бальтассаре. И впервые осознал, что двигало молодым вампиром. Он любил. По-настоящему любил его сестру. И едва Дидима коснулась его, мысли любовников сплелись в одну общую песню их душ. Аро словно пережил что-то давно им забытое. И сомнений у него не оставалось. Это настоящее. Это истина, которой он не помнил. Это забытое чувство, память о котором ушло из его мыслей, но не из души. Так мог ли он позволить себе разрушить это самое главное – пусть и у других? Есть ли у него право отнимать любовь?
Он невольно, не вполне понимая, зачем и почему, расслабил пальцы и отпустил Бальтассаре, и внимательно посмотрел сестру.
- Никто никогда не любил меня, Аро… Прошу тебя, не позволяй им навредить нам. Ты же лучше других знаешь, как важно любить.
- Когда вы уедете? – спросил Аро, чувствуя, как разрывается его душа.
- Завтра. Мы уезжаем завтра. Не беспокойся о нас. Мы уедем на восток. Мы попросим Стефана и Владимира принять нас. Они не откажут, я знаю. Они предлагали мне еще тогда перейти к ним.
Еще тогда… Тогда, когда полыхала кровавая война за власть между кланами. Когда предательство и жажда первенства погубили многих вампиров и среди румын, и среди тех, кто теперь стали называть себя Вольтури. Дидима всегда была рядом с ними. Дидима не предавала его в те часы смуты, когда, казалось, им ни за что не одержать победу. Но готов ли он отпустить ее? И может ли быть уверен в том, что румыны не пожелают отомстить ей как олицетворению победивших?
- Я имею право на выбор, Аро, - прохрипела Дидима, чувствуя, как всегда, то, что тревожило его, - я имею право выбирать сама. Раз в жизни!
Выбор. Был ли выбор у него самого?
Значит, завтра он останется один. Навсегда. И Аро остался один. Но не так, как он того ожидал.
В ту ночь Маркус убил Бальтассаре. Он слышал разговор Аро и Дидимы. Он знал, что жена решила оставить его ради другого.
- Лучше беги, Дидима, пока не поздно, - умолял Аро сестру, исполненную грозной решимости, днем позже, - ты же хотела отправиться на восток. Забудь о мести. Мстить Вольтури слишком опасно.
Она смотрела на Аро с нежностью, которая, как ему казалось, давно исчезла из их отношений. Дидима покачала головой. Со смертью Бальтассаре в ней тоже что-то умерло. И все потеряло смысл.
- Я мщу не Вольтури, я мщу Маркусу, - сказала она голосом, охрипшим от ее вопля. В ушах Аро до сих пор стоял ее крик, когда она поняла, кто тот вампир, которого казнил Маркус, подстрекаемый Каем.
- Ты навлечешь беду на всех нас.
- Не навлеку, и ты это знаешь. Я сделаю то, что подсказывает мне мое сердце. А ты сделаешь то, что тебе подсказывает разум. В этом вся разница между нами. Мы так давно живем, что я уже и не помню, слушал ли ты когда-нибудь свое сердце.
Сердце Аро кричало о том, что он должен нарушить закон, найти способ спасти ее. Но он также знал, что не сделает этого. Он – оплот законности в мире вампиров. И если он не будет соблюдать им же установленные правила, то их никто не станет соблюдать. Маркусу нужна была власть. Каю – выход его жестокости. Один лишь Аро пытался найти золотую середину между добром и злом, таким образом оправдывая свои поступки.
- Прощай, Дидима, - прошептал он.
- Прощай, Арунтий, - ответила она, и Аро вздрогнул, услышав имя, которое почти уже забыл, - прошу тебя лишь об одном. Помни меня. Мы так много важного забываем. Я не хочу, чтобы я стерлась из твоих воспоминаний.
Когда Дидима вышла на солнечный свет, показавшись людям, Аро принял решение. Дидима не должна проходить через то, через что ей было суждено пройти, если это сделает Кай. Она не мучилась. И приняла свою смерть достойно, зная, что там, за чертой, она воссоединится с Бальтассаре.



Аро захлопнул свой дневник. Записи, сделанные им в этот день, ему самому казались бесполезными. Иногда на него находили периоды бессилия перед собственной вечностью. И тогда его неотступно преследовал страх, что воспоминания все-таки невозможно удержать. Он забывал лица, забывал имена. А эти записки заставляли его верить в то, что прошлое у него все-таки было. Эта иллюзия только лишь причиняла боль. Что толку помнить, если ускользает главное – запахи, звуки, выражения глаз. А от этого только больнее. Не проще ли забывать? И все же… он неизменно возил с собой первый свой дневник. В котором во всех подробностях описал тот проклятый Богом день, когда убил Дидиму. Благодаря этой тетради он сумел сохранить воспоминания о сестре. Но они все равно стирались, превращаясь из живых в буквы на бумаге. Он ни о чем не жалел. Дидима просила его не забывать о ней. Это единственный способ сдержать обещание, насколько это возможно. Он отчетливо помнил, что вначале боль была неизменной его спутницей. Кажется, целую вечность его везде сопровождала Дидима. Она была с ним в самые трудные моменты жизни. И пусть в последние годы отношения между ними безнадежно испортились, Теперь он был один. Один на всей земле, несмотря на то, что все еще существовали Маркус и Кай с Афинодорой. И Аро любил их. Но Дидима… Дидима была принесена в жертву им всем. Дидиму, как Христа, уничтожили во искупление грехов всего клана. Она была лишь жертвой запущенного ими механизма. Давно. Так давно, что Аро и сам почти этого не помнил. Дидима была его сестрой. Его болью. Потом боль притупилась. И на смену ей пришла опустошенность. Он и прежде не чувствовал свою жизнь наполненной. Он никогда не чувствовал себя до конца счастливым. Теперь же просто сходил с ума от неумения заполнить пустоту в душе.
Аро запрятал толстую тетрадь в большой сундук, где хранились его дневники. Он посмотрел на несколько десятков фолиантов в тяжелых переплетах. Здесь уместилась вся его жизнь на протяжении трех столетий. И когда пройдет еще тысяча лет – будет ли это все так же важно? Он сцепил зубы. Будет! Будет, ведь такова его плата. Расплатой сестры была смерть. Его расплатой станет вечность. И сохранившаяся на бумаге память.
Он покинул свою маленькую комнату. Уже больше двухсот лет прошло, как он уехал из Вольтерры. Здесь, во Флоренции он чувствовал хотя бы некоторое подобие умиротворения. Там, дома, для него царило постоянное напряжение. Стены давили на него. И он знал, что виноват в этом сам. Он должен был найти другой выход. В его голове запечатлелось каждое слово того судьбоносного разговора. И не только потому, что он взял привычку все записывать. Маркус ничего не сказал вслух. Он лишь взял Аро за руку. И то, что Аро прочел в его душе, заставило его покинуть город, который он так любил. Все кончено, казалось ему тогда. Все кончено… К чертям! Ничего и никогда кончено не будет! Пока он живы. Пока он жив. Пока живы все, кто имел отношение к трагедии, приведшей к смерти Дидимы. Маркус будет мстить, он не позволит себе оставить Аро в покое, не понимая, что никто не виноват более, чем он сам.
Аро вошел в соседнюю комнату. Женщина, сидевшая в самом углу, вжалась в стену.
- Рената, - позвал Аро, - Рената, ты слышишь меня?
- Да, - хрипло ответила женщина.
- Ты боишься?
- Да.
- Не бойся, я подойду… Мы поговорим…
Аро приблизился. И неожиданно все мысли, которые он выстраивал в своей голове для разговора, куда-то улетучились. Он лишь улыбнулся. Значит, не показалось тогда, когда он встретил ее, еще человека. У нее действительно редкий талант. Аро отступил на несколько шагов, и все мысли вернулись на место, где им и следовало находиться.
- Меня зовут Аро, - вкрадчивым голосом проговорил он, - Аро Вольтури. Я хочу лишь стать тебе другом.
- Другом? – дрогнувшим голосом ответила Рената и подняла на него свои когда-то лучистые карие, а теперь подернутые алой пеленой, испуганные, но такие дерзкие глаза.
Что ж, он бежал из Вольтерры, не оглядываясь назад. Но теперь настало время вернуться. Вернуться, чтобы встретиться лицом к лицу со своим прошлым. И одержать победу. Как он одерживал ее всегда.

Кай стоял перед ним, не желая ни уступить, ни склониться. И все же он понимал, что на сей раз сделанное не сойдет ему с рук. Ему и Афинодоре. Аро возвышался над ним со всей присущей ему царственностью, которой он учился многие сотни лет. Благо рост позволял. С тех же пор, как он встретил Ренату, истинным лидером клана стал именно он. Эта история научила его окружать себя в высшей степени преданными ему одаренными вампирами. Каждый из которых был обязан ему чем-то. Впрочем, после укрощения Ренаты, ничто не представлялось ему затруднительным. Чтобы заставить ее поступать согласно его воле, ему пришлось сделать ее своей любовницей, заставить полюбить его всем сердцем. Но этот трюк он проделывал с тех пор не один раз. Женщины, и вампиры, и человеческие, стали вечными его спутницами в поисках плотских утех. Но неизменным было одно – противостояние в клане, начавшееся со смерти Дидимы. Больше не было братьев. Больше не было ничего, что связывало их прежде. Иногда Аро казалось, что он зря вернулся в клан, но понимал, что без него клан не просуществует достаточно долго, чтобы искоренить оборотней, а ведь для этого он и создавался. Об этом Аро еще слишком хорошо помнил. И потому теперь он цеплялся за власть, всеми силами создавая механизм борьбы с волками. И еще власть. Теперь, получив Ренату как явное преимущество перед остальными членами клана, он чувствовал, что научился получать наслаждение от власти.
- Я не отдам ее тебе, - холодно проговорил Кай, - не проси. Прежде тебе придется убить меня.
Аро лишь пожал плечами. Прежде Кай не был склонен к высокопарным изречениям. Но не тогда, когда дело касалось Афинодоры.
- Послушай, люди – это всего лишь средство насыщения жажды, - снова сказал он, - они не имеют значения.
- Имеют, - устало ответил Аро, - имеют, как любое живое существо на земле. Да, они насыщают нас, но нельзя нарушать хрупкой гармонии в этом мире, нельзя заливать землю морем крови, иначе мы и сами захлебнемся. Ведь ты сам говорил об этом, когда мы уничтожали бессмертных младенцев.
Аро знал, что надавил на болезненное для Кая место. Упоминание о младенцах лишний раз напоминало о том, что Дидима не была забыта. А значит ее именем ничто не сойдет с рук преступникам закона.
Кай нетерпеливо подошел к Аро. Весь его вид говорил, какое замешательство им владеет. И показное спокойствие было лишь жалкой попыткой нормализовать создавшийся конфликт. Удивительно! Кай пытался решить ситуацию не пуская в ход свою жестокость и силу. И виной всему Афинодора! Эта красивая смешливая женщина с большим красным ртом и черными развевающимися волосами!
- Зачем ты пустил ее туда? – спросил Аро, не в силах уничтожить тех, кого он любил. Несмотря ни на что. Оставалось только сохранять хладнокровие, чтобы держать Кая в напряжении.
- Ей было интересно. Ты же знаешь, что ее невозможно удержать, если она хочет чего-то.
Похоже, все женщины клана Вольтури, умные и не очень, рано или поздно становятся избалованными и капризными особами. Аро покосился на Ренату. Она с равнодушным видом стояла за его спиной. При ней можно было без опаски обсуждать любые вопросы. Она не была болтлива в том, что касалось благополучия Аро. Вот и теперь Рената безмятежно смотрела куда-то сквозь пространство. Ее порочный рот был смиренно сомкнут в тонкую линию. Но он-то знал, чего она хочет в действительности. Приятное возбуждение неожиданно охватило его.
- Это останется между нами, - проговорил Аро, обращаясь к Каю, - если ты хочешь, чтобы Афинодора жила, никогда ни при каких обстоятельствах не смей болтать об этом при Маркусе. И будьте осторожны. Афинодора больше не должна присутствовать на пытках. Ни под каким видом. Борьба с оборотнями слишком важна для нас, чтобы поставить все под удар именно теперь, когда мы нашли способ избавиться от них. Ты же знаешь, как трудно было направить этих болванов из Святой Инквизиции по следу.
- Это все кровь, - прошептал Кай, - она хотела посмотреть оборотня, а оказалось, что они схватили обыкновенного человека. И запах крови помутил ее рассудок.
Аро старался выкинуть из головы картину, которую он застал, когда узнал, что натворила Афинодора. Куски человеческого тела до сих пор мерещились ему, едва он закрывал глаза. Что ж, по крайней мере, он мог быть уверенным, что ни один из них не был оборотнем, способным оставить за собой потомство. Или создать новых детей луны одним укусом.
- Значит, впредь стоит изо всех пыток применять наименее кровавые, - рявкнул Аро, этот разговор наскучил ему. Да и цели своей он достиг. Кай теперь, как и все в клане, стал его должником. Он будет помнить, что жизнь Афинодоры он сохранил лишь потому, что Аро согласился молчать. Ибо Маркус разучился прощать ошибки.
- Они в состоянии придумывать пытки весьма изощренные, но всегда кровавые. Так уж устроены эти люди.
- Значит, придумайте, как донести до инквизиторов мысль, что кровь – не лучшее проявление их рвения! Пусть придумают что-то другое. Да хоть воду в глотки им заливают(2)! Но крови должно быть поменьше.
- Как скажешь Аро, - ответил Кай и поспешил оставить его с Ренатой наедине.
Женщина подошла к нему. Мечтательная улыбка озарила ее лицо.
- Наконец он ушел, - проворковала она и вынула ленту из волос. Каштановые волосы заструились по ее плечам волнистыми локонами. Она была красива, а Аро любил все красивое, как любил искусство и природу. Он приблизился к ней, чтобы вновь ощутить ее вкус на своих губах.


- Поразительно, - они стояли в Базилике Сан-Франческо(3), и Матис взирал на главный алтарь, престол которого был сделан из саркофага епископа Ливерия еще в 4 веке, - мне кажется, что здесь живет Бог.
Он смотрел на мир тем взглядом, который Аро звал взглядом ангела. Падшего ангела, который все же пришел спасти его. Рядом с Матисом Аро вновь чувствовал себя молодым и полным сил. Было в них что-то общее, что-то главное в их чертах совпадало. Возможно, его он искал на протяжении стольких веков? Только в его присутствии Аро забывал об осторожности. И впервые за последние столетия Рената была забыта. Она нужна была лишь в стенах Вольтерры, но здесь, на свободе, с Матисом, он ощущал себя не только в безопасности. Он ощущал себя самим собой. Тем, кем был глубоко внутри своей души. Он был Аро, любившим живопись и поэзию, архитектуру и музыку, театр и философию. Он наполнял этим свои дни и ночи прежде, когда в душе царила пустота, и он искал в веках нечто забытое и потерянное. Теперь же он был счастлив открыть это тому, кого называл другом и братом. Впервые за долгие годы он не чувствовал себя одиноким. Напряжение отпустило его. Аро дышал полной грудью. Он почти чувствовал жизнь, почти жил, а не наблюдал за нею со стороны. Он не управлял Матисом. Он не мог повелевать ему. Ибо это было бы в высшей степени несправедливо. Они были на равных. И они были одним целым. Почти.
- Здесь живет дух великого Данте(4), - отозвался Аро, - «Государевы права, небеса, воды Флегетонта, я воспевал, идя своей земной юдолью. Теперь душа моя ушла в лучший мир и блаженствует, созерцая среди светил своего Создателя, здесь покоюсь я, Данте, изгнанный из отечества, родной Флоренции, мало любящей матери».
- Чьи это слова? – Матис впитывал знания, как губка. И все новое волновало его, заставляло работать его живой пытливый ум. И вместе с ним Аро открывал в себе много нового. По-иному начинал ощущать этот дивный мир.
- Это эпитафия, которой украшена урна с прахом Поэта. Слова принадлежат Бернардо Каначчо. По официальной версии.
Аро хитро улыбнулся. Матис, догадавшись, что значили эти слова, расхохотался.
- Ты еще и поэт? – спросил он.
- Я любил Данте, - скромно ответил Аро.
- Почему же тогда его изгнали из Флоренции(5)? Ведь ты же был там тогда. С твоим влиянием…
- Иногда все совершают ошибки. Тем важнее научиться каждый день начинать новую жизнь. Тогда не устаешь от вечности. А люди как дети. Эти их игры… В них лучше не вмешиваться, пока это напрямую не касается нашего мира.
- И где теперь его прах?
Аро вновь усмехнулся.
- Пусть загадка остается загадкой. Придет время, и все всплывет наружу(6). В мире нужно хрупкое равновесие, именуемое справедливостью. Последней пристанью Данте стала Равенна. Она ею и останется. А флорентийцам поделом. Хотя я и люблю Флоренцию больше иных городов.
«И больше Вольтерры, - отметил про себя Аро, - определенно больше Вольтерры».


Аро никогда прежде не чувствовал себя настолько старым и немощным. Маркус. Маркус все-таки переиграл его, лишив самого главного. Того, ради чего он жил последние годы, когда жизнь его была наполнена смыслом и событиями. Ничего не осталось. Никого не осталось. Все кончено. Прежде Аро полагал, что нет ничего страшнее в его жизни того дня, когда Матис ушел от него за своей женщиной. Человеческой женщиной. То, чего сам Аро не мог понять, не мог объяснить. Но тогда это было не так… Тогда это была ярость, обида, что угодно… Но не ощущение изнеможения. Неспособности на что-то важное. Тогда, годы и годы тому назад, Матис вернулся, и привел с собой Риннон. Солнцеволосую девушку с темно-зелеными глазами и жемчужно сияющей коже, которую Аро полюбил так, как не мог бы любить даже родную сестру. От воспоминаний о Дидиме его вновь передернуло. Он загонял это как можно глубже, не желая вспоминать, как все происходило. Он научился винить во всем саму Дидиму, ее ненасытную жажду плотских наслаждений. Теперь же ему некого было обвинять, кроме себя. О, если бы только он не заставил Матиса играть по своим правилам, если бы только он удостоверился, что девушка умерла, если бы он не поспешил уехать, чтобы уладить проблему с новорожденной! Матис был бы жив. Риннон была бы в безопасности. Он бы придумал, нашел бы способ спасти их. А теперь Матис не вернется. Уже никогда. Аро потерял многих. Почти всех, кого любил. Одни ушли из этого мира. Другие ушли из его мира. Третьи, оставшиеся в этом мире, перестали представлять для него интерес. Он больше не чувствовал себя своим в собственном клане. И теперь ему было плевать на все. Теперь, когда Матиса больше нет. Когда он не сможет видеть его задумчивых глаз. Не услышит его грудного, но все-таки звонкого смеха. Он потерял не просто лучшего друга. Он потерял себя самого. Собственное отражение во времени. С Матисом ушла вся его жизнь. Вся его чертова вечность! И Риннон. Которая никогда не сможет простить его. Которая готова скитаться где-то по земле, лишь бы не обращаться к нему за помощью, как к единственному оставшемуся ей другу. Да, Аро не был идиотом. Он помнил, чем грозит само существование полукровки, хотя и давно позабыл, откуда ему это известно. Но он так надеялся сберечь дочь Матиса. И в какой-то степени свою собственную дочь. Теперь же все прошло прахом. Обо всем узнал Маркус. И совершил то, чего в клане никогда не совершали. Без суда. Без разбирательств.
- Аро, - услышал он за спиной, но не обернулся. Эта особа докучала ему своим присутствием. Сульпиция Мастино. Еще не женщина. Уже не девушка. С первого дня она доставляла одни хлопоты.
Она не уходила. Коснувшись его плеча, она провела маленькой ладошкой по его щеке.
Аро вздрогнул от этого прикосновения. Такого легкого, такого неумелого. Было в ней что-то трогательное. О читал ее душу. Каждый раз, когда брал ее тело, так просто предложенное ему в качестве расплаты за свое пребывание в клане Вольтури. И знал, какие планы строились в этой милой головке. Черт, даже теперь он хотел ее, хотя прошло совсем немного времени. Она заменила ему всех. Какая ирония! Насмешка судьбы! Ему осталась она одна. Она, да Рената, забытая, отверженная Рената, которая продолжала оставаться преданной ему. И преданной им. И обе они не были ему нужны. Лишь их тела, способные заставить его забыться на несколько минут. Минуты против вечности. Он так и жил – урывками. Всегда урывками. И знал, что однажды тьма поглотит его.
- Аро, - снова прошептала Сульпиция, - если ты не выйдешь из этой комнаты, то завтра смысла выходить не будет. Маркус едет за Риннон. Послушай, они хотят уничтожить ее. Деметрий нашел ее в Бретани. Если ты не остановишь их, никто не остановит. Вспомни, кто ты. Вспомни, о том, что такое клан без тебя. И что такое ты без него. Не смей оставлять всю власть в руках Маркуса и Кая. Не смей, потому что когда пройдет твоя боль, ты не простишь себе этой слабости.
А что если эта боль не пройдет? Аро только этого и боялся. Он еще слишком хорошо помнил ощущения пустоты и вечной тяготы, что преследовали его до встречи с Матисом. Неужели ему никогда не найти покоя на этой земле? Его сердце умерло. Похоронено вместе с теми, кого он любил, даже если он и сам не помнит их имен. Но была Риннон. И он не имеет права допустить, чтобы смерть Матиса была напрасной. Он обернулся и окинул усталым взглядом Сульпицию. Она замерла, пытаясь прочесть по его глазам, что он решил. Ведь от этого зависит и ее будущее. И вдруг Аро принял решение. И оно оказалось до боли простым и ясным, каким не было прежде ни одно из принимаемых им.
- Я еду с ними, - ответил он и сам ужаснулся. Как скрипуче звучит его голос, будто прорываясь сквозь тысячелетия его собственной жизни. И его забвения.
Глаза ее вспыхнули радостью.
- Я еду с тобой, - проговорила она твердо. Это удивило его.
- Почему?
- Потому что отныне и на века я буду с тобой. Я знаю, что нужна тебе. А ты нужен мне, Аро Вольтури. И ты назовешь меня своей женой перед всем кланом, как велит ваш обычай. Это только вопрос времени.
- Ты этого хочешь? – осведомился Аро, не слишком удивленный ее словами. Он знал каждую мысль в ее голове. И потому понимал, что это не было игрой маленькой девочки в любовь. Нет, она знала, чего хочет. Она хотела выжить. А с ним ее шансы резко возрастали.
- Да, я хочу этого больше всего на свете.
- Это по моей вине ты стала той, кто ты сейчас. У тебя никогда ничего не будет кроме того, что есть теперь. И семьи у тебя не будет. Вольтури уже давно перестали быть братьями. Тебе не родить детей, но этого уже не изменишь. Но ты откажешь себе в шансе встретить истинную любовь, если будешь здесь, со мной.
- А она существует? – горько усмехнулась Сульпиция. - Да, ты любил Матиса, любишь его дочь… Но я говорю о том, что называют любовью между мужчиной и женщиной, будь они люди или вампиры.
- Существует. – Аро вдруг вспомнил выражение лица Матиса, когда тот вспоминал Мадалену, как каждый раз золотом вспыхивали его янтарные глаза, стоило прозвучать ее имени, - я редко встречал ее в жизни, но когда это происходило, готов поспорить, никто из испытавших это чувство не готов был променять его на что-то другое.
- А ты любил? – тихо спросила она.
Аро не знал, что ответить. Он готов был отдать руку на отсечение, что любил. Но разве можно забыть о таком. Потому он промолчал.
- Я буду твоей женой, Аро, - сухо сказала она, не дождавшись ответа.
- Ты уверена, что ты хочешь этого? Ты уверена, что небеса не рухнут, когда ты перед Богом произнесешь свои клятвы?
- Я хожу в храм, - улыбнувшись, сказала Сульпиция, - и стены его пока еще не рухнули над моей головой. У меня нет оснований беспокоиться. Все равно я проклята, как и все мы. Потому что…
Он не услышал окончание ее фразы. Он покинул свои покои, устремившись туда, куда звал его долг.


В общем-то, он просто устал. Устал от бесконечного шума этой войны(7). Поначалу Аро пытался интересоваться происходившими в ней событиями, понять причины, понять то, к чему все может привести. Но, в конце концов, понял, что окончательно утратил интерес к тому, что происходило. Ему попросту стало плевать, почему эти сотни тысяч людей идут на убийство друг друга. В сущности, война была лишь прекрасным поводом для насыщения жажды. И для развлечений. Чем, собственно, он и предпочитал заниматься до последнего времени. Единственный из Вольтури, кто за последние триста лет покидал стены Вольтерры, он в этот раз даже Ренату оставил в городе. О Сульпиции говорить не приходилось. Она ненавидела запах гнилого человеческого мяса и испражнений, который неизменно преследовал его на полях сражений. Собственно, последние три сотни лет прошли относительно неплохо. Аро полагал, что будет хуже. По крайней мере, это время он провел в спокойствии и относительной душевной гармонии. Рядом с теперь уже официальной женой. И если сперва Рената пыталась противостоять неизбежному, то со временем ей пришлось смириться. Речь шла об ее выживании. А Аро оставался сильнейшим из Вольтури. И именно оттого, что не запирался в собственном мире, как Маркус, окончательно потерявший память и интерес к жизни, но сохранивший только лишь свою ненависть. И оттого, что не превращал свою жизнь в сплошной кровавый спектакль, как Кай с Афинодорой. Он не утрачивал связи с реальностью. Ему по большей части нравились люди с их искусствами, за исключением лишь военного. Он продолжал укреплять свою власть, коллекционируя вампиров с редкими талантами, а были среди них и совершенно особенные – Алек и Джейн, к которым он был особенно привязан. Да, он окружал себя сильными. Но уже не для того, чтобы обезопасить себя от Маркуса, Аро давно перестал его бояться, а для того, чтобы иметь возможность и дальше поддерживать порядок в той системе, которую ему удалось создать. Практически в одиночку. Он больше не боялся и оборотней. Инквизиция, пришедшая теперь в упадок, сделала свое дело. Они истребили их всех. Или почти всех, но роли это не играло.
- Ну и какого черта ты здесь делаешь? – услышал он за спиной. Аро действительно совсем забыл, как тихо подкрадывается Королева, Белая Дама, Волчица. У нее было много имен. Но было одно, самое простое. Риннон. Аро понимал, что во многом своим спокойствием обязан именно ей. Он осознавал, что спасение Риннон – единственное, что по-настоящему удалось ему в его жизни. По крайней мере, той ее части, которую он помнил, или которую сохранил в дневниках. И хотя периодически она приносила неприятности, Аро знал, что его они не коснуться. Потому что она оставалась его должницей. Хотя на остальных членов клана она наводила ужас и страх. И ни для кого не было секретом, что именно благодаря Риннон Аро стал некоронованным королем клана Вольтури. Да, официально они были равноправны с Каем и Маркусом. Но в действительности последние триста лет не только усилиями «талантливых должников» он поддерживал свое полновластие, но и в большей степени за счет того, что только он знал, как спустить с цепи Риннон. И тогда клан был бы уничтожен. Лишь единожды Аро воспользовался помощью Белой Волчицы. Когда Кай восстал против принятия в клан Алека и Джейн (он уже начинал понимать – как поздно! – что таким образом Аро лишь укрепляет свое положение, и это ему не нравилось). Кай ссылался на то, что все места в клане заняты. И своим успехом они были обязаны малочисленности, осторожности, а потом уже талантливости. А новенькие едва ли придутся ко двору. Тогда Риннон убила названного сына Кая и Афинодоры. Риннон в очередной раз свершила свою месть, на сей раз разбив не одно сердце, а два. А Аро оставил за собой слово. Ценой окончательной потери того, кого прежде называл братом. Больше ему не приходилось прибегать к помощи Риннон. Это было рискованно. Ибо они оба знали, она помогает лишь потому, что считает себя должницей Аро. Но кому известно, когда она решит, что отплатила сполна? Все эти годы Риннон тайно воевала против клана. Не против Аро, а против системы. Она разбивала пары, уничтожая эфемерную возможность счастья и благополучия среди вампиров Вольтерры. Она мстила за Матиса. Но еще в большей степени она мстила за себя и Хоэла. Аро не знал этого юношу, он видел его лишь единожды, когда тот, защищая Риннон, погиб от руки Маркуса. Но этого было достаточно, чтобы всем сердцем сожалеть о его потере. Ибо по сей день Аро чувствовал себя причастным к судьбе Риннон, не теряя ее из виду. Он втайне гордился дочерью своего лучшего и единственного друга. Как мог бы гордиться собственной дочерью, будь она у него. И весь трагизм заключался лишь в том, что именно сейчас, как никогда остро он испытывал тоску и пустоту в душе. Думая о Риннон, ему иногда смутно вспоминалось другое лицо, вернее лицо то же, но в другой одежде, с другой мимикой, и ненавидящими глазами цвета моря. Откуда являлось это видение, он не имел ни малейшего понятия. Наверное, это старость.
- Приехал повидаться, - наконец ответил Аро. Здесь, в тишине Броселианда он ощущал тревогу. Но в то же время не сожалел о своем приезде. Прорываясь на своей новой игрушке, автомобиле компании Фиат, через границу и войну, нацепив идиотские очки на пол-лица, он знал, что должен повидать Риннон. Слишком много прошло времени. И слишком тусклыми становились воспоминания. А воспоминания он теперь ценил превыше всего. Ради них стоило жить. Хотя он был уверен, что однажды забудет это осеннее пасмурное утро, как забыл уже многое ценное в своей бесконечной жизни.
- Повидался? – осведомилась Риннон, - езжай дальше.
Она почти не изменилась. Белоснежное платье на ней было почти того же фасона, как прежнее, подвенечное, в котором он видел ее в последний раз. Она играла в призрака в этих местах. И эта игра доставляла ей удовольствие.
- К сожалению не могу. Автомобиль заглох.
Здесь, на берегу озера, окружавшего «плавающий» замок Тресессон, в земле которого двое разбойников когда-то заживо похоронили девушку в подвенечном платье, воспоминания начинали оживать. А их голоса звучали отчетливо и громко.
- Здесь красиво, - проговорил Аро, поскольку Риннон ничего не ответила на его слова об автомобиле, - странно, но я никогда не бывал здесь прежде… Я имею ввиду до того, как…
Риннон чуть улыбнулась. Это подстегнуло его.
- Ты же знаешь, я много путешествовал в своей жизни. Но, кажется, здесь никогда не был… Я почти уверен в этом. Хотя, казалось, что нет клочка земли, которого я бы не коснулся.
- Он недавно снился мне, - вдруг прошептала Риннон, бросив камень в воду. Ей не нужно было говорить, кто. Оба и так это знали.
- Что ж, - медленно произнес Аро, - у тебя, по крайней мере, есть такая привилегия как сон. Там ты можешь быть с теми, кого любишь.
- Было странно, - не слушая, продолжала она, - никогда раньше он не приходил во сне. И… я была уверена, что забыла его лицо. А этот сон.. Такой явственный… Я охотилась. Потом отдыхала возле озера Мирруар-о-фе. И должно быть, задремала. А потом пришел он.
- Какой он был? – срывающимся голосом спросил Аро. Сама вероятность того, что она видела Матиса, пусть и во сне, кружила ему голову. Он отдал бы всю свою вечность за возможность хоть раз, пусть во сне, повидать его. Все равно он так мало помнил из своей жизни. Но это могло оставаться лишь мечтами.
- Обыкновенный, - ответила Риннон, - как прежде. Он сказал, чтобы я… чтобы оставила Вольтерру в покое.
- Но ты не оставишь? – усмехнувшись, проговорил Аро.
Риннон задумалась. И покачала головой.
- Я не могу, ты знаешь. Я осталась одна.
- Ты не одна Риннон. Есть еще я.
Она улыбнулась.
- Как бы ты ни старался, Аро, ты никогда не будешь таким, каким хочешь, чтобы я тебя видела. Ты никогда не будешь положительным героем. Потому что ты мерзавец, лицемер, братоубийца. Ты тот, кто зарыл меня в землю, живую. Отец никогда бы так не поступил.
- Это был единственный твой шанс остаться на свободе, вместо заточения, пока Маркус не найдет оружие против тебя. И ты это знаешь.
Это было похоже на оправдания, но Аро было плевать. Да, он оправдывался. Потому что до сих пор испытывал чувство вины за то, что не сумел защитить ее. И ее любовь. Но Риннон опять проигнорировала его слова. Он был и прав, и неправ. Что толку отвечать? Он и сам понимал это.
- В одном мы схожи, - снова заговорила она, - мы никогда не будем счастливы. Я-то по крайней мере еще помню, что это такое – счастье, хотя уже никогда не испытаю его. А ты?
Аро пришел в замешательство. Он мог бы сказать, что был счастлив с Матисом, но так ли это? Риннон разбередила ты пустоту в его душе, которая всегда жила там. И которую даже Матис не мог заполнить полностью. Абсолютное безоговорочное счастье… Что это?
Не отвечая на ее вопрос, Аро наконец отважился произнести те слова, ради которых приехал.
- То, что ты ищешь, Маура спрятала. Я не знаю где. Я перечитал свои дневники и ее старые книги, что ты прислала мне. Они большей частью на языке этрусков. А я не припоминаю, чтобы когда-то знал его. То, что было на латыни, я сумел прочитать. Но там нет ничего о том, как убить полукровку, прошедшую обряд.
- Но другие же умирали как-то! – в отчаянии воскликнула Риннон, осознав, что это означает для нее.
А для нее это означало ни много, ни мало – вечность, подобную моей. Исполненную мести. Опустошенную. Бессмысленную.
- По крайней мере, - хрипло проговорила она, взяв себя в руки, - я могу быть спокойна, что и Маркус никогда не узнает, как уничтожить меня. Это затерялось в веках. Так тому и быть.
Она грустно улыбнулось. Аро поймал себя на мысли, что смотрит на свое отражение в озере. Рядом с Риннон. Сердце, если оно было у него, сжалось при мысли, что он видит ее в последний раз. Он собирался вернуться в Вольтерру. Чтобы никогда больше не покидать ее стен.


- Аро, что происходит? – выплевывая слова, проговорил Маркус, - какого черта ты устроил с травлей Калленов? Зачем они тебе? Эдварда мало? И так Лоренцо только им и занимается! Это слишком хрупкое равновесие для нас! Элис, эта странная человеческая девчонка… Что за игры?
Аро лишь отмахнулся. Он очень хорошо помнил тот день, когда на пороге тронного зала появился еще довольно молодой вампир с бронзовыми волосами и цветом кошачьих глаз, присущим вегетарианцам. Его звали Эдвард. И он не хотел жить на земле без своей возлюбленной. Человеческой девушки, которая покончила с собой, когда он оставил ее ради ее же безопасности. Какая ирония! Но при этом Аро было странно жаль их двоих. Было в них что-то такое, что завораживало его. Что-то, что будило в нем смутные ощущения, знакомые прежде. Что-то похожее происходило, когда он встретил Матиса. Но в отличие от Матиса, Эдвард Каллен не хотел жить без своей Беллы. И Аро пришлось хитростью оставить его у себя. Странно, но им он мог бы как-то заменить для себя Матиса. Но Лоренцо отнимал не память. Он отнимал личность. Аро бы предпочел сохранить Эдварда таким, каким он был в действительности. Но за неимением лучшего варианта пришлось смириться с таким. Слишком ценным был его дар, чтобы уничтожить.
- Нет, ты ответишь мне на этот раз! – прорычал Маркус. Он почти никогда не выходил из себя. Но сейчас оба они понимали, что на этот раз история повторяется. Так уже было однажды. Он слишком сильно привязался к молодому Каллену. И теперь, зная, что Белла жива, все они рисковали вернуться в прошлое. И заново пережить этот кошмар. Но Аро был спокоен на сей счет. Пока Риннон жива, второй Белой Дамы не будет. Так гласили записи в книгах Мауры. Те, что написаны были по-латыни. И все-таки что-то тревожило Вольтури. Всех, без исключения.
- Если Эдвард прав, то у девушки несомненный талант. Не лезь в это. Отбором кадров всегда занимался я, - проговорил Аро, стараясь не выходить из себя, - и потом, мы не можем допустить увеличения клана Калленов. Ты сам понимаешь, насколько может быть опасна семья столь одаренных вампиров.
С этим Матис спорить не мог. Карлайл… Их общий… кто? Друг? Знакомый? Приятель? Теперь у Карлайла была большая семья. Большая настолько, что это немного пугало. Но самое страшное – многие из них были по-настоящему талантливы. Это были сильные соперники по ту сторону океана. А Вольтури не могли игнорировать данный факт, пусть даже сейчас никто не собирался нападать. Вечность – вечна. А семья Карлайла имела все шансы существовать долго и счастливо. В комнату постучали. Аро с Маркусом оглянулись на дверь. В проеме стоял Эдвард. Легок на помине. Взгляд его был торжествующим.
Маркус только покачал головой и вышел через боковой вход. Аро знал, что он не станет подслушивать. Собственно, ему было плевать. А этот спектакль он устроил лишь для того, чтобы удостовериться, что Аро не наделает глупостей.
- Я привел ее, - сказал Эдвард, - Каллены всей своей шайкой в Вольтерре.
Юноша усмехнулся. И Аро поразило то, как спокойно он говорит о той, которую любил больше жизни. И о семье, которая столько значила для него. Все-таки, они переборщили с Лоренцо над контролем.
- Где она? - спросил Аро, стараясь подавить в себе чувство сожаления.
- С Феликсом в коридоре.
- Пригласи ее.
Эдвард колебался. Совсем немного, прежде чем сказать:
- Ты же не причинишь ей большой боли?
- Почему ты так думаешь?
- Она занятная.
Вот и все. Значит, в том, что касается чувств, Лоренцо еще не совершенен. Потому что Белла Свон все еще занимает Эдварда Каллена. Даже тогда, когда лучшая его часть заперта в глубинах подсознания, а зверь выпущен на волю. Но это скорее обрадовало Аро, чем наоборот.
… Аро изумленно смотрел в ее лицо. Глаза цвет молочного шоколада. Нежная, почти фарфоровая кожа. И мягкие-мягкие волосы. Такие мягкие, даже на вид, что хочется прикоснуться к ним рукой. Эта человеческая женщина доставила ему много хлопот в последнее время. И последние пять лет занимала все его мысли. Хотя он даже ни разу не видел ее. Теперь же она стояла перед ним. Ее привел Эдвард. А теперь эта девочка оказалась в его руках. Немыслимо! У него, наконец, появился шанс узнать, что так влекло Матиса к Мадалене.
Аро протянул к ней руку. И девушка сама дала ему свою ладонь. Он же схватил ее чуть пониже кисти, туда, где должно было быть слышным биение сердца. Хотя он и без этого прекрасно слышал, как оно колотится. Касание. Вздох. Он закрыл глаза, готовясь к потоку, что каждый раз обрушивался на него, и… и ничего. Аро распахнул глаза в полном замешательстве. Это произошло впервые.

Белла
Флоренция, Италия

Звуки скрипки замерли. Их отголоски все еще наполняли мою душу. Я сама все еще оставалась натянутой струной. Я никогда еще так не играла. И знала, что никогда не сыграю так. Ни для кого. Это та часть моей жизни, которая навсегда останется со мной. Это то, что принадлежит только мне и Аро. И это навсегда останется в этой комнате. Аро заметно притих, сидя в углу в кресле. А когда я чуть слышно перевела дыхание, вдруг сказал:
- Спасибо.
Так просто. Я подняла на него глаза.
- Спасибо, - снова повторил он, правильно все понимая. Это была я сама. И это был он. Это была вся та история, которую теперь я знала. И которой он не помнил. Это были и Свейта, и Мадалена, и я. Вечная. Как мир. У меня не было сил говорить. Я только лишь кивнула ему, укладывая скрипку в футляр. В следующее мгновение он стоял рядом со мной.
- С первого дня, как я тебя увидел, я хотел лишь одного, - странно хриплым голосом произнес он без знакомых обволакивающих бархатистых ноток. И я поняла, что теперь он настоящий, впервые настоящий, каким не был даже на Понте Санта-Тринита, с той ночи, когда мы глядели на реку Арно, а он рассказывал мне свою историю.
- Чего? – выдохнула я так же хрипло, как и он. Но только себя я не узнавала.
- Поцеловать тебя, - шепнул он. И весь кошмар парижских ночей вновь обрушился на меня. Нет, не кошмар. Наваждение. Но только сейчас я точно знала, чего я хочу. Один раз. Один единственный раз позволить себе то, что навсегда останется здесь, в этой комнате. О чем я никогда не пожалела бы. Я поднялась на цыпочки, не отрывая взгляда от его глаз. И сделала это. Я прикоснулась своими губами к его плотно сомкнутым губам. Мгновение, и они раскрылись. Он ответил на мой поцелуй. Я не знаю, сколько это длилось. Я не знаю, как описать то, что я чувствовала. И подавно не знаю, что чувствовал он. Но я знала лишь то, что когда Аро отстранился, я почувствовала, что теряю нечто очень важное.
- Немыслимая роскошь, - улыбаясь, шепнул он, - целовать женщину, и не знать, что она думает. Я завидую твоему мужу.
- У меня больше нет мужа, - отреклась я от того, кого любила больше жизни. Сейчас это было неважно. Сейчас это не играло никакой роли.
Аро тихо рассмеялся.
- Мы оба знаем, что это не так. Как и то, что мы оба знаем, что когда придет время, каждый из нас сделает то, что должно. Жизнь – странная насмешка над теми, кто думает, что управляет ею. Мы даже чувствами своими управлять не можем. Ты всегда будешь любить Эдварда. В то время как я всегда буду хотеть тебя. Всю. Без остатка. И, раз уж сегодня мы сбросили маски, только на одно это утро, то знай, Изабелла… Знай, что если бы все сложилось по-другому, то…
Он не договорил. К концу его недлинного монолога в голосе слышалось почти отчаяние. Он сдержал в себе порыв. И я осталась одна. Меня почти оглушила тишина, оставшаяся после него. Если бы все сложилось по-другому… Господи, если бы все сложилось по-другому! Но были Аро и Свейта. Были Анина и Алексатр. Были Матис и Мадалена. Были Риннон и Хоэл. Были я и Эдвард. И в этой цепочке не было места мне и Аро. Но если бы только все сложилось по-другому…

______________________________________________________________________________
Примечания к главе:
1) В 10 веке Вольтерра была разграблена в ходе феодальной войны между маркграфом Беренгарием Фриульским и маркизом Адальбертом Тосканским. После этого разорения город отстраивается заново.
2)Пытка водой — тип пытки, при которой человека кладут на спину, связывают, наклоняют его голову и поливают водой область рта и дыхательных путей. Человек испытывает симптомы удушья и ему кажется, что он тонет. Это убеждает пытуемого, что он умирает.
3)Базилика Сан-Франческо (итал. Basilica di San Francesco) — францисканская церковь в Равенне (Италия).
4) Да́нте Алигье́ри (итал. Dante Alighieri), полное имя Дуранте дельи Алигьери (26 мая/июнь 1265 — 13 или 14 сентября 1321) — итальянский поэт, один из основоположников литературного итальянского языка. Создатель «Комедии» (позднее получившей эпитет «Божественной», введённый Боккаччо), в которой был дан синтез позднесредневековой культуры.
5) Данте принимал активное участие в политической жизни Флоренции; с 15 июня по 15 августа 1300 входил в правительство (был выбран на должность приора), пытался, исполняя должность, воспрепятствовать обострению борьбы между партиями Белых и Черных гвельфов (см. гвельфы и гибеллины). После вооруженного переворота во Флоренции и прихода к власти Черных гвельфов был 27 января 1302 приговорен к изгнанию и лишен гражданских прав; 10 марта его, как не уплатившего денежную пеню, приговорили к смертной казни. Первые годы изгнания Данте - среди вождей Белых гвельфов, принимает участие в вооруженной и дипломатической борьбе с победившей партией. Последний эпизод в его политической биографии связан с итальянским походом императора Генриха VII (1310-13), усилиям которого по установлению в Италии гражданского мира он дал идеологическую поддержку в ряде публичных посланий и в трактате "Монархия". Во Флоренцию Данте больше не вернулся, несколько лет провел в Вероне при дворе Кан Гранде делла Скала, последние годы жизни пользовался гостеприимством правителя Равенны Гвидо да Полента. Умер от малярии.
6) В 1519 году по просьбе Микеланджело папа Лев X согласился на перенесение праха Данте во Флоренцию, но когда гроб привезли в город, то он оказался пустым. В базилике Санта-Кроче был устроен кенотаф, а позднее выяснилось, что монахи францисканцы из Равенны, не желая расставаться с прахом поэта, пробили стенку саркофага и выкрали его останки, которые тайно были погребены во францисканской обители в Сиенцо. В 1677 году прах поэта был помещён в деревянную раку, а когда после 1810 года в результате проводившейся Наполеоном секуляризации церковной собственности монахи покинули обитель, то гроб был спрятан под портиком Браччофорте рядом с мавзолеем Данте в Равенне.
Гроб с прахом Данте был обнаружен в 1865 году во время ремонта территории, прилегающей к церкви Сан Франческо. Найденный деревянный короб был опознан по эпитафии, вырезанной в 1677 году Антонио Санти. После этого останки были перенесены в мавзолей, из которого они изымались во время Второй мировой войны, когда город подвергался бомбардировкам. Место, где прятали саркофаг, в настоящее время отмечено мемориальной доской.
7) Речь идет о Первой мировой войне (28 июля 1914 — 11 ноября 1918)