Я живу в состоянии крайне сильной тошноты. Мою голову наполняют красочные картинки различных катастроф, причем самых худших вариантов развития событий, и я чувствую колючую панику, однако ниже шеи мне холодно и все немеет. Когда хожу, я не чувствую своих ног, только вибрации, которые проходят по телу. Я ощущаю себя подобно Железному Дровосеку¹, такой же пустой внутри, и часто вспоминаю строки Т.С.Элиота:

Мы полые люди
Мы набивные люди
Труха в башке,
Как в мешке. Увы!²

Так я была Железным Дровосеком или Страшилой? Или, быть может, я была Трусливым Львом. Это наиболее вероятно. Где я смогу найти в себе мужество сделать то, что должна? Для меня не будет никакого Волшебника из Страны Оз. О, разве не он говорил Льву, что тот не нуждался в Волшебнике, что все это время у него была храбрость?

Чушь.

Я собиралась лететь самолетом. Я собиралась лететь той же траекторией полета над местом, где умер Эдвард Каллен. Но я сделаю это для него, потому что мне нужно сказать «прощай» и потому что хочу быть уверенной в том, что произошло. Мне хватит одного взгляда на гроб, свежевырытую могилу, темноту и сырую землю и, может быть, я начну верить в происходящее.

Я звоню Чарли сразу после того, как подтверждаю перелет нажатием кнопки. Моя клавиатура скользкая от пота с моих ладоней. Заказ авиабилета не легкая задача для кого-то с подобной фобией. Я провела много исследований на эту тему в течение многих лет. Шансы попасть в катастрофу возрастают по мере добавления дополнительных взлетов и посадок к своему маршруту, поэтому лучше лететь прямым рейсом. Но ничто никогда не бывает так просто. Только две авиакомпании летят без остановок от Бостона до Сиэтла, но ни одна из них не является крупной авиакомпанией. Те, которые меньше, менее безопасны, чем крупные, перевозящие миллионы людей в год, а не десятки тысяч. С другой стороны большие авиакомпании часто покупают маленькие, чтобы экономить деньги, даже если у вас есть договоренность с четырьмя или пятью компаниями, это не значит, что у вас есть цифры и статистики большой компании. Я просматриваю все инциденты с летальным исходом на сайте Airsafe.com и взвешиваю имеющиеся варианты.

Из двух авиакомпаний, летающих в Сиэтл, у одной есть союз летчиков, у другой – нет. Я знаю эти вещи, потому что часто просматриваю сообщения таких же людей, как я, которые боятся самолетов. Мне сказали, что безопаснее лететь линией, имеющей профсоюз. Но у другой компании было больше фатальных «инцидентов» (а именно так они называют это, хотя это больше похоже на то, что твоя подруга переспала с твоим парнем, а не на катастрофу, унесшую жизни многих людей) за последнюю пару лет, чем меня устраивало. И дело не только в авиалиниях - дело в самих самолетах. Боинг 757 в этом отношении имеет наименьшие показатели по смертности в США. Аэробусы пугают меня, но авария на А300 произошла из-за проблем в руле самолета и большого уклона. Таким образом, с некоторым колебанием и долей страха я выбрала авиалинию без профсоюза пилотов – и не 757 Боинг, а Аэробус. Однако Аэробус как раз имеет самые большие показатели по смертности в Штатах. Черт возьми, я так сильно это ненавижу. Каждый раз, бронируя билет, я словно играю в Русскую рулетку.

Бывают моменты, когда я просто надеюсь, что я параноик в отношении всего этого. Конечно, лететь безопасно. Разве самолет может не полететь? Это чистая физика, не подлежащая непрочным человеческим знаниям. Это точность Эффекта Бернулли и других вещей, которые мне не дано понять. Но я также не понимаю, как такие большие и тяжелые механизмы могут долгое время оставаться в воздухе. И из-за того, что я не верила в это, боюсь, я буду наказана, наказана за отсутствие веры.

Может быть, он тоже боялся. Может быть, отсутствие веры как раз и убило Эдварда Каллена.

- Пап? - говорю я после того, как он резко отвечает на пятом гудке. Его голос кажется грубым, будто бы он не разговаривал весь день. Он не любитель разговоров по телефону, поэтому мы не так часто разговариваем. Да у меня и самой не всегда есть, что ему сказать, но на самом деле я сильно скучаю. Я скучаю по тому, как мы могли спокойно посидеть в комнате, не разговаривая друг с другом. Я не была дома уже много лет, но до сих пор помню старшую школу, как я сидела на диване за книжкой или домашней работой, и Чарли проходил мимо, чтобы взять воды или же за чековой книжкой для оплаты счетов, и он просто… мог погладить меня по голове, как бы говоря: «Хей, ребенок, я может быть не в состоянии нормально поговорить с тобой, но конечно я очень сильно тебя люблю». И это все, что мне нужно было: небольшое похлопывание по спине, взлохмачивание волос или просто мягкое касание по плечу.

Когда я звоню ему, это не то же самое. Мы оба чувствуем необходимость что-то говорить, и тогда мы становимся не теми, кем являемся. Я бы хотела позвонить ему и просто посидеть в тишине в течение часа, прислушиваясь к дыханию друг друга; хотела бы услышать телевизор на заднем фоне, включенный, без сомнения, на «ESPN»³ и представить себе Чарли, сидящего перед телевизором с обедом и плохим пивом, тем, что оптом продают в Costco⁴.

Я надеюсь, что он не одинок, однако никогда не спрошу об этом. Потому что почти уверена, что одинок.

Он приезжал ко мне несколько раз, когда стало ясно, что я не приезжала именно из-за своей фобии. Мне удавалось летать короткими рейсами, теми, что длятся не более двух часов. Однако я не могла вынести даже мысли о пяти часах полета над озерами, реками или горными хребтами. Так много мест, чтобы умереть. И поэтому Чарли, не задумываясь об этом, ехал сам.

Он приезжал на каждый Родительский день в Лонгфелло, выглядя совершенно растерянным, но гордым тем, что его дочь училась в одном из самых престижных университетов в стране. Он останавливался, чтобы зайти в студенческий книжный магазин и запастись футболками, брелками и чашками с надписью «Отец в Лонгфелло». Он покупал по завышенным ценам наклейки для бампера с гербом Лонгфелло, хотя я была уверена, что ему бы не разрешили приклеить их на полицейскую машину. Я водила его по всему кампусу и указывала на здания, в которых известные поэты и ученые, патриоты и президенты, учились, спали и даже, возможно, потеряли свою девственность. Он ходил по территории с широко раскрытыми глазами и схватывал все на лету.

Но меня просто убивало видеть то, как он изо всех сил пытался вписаться, когда я и мои друзья с их родителями шли на обед вместе. Чарли надевал свой поблекший и устаревший костюм – его парадно-выходной костюм для свадеб и похорон – с брюками, которые были ему коротковаты, и манжетами, которые были ему великоваты. В то время как другие родители решали, какое вино подойдет к тому или иному блюду, названия которых Чарли не мог даже произнести, и он просто сидел и смотрел на свои аккуратно сложенные на столе руки, пожевывал кончик своих усов, как он всегда делал, когда неуютно себя чувствовал, и жалел, что он не невидимка. Он никогда об этом не говорил, но я знала этот взгляд, потому что у меня временами был такой же.

Чарли прочищает горло. - Белла! Я тут просто смотрел игру.

Я слегка улыбаюсь самой себе, потому что это был он, близкий мне Чарли, и мой дом.
- Пап, я приеду домой в понедельник.

Я могу слышать, как Чарли поперхнулся и что-то бормочет. Мне жаль, что в этот момент я не могу быть рядом и постучать по его спине. - Все хорошо, пап?

- Беллз, ты не шутишь? Ты думаешь, что сможешь это сделать?

Нет. Нет. В самом деле, я не смогу, но должна.

- Я буду там в понедельник. Как считаешь, ты сможешь забрать меня из аэропорта?

- Конечно, Беллз. Так… приятно будет тебя увидеть.

Повисла тишина, пока он задавался одним вопросом, но не решался его задать. Он хотел знать, почему. Почему именно сейчас? Что изменилось?

Все. И ничего.

Думаю, я должна начать отвечать на некоторые вопросы рано или поздно, поэтому спросила. – Ты слышал о том парне из Форкса? Который погиб в авиакатастрофе? - я даже не могу произнести его имя вслух. Оно слишком сокровенно, слишком секретно. Я буду хранить его глубоко внутри.

- Разве это не ужасно? - Чарли почти в точности повторил слова Анжелы.

- Я… мне, наверное, надо сходить на поминальную службу. Мы вместе учились.

- Конечно, Беллз. Это… мило с твоей стороны. Мне очень жаль, - неловко посочувствовал мне он. Несмотря на то, что мы просто разговаривали по телефону, я знала, что он не уверен, куда смотреть, как будто избегает зрительного контакта притом, что меня даже нет в комнате с ним. Возможно, ему интересно, почему спустя столько времени из-за чьей-то смерти, что едва является причиной, я решаю бороться со своей фобией и лететь домой. Я почти уверена в том, что он думает над вопросом глубже, чем подразумевают слова: почему его самого для меня недостаточно, чтобы быть столь храброй?

Однако знать, что он сидит в одиночестве в нашем печальном доме, думая, что он недостаточно хорош, чтобы стать причиной моего приезда, разбивает мне сердце, поэтому я говорю: - Я скучаю, пап.

- Я тоже, ребенок.

- Увидимся в понедельник, - и все тут.
«Я люблю тебя, папа», - мысленно добавляю я, когда он кладет трубку.

Я лежу в кровати уже несколько часов, уставившись в потолок, и не в состоянии заснуть с мыслями об Эдварде Каллене и в страхе о полете, постоянно думая о «Полых людях» и повторяя вслух хриплых голосом строки, которые все равно никто не слышит:

Наши засушенные голоса,
Если шепчемся,
Безотносительно голосят,
Как ветер в сухой конопле,
Как шаги крысят
По стеклянному бою в погребе где ни капли.

И я засыпаю прежде, чем могу дойти до следующей строфы.

Так ли оно все сплошь
В сопредельном царстве
Бредешь в одиночку
В час когда нас
Бьет нежная дрожь
И алчущие поцелуев уста
Молятся битому камню.

Я снова там, на вершине холма. Почему я не могу убежать? Тени парят среди деревьев. Я слышу, как хрустят ветки под ногами, и вскоре вижу похожие на два горящих уголька глаза, из-за чего теряю всякую способность к побегу. Я застреваю на одном месте подобно чучелу на столбе…

Труха в башке,
Как в мешке. Увы!

«Это ты, теперь я уверен в этом», - сказал голос, и возникла тень.

Не сумев выдавить ни звука, я шепчу про себя:

Между замыслом
И воплощением
Между порывом
И поступком
Опускается Тень

Он здесь.

Воскресным утром мне не хочется ни одеваться, ни того, чтобы время двигалось дальше, потому что если оно будет двигаться, я, в конечном счете, окажусь на самолете. Питаюсь я весь день исключительно одной овсянкой. И еще рисую. Розали звонит мне во время обеда, но я не отвечаю на телефонные звонки. Мне неудобно находиться рядом с ней прямо сейчас. Я знаю, что она будет спрашивать меня, как дела, как я справляюсь, потому что она хороший друг. Я не хочу, чтобы она узнала, как нелепо на самом деле я себя веду.

В любом случае, я оставляю трусливое сообщение агентству по временному трудоустройству, говоря им, что я срочно должна покинуть город на некоторое время и буду не в состоянии работать на следующей неделе. «Мне нужно на похороны», - говорю я, делая вид, что страдаю и скорблю во время разговора с незнакомцем. Вероятно, меня не будут ждать с распростертыми объятиями в фирме по коммерческой недвижимости после отъезда, о котором я предупредила за столь короткий срок, но всегда найдется и другая работа. Всегда есть другая работа, другая работа для того, кого легко можно заменить, так же, как меня легко заменят и в фирме по коммерческой недвижимости.

Я позволяю карандашу порхать над бумагой, едва поглядывая на листок, пока делаю набросок. И вновь это место, место из моего сна. Я все еще не могу прийти в себя после внезапного возвращения моих сновидений. Почему сейчас? Разве это важно?

Когда моя мать, Рене, ушла от нас, она забрала солнце из наших жизней. Форкс уже был скрыт завесой серых, покрытых дождем и пасмурностью небес, но когда она ушла, забрала не только запачканный мешок, заполненный её причудливой и забавной одеждой и потускневшим столовым серебром, принадлежавшим бабушке, она забрала внутреннее сияние дома. И мы погрузились во мрак, который просочился даже в мой сон, превратив мой разум в дыру, такую же тихую и безгранично темную как открытый космос.

Тогда мне было всего лишь пять лет.

Поскольку дети тоже бывают виноваты, я подумала, что сделала что-то, что вынудило её уйти. Если бы только я была умнее, или красивее, или менее неуклюжа, может быть, я бы смогла заставить её остаться. Вот Чарли не смог. У меня не выходило сформулировать то, что я чувствовала, и даже если бы вышло, Чарли бы был в не состоянии утешить меня словами. Он сам практически впал в ступор.

Все, что он смог сделать - взять меня на рыбалку, что было скучным. Я думаю, что он чувствовал себя робким, беспомощным и бессильным в выборе для нас занятия, но истина в том, что мне нравилось просто быть рядом, сидеть на лодке, прислонившись к его теплу. Я была подавлена, оттого что надо вставать перед рассветом ради рыбалки, к которой у меня не было никакого интереса, но все равно я оказывалась в лодке и там отдыхала. Нежное покачивание заставляло меня вспоминать, как Рене убаюкивала меня ко сну в младенчестве, также как на это делала и тогда, когда я болела. Пять лет было не слишком много, чтобы позволять обращаться с собой как с ребенком из-за боли в животике. Я всегда засыпала, укачанная бесчувственным озером, что было похоже на символ материнской любви, но в действительности являлось только действием невозмутимой природы. И спала я без сновидений.

Посмотрев на набросок, я вижу, что изобразила себя привязанной к деревянному столбу на земле. Я в роли чучела, ожидающего кого-то. Вопрос в том: что я там должна отпугнуть? И кто, вероятно, должен бояться меня?

Я отбрасываю планшет в сторону. Нравиться мне это или нет, надо собирать вещи. Солнце садиться, и скоро мне предстоит ехать в аэропорт. Я вернусь на выходных, таким образом, не пробуду дома и недели. Я беру самый большой чемодан, который пока что помещается на верхней багажной полке, и начинаю беспорядочно кидать в него вещи. Страх нарастает во мне с каждой минутой.

Паника достигает раздражения, и я звоню Розали.

- Ты можешь прийти? - спрашиваю я.

- Конечно, - отвечает она, не вдаваясь в подробности, и появляясь у меня в течение часа.

Она рассматривает беспорядок в моей квартире: одежду, разбросанную по кругу, и открытый чемодан.

- Белларина, что происходит?

- Я… гм… лечу домой, - боже, я произношу это вслух. Это действительно происходит. Моя грудь сжимается, и я ложусь на пол, прежде чем упаду. Я не доверяю своим ногам.

- Ты серьезно? С тобой все будет хорошо? - Розали знает меня достаточно долго, чтобы понять, что все плохо.

- Конечно, - неуверенно говорю я с пола. - У меня есть таблетки. Они помогут. Миллионы людей каждый день летают и не умирают, верно? - слабо пошутила я.

Я думаю об исключении из правил. Некоторым людям не удается пролететь без летального исхода.

- Слушай, Роуз, - спрашиваю я, все еще находясь на полу, - как считаешь, сможешь остаться со мной на ночь? Устроим как в школе ночную вечеринку?

- Да, было бы круто, - говорит она. - Я принесла свою работу.

Мне не хочется говорить, но я не хочу быть в одиночестве. Думаю, Розали знает это, поэтому не любопытствует. Она хорошо меня знает. Так что мы заказываем пиццу, но я только смотрю на то, как она ест. Мои руки настолько холодные, что я сомневаюсь, могу ли пошевелить хоть одним пальцем, чтобы покормить себя. Но мой желудок все равно требует еды, урча.

Затем я наблюдаю за тем, как она делает свою домашнюю работу для занятий на следующий день. Я ощущаю себя слишком нервной для того, чтобы рисовать. Я смотрю на изображение себя в виде чучела до тех пор, пока Розали не зевает и говорит, что не может прочесть больше ни слова из конституционного права.

- Займи мою кровать, - говорю я, - я посплю на диване.

- Ты уверена? - спрашивает Розали.

- Я не думаю, что вообще смогу заснуть сегодня, - говорю я, и Розали заключает меня в объятия.

- Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда? - говорю я. - Ты знаешь, это на случай, если я… я не вернусь?

- Теперь закрой рот, Белла. Ты вернешься на этой неделе, и ничего с тобой не случится. И я тоже тебя люблю, засранка, - добавила она.

Её брань странно утешает. Я сижу в темноте несколько часов в спальном мешке на диване, слушая её внушительный храп.

Меня поражает, насколько тихим может быть город в такое время суток. Я слышу, как проезжает парочка такси, но это происходит далеко и редко. Я чрезмерно бдительна, непрерывно сохраняя дежурство. Я представляю, что сохраняю дежурство для него, будто бы я была его вдовой в другой жизни. Жаль, что у меня нет свечей и его фотографии, которую я бы держала.

Розовый свет начинает прорываться сквозь грязные стекла, принося с собой понедельник. Может быть, сегодня я умру.

Я не беспокоюсь насчет душа, только, наконец, переодеваюсь из пижамы, в которой ходила весь день. Я застегиваю сумку, целую Розали в лоб и натягиваю сапоги.

Меня ждет самолет, на который нужно успеть.

¹ Железный Дровосек, Страшила, Трусливый Лев – персонажи из сказки «Удивительный Волшебник из Страны Оз».
² На протяжении всей главы Белла использует слова из поэмы «Полые люди» Т.С. Элиота.
³ «ESPN» (Entertainment and Sports Programming Network) - американский кабельный спортивный телевизионный канал.
⁴ Costco Wholesale Corporation — крупнейшая в мире сеть складов самообслуживания клубного типа и пятый по величине продаж ретейлер в США.

Перевод: Stasya-Nastya
Редактура: miss_darkness

Несмотря на долгую задержку (чего больше не повторится - обещаем!), ждем с нетерпением ваших комментариев...
ЗДЕСЬ.