Глава 18. Она выполняет первое задание.

Я не слышу тихих шагов Джейкоба позади себя, но знаю, что он там, следует за мной к куче щебня, будто идет за мной к концу земли. Есть связь между нами, которая – я чувствую – становится прочнее с каждым моим возвращением в мир сновидений, как если бы наши сердца были связаны цепью, покрытой слоем миелина¹, густым и прочным. Не могу поверить, что боялась его, когда впервые проснулась в этом мире. Здесь он подобен моей тени, а может, и в бодрствовании тоже. Интересно, если мы отражение друг друга, когда я не сплю, то две частички отделены лишь тонкой пеленой сознания.

- Мы пришли, - говорю я, когда мы осматриваем то, что осталось от Камня: галька, пыль, песок, обломки камня и что-то еще, сокрытое и волшебное. Что дало монстру жизнь? И я узнаю, когда увижу, как обещал Джеймс?

- Так, думаю, мы должны внимательно все осмотреть, пока не найдем эту вещь или не вещь, - говорю я, пожимая плечами. Джейкоб медленно обходит груду щебня, обнюхивая. Я беру мелкие камни и отбрасываю их. Что же я ищу? Я думаю о том, что сказал Джеймс о моей крови, насыщенной воздухом этой земли. Я часть этого мира настолько, насколько он часть меня. Бесцельно отбрасываю гальку, не беспокоясь о том, что боса. Понятия не имею, что делаю.

- Что-то пахнет… иначе, Джейкоб? – спрашиваю я, наблюдая, как он снова кружит вокруг щебня.

Я чувствую запах разложения, опасности и отчаянья.

Не знаю, он дуется и наигрывает или на его нюх этот запах действительно остался от Камня. Теперь он знает, что не является центром моего мира, и я чувствую за собой огромную вину, когда лишь прошу его помочь мне с поисками вещи, которая вернёт Эдварда – в любом состоянии. Нет, ругаю я себя. Я должна верить ему всеми силами. Джеймс обещал, что он будет целым и не «неисправным». Не чем-то, застрявшим на полпути. Я должна в это верить. Я очень сильно хочу в это верить. Я могу вернуть его. Я лишь должна найти эту вещь. Которая может быть чем угодно.

Что дает Камню жизнь?

Может, она выглядит как эти серые, тусклые обломки? Некий камень? Или его жизненная сила была непосредственно в нем – плоть, артерии, мускулы, жилы? Я вздрагиваю от мысли, насколько склизкий предмет могу найти, все еще пульсирующий в моих руках.

Джейкоб берет осколки ртом и складывает в другую кучу. Интересно, что он думает об ощущении на вкус существа, что уничтожило его друзей и семью – непонятное удовлетворение? Отвращение? Или он вовсе об этом не задумывается?

- Как ты там, Джейкоб? – спрашиваю я, наклоняясь за очередным небольшим камнем.

Это довольно странная задача, моя принцесса.

- Прости. Ты не обязан помогать.

Нет, я должен. Как часто ты просишь меня о чем-либо? И я должен служить тебе.

- Пожалуйста. Пожалуйста, Джейкоб, не говори это таким тоном. Ты свободен. Ты волен в выборе. Можешь делать все, что пожелаешь.

Я свободен в выборе, но я привязан к тебе. Твоя боль – моя боль; твоя тоска – моя тоска.

Существовало ли когда-либо существо столь же самоотверженное? Итак, мы продолжаем копаться в щебне. Я не устала, но получаю растяжение мышц шеи, и вскоре я говорю Джейкобу, что мы должны отдохнуть.

Мы идем к дереву Сета. Касаясь ладонью ствола, я говорю: «Привет, Сет». Могу поклясться, что ветки качнулись вперед, целуя мои щеки в приветствии, мягком как пух, хрупком как тонкая бумага. Я киваю кактусу и произношу: «Привет, Леа». Я сажусь, прислоняясь спиной к дереву Сета. Джейкоб ложится рядом, кладя голову на мои колени. Я чешу его за ушами, и его хвост счастливо стучит по земле. Это все, что он хочет от меня – эту тихую жизнь, эту невинную привязанность. Но даже эти простые вещи я не могу ему дать. Сначала я бросаю его, затем мои действия лишь приводят к гибели его друзей. И теперь я прошу сделать его то, что, несомненно, нарушит правила его мира. Это так просто – сделать его счастливым, так почему я не могу просто выполнить это? Я должна лишь сидеть под этим деревом и чесать его за ухом, вечно.

Но это не обо мне. Это об Эдварде Каллене. О его возвращении, чтобы он смог прожить свою жизнь, как он заслужил, если бы существовала справедливость во вселенной. Даже вынужденная наблюдать издалека, я бы нашла радость в каждом ударе его сердца, поскольку это бы означало, что он жив. Это означало бы, что люди вокруг него больше не страдают. Означало бы, что я могу все еще мечтать, что мы однажды встретимся и он, может быть, узнает меня. Я думаю об этом и говорю со свежей решимостью:
- Я готова начать снова, - отряхиваю свое платье и возвращаюсь к невероятно высокой груде камней, когда слышу грохот, будто от землетрясения. Что теперь?

Я оглядываюсь в панике к Джейкобу, который мерцает и начинает исчезать. Когда я начинаю просыпаться, я слышу его – или это лишь ветер, колышущий деревья – До свидания, принцесса.


Самолет небрежно приземляется, и мои глаза моментально открываются. Смотрю из окна на чернильную ночь Бостона, чтобы удостовериться, что мы находимся на земле и что слышимый мною грохот не от отваливающихся двигателей. Я вижу взлетно-посадочные пути, чувствую, как всем своим весом врезаюсь в запачканный и изношенный ремень безопасности, когда самолет резко тормозит. Я сделала это. Не могу поверить, я сделала это. Начинаю плакать от облегчения. Я рада, что нахожусь довольно далеко от выхода, поскольку мне необходимо время, чтобы кровь прилила обратно к моим ногам. Не уверена, что в состоянии встать прямо сейчас.

Мама Далии уже достала свою сумочку, чтобы вручить мне платочек, точно так же как Анжела на поминках Эдварда. Мамы. Должно быть какое-то учебное руководство.

- Спасибо, - говорю я застенчиво.

- Не переживай из-за этого, - произносит она, поглаживая мою руку. Далия спит на ее руках, похожая на тряпичную куклу.

- Она замечательная, - говорю я, кивая головой на спящего ребенка.

- Она мое сокровище, - отвечает она, убирая с лица спутанные прядки и целуя ее в лоб.

- Спасибо вам за песню, - говорю я, чувствуя некоторую неловкость и задумчивость от этого проявления материнских чувств.

- Ох, - она застенчиво смотрит вниз, - Далия иногда может быть очень настырной.

Когда проход медленно пустеет, я спрашиваю:
- Вам помочь?

Она с благодарностью улыбается и двигается к верхней багажной полке. – У меня там сумка. Можешь помочь мне дотащить ее до трапа? Там меня должна ожидать коляска, затем мои руки освободятся.

Я убираю альбом в рюкзак и медленно встаю, испытывая ноги. Держат. Надеваю рюкзак и снимаю свой чемодан и ее сумку. Закрепляю ее ремнями к ручке чемодана и уже не так тяжело дотащить их до трапа. Все же сумка напоминает мне о сумке Рене, и тяжело не чувствовать себя замерзшей и пустой. Или, может, это прохлада, просочившаяся снаружи.

Я ставлю сумку рядом с множеством колясок и автокресел.
- Не возражаешь подержать ее пару секунд, пока я возьму коляску? – спрашивает она.

- Конечно, нет, - говорю я, протягивая руки. Я волнуюсь, что перемещение разбудит Далию, но она лишь вздыхает и прижимается к моей шее. Ее расслабленное тело тяжеловато для меня, но это не бремя. Это чувство, дарящее безопасность и любовь; чувство, что моя жизнь что-то значит. Мое сердце болит по причинам, которые я не могу описать, и я потеряна, закрывая глаза и вдыхая ее легкий детский запах, слушая ее неглубокие, маленькие вдохи. Крошечные легкие, думаю я, и, наконец, слышу голос:
- Я готова.

Мама Далии закончила раскрывать коляску. – О, - произношу я, возвращая малышку. Далия даже не вздрогнула, когда ее мама кладет ее. Мама Далии берется за ручки коляски, и я протягиваю ей сумку.

- Приятно было вас встретить, - говорю я, протягивая руку, и она берет ее на мгновение, добро улыбаясь мне.

- У тебя большое сердце, - произносит она, и я не совсем уверена, что она имеет в виду, когда я наблюдаю, как она толкает вперед коляску, держа на руке сумку. Надеюсь, кто-то ждет ее. Мысль о такси, когда она с ребенком так поздно вечером куда-то едет, кажется неправильной. Кто-то должен заботиться о них.

Они уже вне поля моего зрения к тому времени, как я спускаюсь по лестнице из охранной зоны, проходя через двойные двери к месту получения багажа. Нетвердо пробираюсь к наземному транспорту, надеясь, что боги общественного транспорта на моей стороне, когда слышу, как кто-то вопит:
- Беларусь!

Розали. Розали здесь. Смотрю по сторонам, чтобы найти ее, и она стоит с Данкин Донатс² у конвейера с багажом. Здесь она самая высокая женщина, ее золотые волосы подобны маяку, ведущему меня домой.

- Рози! Рози! Ты грязная шлюшка! – воплю я, несясь к ней. Мои ноги ощущаются как желе, но она стоит твердо. Будто врезаться в дерево. Люди оглядываются, слишком усталые, чтобы быть чуть более потрясенными моими словами. – Что ты здесь делаешь?

- Я следила за тобой, лузер. Я предположила, что ты с трудом стоишь на ногах после полета, и подумала, что же может быть более интересным субботним вечером, чем ожидание своей Беллы-медвежонка, возвращающегося домой? – Она берет мой чемодан и говорит: - Мы берем такси. Я плачу, - прежде чем я успеваю запротестовать.

Я беру ее под руку, когда мы выходим наружу.
- Вот дерьмо, - говорю я, когда автоматические двери открываются и холодный воздух ударяет в лицо.

- Да. Бостон, ты мой дом³, - поет она высоким голосом, ее дыхание отчетливо видно на холоде.

Из-за песни я задумываюсь о Финуэй и Сокс. Бейсбольный сезон кажется невозможно далеким, когда я смотрю на кипы снега, грязного, замороженного, растаявшего и вновь замороженного, принявшего гладкие и уродливые формы, напоминающих горгулий и чертят. Похоже на Нарнию, прежде чем в ней появились Певенси; вечная зима, ни намека на Рождество. Эта зима кажется вечной. Всегда зима, ни намека на бейсбольный сезон.

Черт, холодно. Не могу поверить, насколько быстро моя кровь забыла, как оставаться теплой. Как для меня вообще возможно так быстро все забывать? Зубы стучат, и я сжимаю руку Розали, когда мы подходим к линиям такси. – Наушники! – говорит она, снимая свои наушники Hello Kitty и напяливая их на мои уши. Они незначительно помогают, хотя я, должно быть, выгляжу глупо. Когда Розали носит их, похоже, что она делает это нарочно. Я почти уверена, что выгляжу сумасшедшей.

- Твою ж мать, холодно, - говорю я, потому что мой мозг не работает на арктическом ветру.

- Почти на месте, Беллатриса, - отвечает Розали, потирая мои руки, стараясь согреть меня. Следующее такси наше, и я сбрасываю рюкзак, с благодарностью стремглав забираясь на заднее сиденье, пока Розали и водитель убирают мои вещи в багажник. Воздух внутри густой и тяжелый, почти вязкий, с запахом ладана и искусственной ванили. Я благодарна за тепло, не задумываясь, что приторный воздух, вероятно, станет причиной головной боли позже.

- Куда едем? – спрашиваю я, челюсть все еще сжата от холода.

Розали говорит водителю мой адрес. Некоторое время мы сидим в тишине, поскольку пытаемся согреться. Когда мы выбираемся на Сторроу-Драйв, Роуз спрашивает:
- Ничего, если я останусь?

Я настолько признательна, что мне не придется провести эту ночь в одиночестве, но я говорю:
- Не знаю, - немного отодвигаясь от нее. – Я сталкиваюсь с необходимостью пропорциональной дележки арендной платы между нами, плюс государственный налог на помещение в 12,45%...

Розали вытаскивает что-то из своей огромной сумочки и бьет этим меня по голове.

- Черт возьми, что это? – спрашиваю я, потирая лоб.

- Подарок! – она бросает мне книгу: мягкий переплет, глянцевая обложка. Я подношу книгу к окну, пытаясь разобрать фотографию на обложке, используя свет от уличных фонарей возле Сторроу, мимо которых опасно быстро движется такси.

- Розали? Это… обнаженный… коренной американец? Сидящий на лошади?

- О, нет, - отвечает Розали оскорблено. – Ясно же, он носит набедренную повязку, - она стучит по ней на обложке, и я чувствую, что она оскорбляет достоинство этого бедного благородного человека.

- Оставь тряпье бедного Сидящего Быка⁴ в покое, - говорю я, резко отводя от нее книгу.

- Его зовут Ночной Гром, - поправляет Розали.

- Хорошо, черт возьми, что это?

Розали хихикает. – Студент первого курса юриспруденции сказал мне, что в каждом книжном магазине есть хотя бы один любовный роман, главным героем которого является нагой индеец на обложке, иногда держащий белую женщину, иногда на лошади. Иногда на лошади, держащий белую женщину. Я думала, он мне лапшу на уши вешает, так что я должна была это проверить, пока я ждала твоего прилета. Теперь я должна ему пять баксов. Как бы то ни было, я думала, что мы, возможно, могли бы почитать ее друг другу вслух сегодня вечером.

Я прислоняюсь головой к холодному испачканному окну и мягко смеюсь себе под нос. – Звучит замечательно, - говорю я, широко зевая.

- Слушай! – Розали забирает у меня книжку и использует свой сотовый в качестве фонарика, чтобы прочесть слова на обороте. Она говорит голосом секса по телефону или, возможно, голосом женоподобного мужчины:

- Ночной Гром поклялся, что она обязательно будет его невестой, если только Ребекка отдаст себя ему добровольно и без сожаления. Но может ли она пожертвовать своей единственной жизнью – и будущим, о котором она всегда мечтала – из-за всепоглощающего вкуса запрещенной страсти? Разве звучит не прекрасно?⁵ – Розали увлеклась чтением, драматически падая в обморок, как Теннеси – героиня Уильямса.

На середине описания я хихикаю наряду с ней. – О да. Хорошо, если я заменю «Ребекку» на «Розали»?

Розали уничтожающе смотрит на меня, прежде чем взорваться смехом и произнести:
- Конечно. Хм, миссис Розали Гром, - размышляет она. – Да, мне нравится, как это звучит.

- Так же как звучит всепоглощающий вкус запрещенной страсти с Ночным Громом.

- Хэй, я не собираюсь рассматривать дар Ночного Грома под… набедренной повязкой, - говорит она, когда водитель неловко кашляет. Мы перед моими апартаментами, и Розали платит ему, прежде чем он подходит к багажнику, чтобы достать мои сумки.

Запах в квартире спертый, когда я открываю дверь и включаю свет. Я думаю о доме, который я оставила. Ох, Чарли, думаю я, задаваясь вопросом, что он сейчас делает. Воображение рисует его перед телевизором к гостиной, может, с засохшим куском пирога, который я забыла поставить в холодильник.

Розали выводит меня из хандры, когда бьет меня по заднице книгой с Ночным Громом. – Ну же, сладкие щечки. Давай продолжим это шоу на дороге! – она скидывает свои ботинки и приземляется на диван.

Розали начинает читать, когда я снимаю свои. Расстегиваю молнию на ручной клади, чтобы достать пижаму, и запах дома Чарли доносится до меня. – Ох, - я хватаю воздух, вынимая пижаму и глубоко вдыхая. Если я закрою глаза, то вернусь в свою комнату, Чарли от меня отделяет лишь лестничный пролет и коридор. Как я смогла уехать? Почему я не там?

В Форксе нет ничего для меня, кроме Чарли, напоминаю я себе. Но это все еще довольно сложно. Слушаю Розали, продолжающую читать, когда я снимаю одежду по большей части пахнущую самолетом и надеваю пижаму, которая заставляет меня чувствовать себя маленькой и защищенной под крышей дома Чарли.

Присоединяюсь к Розали на диване, притягивая колени к груди. Когда она заканчивает главу, то передает книгу мне, и я читаю, помня о замене имени героини на «Розали». Когда подхожу к концу главы, я зеваю на каждом слове.

- Не думаю, что смогу прочесть больше сегодня вечером, - говорю я, вручая ей книгу.

- Конечно, Белла Фицджеральд⁶. Ты, должно быть, опустошена. Иди сейчас же в постель. Сегодня долг обязывает меня спать на диване, я и Ночной Гром, - я собираюсь запротестовать, потому что устала настолько, что смогу, вероятно, уснуть на кухонном столе, но Розали тянет меня за ноги и указывает мне на кровать.

Распаковываю свои туалетные принадлежности, чувствуя себя так, будто усну стоя. Но мне удается почистить зубы и лечь в кровать, прежде чем отключиться под звуки хихиканья Розали и шороха страниц дешевой книги в мягком переплете.


- Ты был занят, - говорю я Джейкобу, когда открываю глаза. За то время, что меня не было, он переместил в сторону большую часть обломков.

Я не знаю, что ищу.

- Я тоже, - я пожимаю плечами, - почему ты не отдыхаешь? Это, вероятно, заняло много времени.

Он кивает и отряхивается, язык висит изо рта. Он выглядит усталым. Чешу его за ушами, когда он вытягивается рядом со мной. – Может, ты должен поспать, - говорю я. – Ты не должен работать так усердно ради меня. Я не стою этого.

Что мне еще делать? Бормочет он. Больше никого нет.

Он, должно быть, засыпает, поскольку я знаю, что он никогда бы не показал мне своего одиночества. Даже так я заживо съедена виной. Я долго глажу его по голове, потираю его живот, пока по его размеренному дыханию могу сказать, что он уснул. В голове мелькает мысль: что он видит во сне, если у него есть особый мир, где он, возможно, даже не волк. Может, он очаровательный принц в его мире снов. Интересно, сколько миров помещается в каждом, если создания этого мира бывают в еще более маленьких мирках, когда спят. От этой мысли начинает кружиться голова.

Может, ему вовсе не снятся сны. Спрошу его, когда он проснется.

Он расчистил место в середине кучи щебня, и, когда я ступаю в центр, чувствую напряжение в животе и падаю на колени. Чем бы ни была эта вещь, теперь я близко. Она настолько близко, что вызывает физическую боль – уколы пульса как от электричества, жар, огонь. Я следую за своей болью, используя живот как компас. Тяжело заставить себя двигаться к еще большей боли, такой острой и колкой сейчас, когда я так близко к этому предмету, но я вижу лицо Эдварда Каллена, когда тот склоняется над своей гитарой и растворяется в музыке, когда иду к боли. Вдали от нее я воображаю его посиневшие губы, замерзшие в Озере Мичиган. Это придает мне сил ползти дальше, почти ослепленной от мук. Я, должно быть, совсем близко.

Кажется, еще чуть-чуть и я потеряю сознание, но в своем полубреду, я думаю, что слышу голос Эдварда: «Держись, я вижу тебя». Это дает мне сил сделать последнее движение к источнику боли, и с закрытыми глазами я отчаянно протягиваю к нему руку. Рука вблизи чего-то холодного, безумно острого и тяжелого. Оно пульсирует как нечто живое, и в то мгновение, когда оно касается моей руки, я кричу от силы электрических импульсов. Ощущение, будто что-то проникает в живот.

Моя принцесса! Моя принцесса! Кричит Джейкоб, мгновенно проснувшийся и кружащий вокруг щебня. Ты в порядке?

Я пытаюсь ответить ему, но не могу перестать кричать, и его голос исчезает. Я больше не чувствую грубые обломки под коленями. Теперь только гладкий, холодный мрамор.

Я слышу смех, и даже притом, что мои веки сжаты от боли, я могу определить, что свет, проникающий сквозь нежную кожу моих век, стал более ярким.

- Так ты нашла его, маленькая дева, я знал, что ты сможешь.

Я заставляю глаза открыться и оказываюсь в странном белом дворце Джеймса. Боли нет, и, отдышавшись, я встаю на дрожащих ногах. Смотрю на свои руки и вижу тусклый каменный нож. Верчу его в руках, и когда свет падает определенным образом, нож мерцает красным и кажется смертельно острым. Он кажется живым и ужасающим.

- Вот, - говорю я, предлагая ему нож.

- Нет, - отвечает он спокойно, держа руки за спиной. - Я не могу трогать его. И это лишь первое задание.

- Что теперь? – спрашиваю я опустошенно. Не могу представить, что смогу выполнить другое задание.

- Ты должна использовать нож.

- Я? Что я должна сделать?

Джеймс замолкает на минуту, чтобы подобрать слова. – Часть твоего сердца сокрыта в этом мире. Ты должна найти ее, вырезать, и принести мне. Ты должна использовать для этого каменный нож.

- Где сокрыто?

- Не могу сказать тебе. Но ты уже знаешь, в глубине своей души ты знаешь, где спрятала ее. Ты должна помнить. Это все, - говорит он, махнув мне рукой.

- Но подожди! – кричу я, прежде чем его мир начинает исчезать. – Как мне выполнить второе задание, если я даже не могу держать нож, не крича от боли?

- Нож действительно причиняет боль или это лишь твое воображение? – спрашивает он.

- Я… я не знаю, - отвечаю я, внезапно смутившись. – Если бы он не причинял ее, то я бы не смогла его найти.

- Может быть. Или, может, ты верила, что нуждаешься в боли, чтобы найти нож.

Почему бы я верила в это?

- Не думаю, что смогу вновь это пережить, - говорю я, дрожа от отголосков боли в моей памяти, - жар, острые удары.

- Без проблем, если ты, конечно, решила отказаться от своей просьбы, - произносит Джеймс, поворачиваясь и удаляясь от меня.

Перед глазами я вижу Эдварда качающего Элис, ее беззвучный смех. Вижу Элис на поминках, смотрящую точно на меня. Вижу ее испуганное лицо у могилы. Я могу вынести боль за нее, за него, за каждого, кто любит его.

- Я не отказываюсь от нее. Я хочу пробудить Спящего, - повторяю я. – Я вытерплю боль.

- Боль, что, возможно, лишь в твоей голове, маленькая лучница.

Я вполне уверена, что она не надуманная, но не перечу ему.

- Теперь поторопись назад, - говорит он, и его дворец начинает рассыпаться, подобно осколкам бокала. Я бегу с ножом, позволяя ему тянуть меня вперед. Даже не смотрю, куда двигаюсь, но оказываюсь на Мосту Между, земля Джеймса вновь превращается в ослепительный свет. Сначала нож в руке не причиняет боли, но с каждым шагом вниз боль нарастает.

Она терпима, когда я ступаю с моста на пружинистую траву, но когда я приближаюсь к Цитадели, дышать становится тяжело из-за жгучей боли в руке. Меня знобит, холодный пот высыпает на лбу, будто у меня температура. Вижу под деревом Сета Джейкоба, с тревогой ждущего меня и нервно кружащего вокруг.

- Я в порядке! – машу ему, прилагая все усилия для дыхания. Пытаюсь дышать через боль, сконцентрироваться на воспоминаниях о лице Эдварда, преображающемся, когда он выступал. Это несколько притупляет боль. Если смогу сконцентрировать свои мысли, сосредоточиться на чем-то еще, возможно, смогу вынести боль.

Так теперь он разбудит твоего Спящего? Спрашивает Джейкоб.

- Пока нет, - отвечаю я, пытаясь сосредоточить мысли на лице Эдварда.

Джейкоб приближается и прислоняется ко мне. Я чувствую себя заполненной, тепло в груди, когда он рядом.

Что теперь? Каково второе задание?

- Я должна найти свое сердце.

Джейкоб внезапно затихает, и я могу слышать ветер, шелестящий бледно-розовыми лепестками дерева Сета, менее похожий на нежный шепот и более походящий на предсмертные хрипы существа.

---

¹ Нервные волокна в головном и спинном мозге «обернуты» изолирующим наружным слоем. Эта оболочка носит название миелин. Она выполняет защитные функции и, кроме того, ускоряет передачу импульсов-приказов от ЦНС.
² Крупнейшая в мире сеть кофеен, главный американский бренд, во всем мире ассоциирующийся с аппетитными пончиками, покрытыми разноцветной глазурью — разнообразных форм и размеров, с различными начинками.
³ Эд Кобб, «Грязная вода», записанная Standells в 1966 году. Эта песня играет на Финуэй Парке после игр Рэд Сокс, только если они выиграли.
⁴ Вождь индейского племени хункпапа. Его имя на родном языке звучит как Татанка Ийотаке – Бизон, сидящий на земле.
⁵ Карэн Кэй, «Невеста Ночного Грома».
⁶ Личное предположение переводчика: полагаю, здесь автор позаимствовал фамилию у жены американского писателя Скотта Фицджеральда – Зельды Фицджеральд.

Перевод: floran
Редактура: Goldy-fishes