Название: По велению короля-2, или Старая история на новый лад
Фандом: Сумеречная Сага
Автор: Irmania
Бета: K@tena
Жанр: Romance
Рейтинг: R
Пейринг: Белла/Эдвард
Саммари: Затерянное в лесах графство снова привлекло к себе высочайшее внимание – когда король Аро предложил герцогу Форксийскому заключить брак между одним из его сыновей и своей внучатой племянницей - дочерью Чарлза Дуаера.

---

- А она мне и говорит: «Попридержи коней, золотко. Я всего день как вдова. Вот оплачу мужа, тогда и приходи. Завтра утречком самое то будет».
В который раз взрыв громогласного хохота сотряс стены башни.
И снова Эдвард пожалел, что отказался от предложения брата провести эту ночь в отведённых ему покоях. Раньше он обязательно принял бы участие в дружеской попойке, но сегодня, как и во все последние дни, ему было не до веселья. Хотя, возможно, что и зря. Возможно, напиться - не такая уж плохая для него идея.
Отсмеявшись, войны по обычаю начали хвастаться своими победами на любовном фронте. То и дело сыпались скабрезные шуточки, способные вогнать в краску самого последнего пройдоху.
- А ты, Гарретт, нашёл свою златоглазую малышку?
Услышав этот вопрос, Эдвард весь обратился в слух. Позавчера один из его рыцарей рассказал о служанке, встреченной им во дворе. По его словам она была чудо, как хороша. Внимание Эдварда привлекло упоминание её необычных золотистых глазах - таких же, как и у его…
- Нет. Целый день у кухни крутился, и всё бестолку. Как в воду канула.
- Может, она тебе привиделась? По описанию уж больно красива выходит, чтобы быть настоящей.
- Да ладно вам! Вон, Райли её тоже видел. Скажи же, Бирс!
- Видел. И едва не ослеп.
И снова смех, перемешанный стуком наполненных кубков.
- Так уж и не ослеп!
- Чисто ангел господень, клянусь святым Франциском. Но я-то умнее Гарретта: этому дурню невдомёк, что земная красота подоступнее небесной будет. Хотя, я согласен: разок с подобным чудом согрешишь – и никаких небес не будет нужно.
Эдвард слетел с лежанки и едва ли не кубарем скатился по лестнице в общий зал.
- Райли, что я сказал в отношении местных женщин?
Его появление стало для всех неожиданностью. Рыцари вскочили с мест, бряцая оружием и отбрасывая от себя кружки с недопитым элем.
- Милорд.
В одно мгновение из расслабленных мужчин они превратились в грозных воинов, ждущих распоряжений своего предводителя. На секунду Эдвард пожалел, что потревожил их таким образом.
Рыцарь, к которому он обратился, выступил вперёд. Он был красив, высок, мужественен, и, к сожалению, весьма падок на женщин. Впрочем, в той или иной степени это можно было сказать о каждом из девяти присутствующих здесь достойных мужей, входящих в личную гвардию Эдварда Каллена - младшего сына Карлайла Форксийского.

Испокон веков не было более великой чести для местной знати, чем посылать отпрысков на воспитание ко двору герцога. Из них и вырастали доблестные войны, составляющие элиту его войска. Сыновья Карлайла росли меж ними. Учились боевым искусствам, тактике ведения боя, рыцарскому обхождению, религиозным догматам наравне с остальными. Наравне с остальными мальчики получали как поощрения, так и наказания. Эдварду неожиданно вспомнилось, как в возрасте десяти лет Райли защитил его от летящей в голову палицы. Ценой этому стало сломанное запястье защитника и неделя чистки конюшни для спасённого.
Эдвард с младых ногтей знал, что мог рассчитывать на каждого из этой девятки. Знал их достоинства и пороки. Именно поэтому, приведя своих людей в Дуаер, он запретил им оказывать знаки внимания местным женщинам. То, что было разрешено в любом другом замке, сейчас оказалось под строжайшим запретом.
- Милорд, вы говорили о незамужних девицах, - проговорил Райли. - Относительно замужних и вдов распоряжений не было.
Раздались смешки, неумело сокрытые за натужным кашлем. Эдвард предпочёл их не заметить. Лишняя порция вина уже сделала своё дело. Но нельзя винить воинов в том, что впервые за долгое время они расслабились. Тем более, когда он сам дал на это разрешение. Однако кое в чём необходимо было сохранить принципиальность.
- Я надеялся, что мне не будет нужды повторять приказ. – Мужчины потупили взор. - И, тем не менее, если кто-то из вас не понял: держите свои удила при себе. Особенно ты, Бирс, - Эдвард указал на Райли.
- Милорд, но у меня же самые честные намерения, - воскликнул тот.
- Последствиями твоих честных намерений впору заселять отдельный лен.
Судя по насмешливому тону их командира, гроза миновала. Рыцари расслабились и открыто заулыбались. Постепенно веселье вернулось. Над Райли по обычаю начали подтрунивать; эль и вино зажурчали в кружках…
Отказавшись от того и другого, Эдвард вернулся в свою комнату. Он был рад возможности уединиться, хотя сегодня об уединении не могло быть и речи: не только его воины – весь замок отмечал последний день года.
Он не случайно выбрал для проживания караульную башню. Удалённость от основных мест празднеств, непосредственная близость ворот и конюшен – он и его рыцари всегда были настороже. Именно для этого они находились в Дуаере – чтобы исключить любую возможность провокации со стороны вольтурингцев. На его свадьбу с дочерью местного графа Эдвард ожидал прибытие отца - герцога Карлайла. Этот шаг должен был стать первым в восстановлении доверия между двумя народами, доказательством мира и свободной воли. Но Карлайл верил в мир, а его младший сын – нет. Уж слишком много разногласий было у давних врагов, дабы полностью исключить вероятность срыва мирных соглашений. Так как за безопасность семьи всегда отвечал Эдвард, он старался убедить отца в неразумности подобного шага. Но герцог, известный последователь принципа не множить сущности без надобности, настаивал на своём. Уже путешествуя по Вольтурингии, Эдвард решил подключить к делу своих братьев, которые в последнюю минуту и уговорили герцога остаться дома. Заместо себя он прислал старшего сына, Эмметта, который, будучи наследником титула, был не менее важным и особо охраняемым гостем.

~*~

Война началась, когда Эдварду было двенадцать. Рослый, крепкий юноша вместе с отцом и средним братом Энтони возглавил армию Форксии. Шестнадцатилетний Эмметт был оставлен наместником в замке, где занимался государственными делами, снабжением армии, а после высадки вольтурингцев помогал организовывать оборону.
За долгие изнурительные годы войны Эдвард добыл себе рыцарскую славу, которая только приумножалась с увеличением шрамов на его теле. Он окружил себя верными соратниками, стяжал почёт и уважение в войсках не только своих союзников, но и противников. В ратных делах он намного превзошёл своих братьев.
Энтони Форксийского, графа Мейсона, командующего флотом герцога Карлайла, знали по обе стороны пролива. В морских сражениях ему не было равных. Он был предан своему делу, но кроме моря и кораблей в этой жизни его мало что интересовало. Эмметт - балагур и гуляка, - так же твёрдо сидел в седле и держал свой меч, что и младшие братья, но при этом был более обходительным, более дипломатичным, что, несомненно, являлось полезным качество для будущего герцога.
Карлайл не делал различия между сыновьями, но положа руку на сердце, в неспокойные времена предпочёл бы передать власть смелому и решительному Эдварду. Но когда был заключен мир, и от Аро пришло предложение породниться, герцог ни на секунду не сомневался, на чью долю выпадет эта судьба. Эдвард сможет здраво распорядиться своим положением, станет его глазами и ушами в Вольтурингии. В конце концов, кому, как ни Эдварду знать вероломный характер короля Аро: он самолично предотвратил порядка полудюжины покушений на герцога.
Вся жизнь Эдварда прошла в войне. Мир для него был незнаком, и вызывал едва ли не растерянность. С детства он вёл себя твёрдо и независимо, предпочитая проводить время в оружейных и на конюшнях, а не в классах, постигая азы придворного этикета, или в море, как средний брат. К двадцати восьми годам это был закалённый солдат, не похожий на знатного вельможу. Может, поэтому он и снискал популярность среди простых воинов, любящих своего командира и с открытым сердцем идущих за ним в сражение.
Свой брак с Изабеллой Свон Эдвард воспринял как ещё одну войсковую операцию. Его не интересовали ни богатство Дуаера, ни девица, обещанная ему, ни её приданное. Он думал лишь о том, что вскорости окажется в тылу врага, и что его обязанность - превратить графство Дуаер в форпост Форксии. Его помыслы были направлены на защиту интересов своего государства, своей семьи, своего отца. Но когда в начале ноября Эдвард Каллен оказался в Вольтурингии, он и не подозревал, насколько недолговечными могут оказаться его планы.

Ему не выпала честь повстречаться в бою с Чарлзом Дуаером. Он так же не доверял слухам и всегда составлял личное мнение о человеке, прежде чем окончательно судить о нём. Хотя, все, кто когда-либо слышал о графе, отзывались о нём, как о достойном дворянине, лояльном своему королю. Однако, история, связанная с женитьбой хозяина небольшого северного графства на племяннице Аро, была полна тайн и недомолвок. Эдварду была обещана старшая дочь графа, по неясной причине не являющаяся его наследницей. То, что Изабелла носила фамилию Свон, указывало на наличие трений между графом и его сюзереном. Насколько Дуаер был доволен своим положением? Ведь, кто, как ни он, должен входить в число приближённых Аро. Однако после ранения Чарлз прозябал в своём северном замке, фактически отказавшись от притязаний на высокое родство. Шпионы Карлайла докладывали, что граф Дуаер был очень недоволен, когда Аро озвучил ему свою волю. Во всём этом чувствовалась тонкая политическая игра, и прежде чем пойти под венец с Изабеллой Свон, Эдвард посчитал необходимым разобраться в этом деле.
К этому он подошёл с присущей ему военной смекалкой, серьёзно и обстоятельно. В ноябре для обеспечения безопасности грядущей свадьбы в Дуаер выехал большой отряд форксийских рыцарей. Среди них был и Эдвард. Его присутствие ничем не выдавалось: никаких геральдических знаков не было ни на нём, ни на людях, его сопровождавших. Переправившись через пролив, они сразу же направились на север.
Их проход через Вольтурингию был согласован, поэтому никаких препятствий на своём пути форксийцы не встретили. Сообщение о скором браке, ставящем точку в долгой войне, жители обеих стран приняли с воодушевлением. Бывших врагов встречали если не радушно, то, по крайней мере, без ярой враждебности. Стычки были единичны, и для обеих сторон служили больше развлечением, нежели наносили реальный вред.
В каждом крупном поселении от колонны отделялась дюжина-другая рыцарей. Это делалось для обеспечения порядка при будущем проходе кортежа герцога Фоксийского, и к концу ноября лишь двадцать человек из почти двух сотен добрался до границы Дуаера. Замок графа Чарлза был всего в неделе пути.
Несомненно, до него должны были доходить слухи о передвижении форксийцев, что никак не способствовало осуществлению плана Эдварда: тайно проникнуть в замок и выведать настроения, царящие в Дуаере. Именно поэтому он решил оставить своих людей на постоялом дворе в двух днях от его границы и, переодевшись странствующим наёмником, продолжил путь в одиночку.
У приближённых рыцарей Эдварда план вызвал множество возражений, но никто не посмел выказать их вслух. Не менее сложные вылазки осуществлял их командир в былые времена, и оказать ему недоверие сейчас, когда опасность представляет разве только лихой люд, было бы сродни оскорблению. Но и лихие люди вряд ли покусились бы на могучего чёрного рыцаря, чей грозный облик на полях сражений сеял панику даже среди закалённых воинов. Что уж говорить о великолепном боевом скакуне и притороченном к седлу тяжелом мече.
Двадцать седьмого ноября, в день святого Хлодвига в сопровождении одного оруженосца Эдвард выехал в сторону Дуаера.
Проведению было угодно, чтобы в тот раз до замка он так и не доехал.

~*~

Этой ночью он почти не спал.
Замок гудел от празднеств. Бывшие враги предавались им в полной мере. Заканчивался год, положивший конец изнурительной войне. Люди с надеждой смотрели в будущее. Никто не сомневался, что мир необходимо удержать, и завтрашняя свадьба лишь укрепляла веру в его благополучный исход. Но в душе у Эдварда мира не было.

Его миссия сорвалась. В замке он оказался всего неделю назад. Ни о каком тайном шпионаже речи больше не шло. Да и не нужен он был: проведя всего день в Дуаере, Эдвард узрел, насколько его хозяин далёк от политики и интриг. Чаяния сэра Чарлза были связаны с собственным графством, с семьёй, со своим народом. Впрочем, и любая попытка вывести на приватный разговор кого-либо из местных жителей оканчивалась ничем: все они были преданы своему дому и господину. Вернее, госпоже.
То, что Изабелла Свон является негласной хозяйкой замка, было ясно как божий день. Граф вдовствовал уже несколько лет, но в хозяйстве явно чувствовалась женская рука. Однако вряд ли оно находилось под присмотром нежной белокурой красавицы, коей предстала перед рыцарями Форксии младшая дочь Дуаера – леди Джейн. Если старшая сестра хотя бы вполовину была так же красива и благочестива, что и младшая, Эдварда определённо можно было поздравить с выбором.
Отсутствие привычных сквозняков, чадящих каминов, прогорклой пищи, пророщенного овса для лощадей – таков был уклад жизни в замке. Его войны шутили, что попали на небеса. Если всему этому они обязаны Изабелле Свон, то жизнь Эдварда в бытовом плане может оказаться очень приятной. Правда, привыкнув за долгие военные годы к всевозможным лишениям, подобному комфорту Эдвард не предавал особого значения. Хотя и ценил.
Он знал, что его рыцари втайне делали ставки: половина была за то, что его нареченная так же хороша, как и Джейн, другая – что их господину не могло настолько крупно повести. Навязанная невеста должна оказаться если не уродливой, то, по крайней мере, обладать явным физическим недостатком. То, что старшая дочь графа за неделю ни разу и не вышла к общей трапезе, лишь укрепила их в этом мнении.
Эдварда же внешность леди Изабеллы не занимала вовсе. Он вообще не выказывал никакого интереса ни к своей женитьбе, ни к будущей жене. Его воины привыкли к тому, что их командир скуп на эмоции, но даже они находили странным такое явное пренебрежение своими обязанностями.
И ни один из них не догадывался об истинной причине подобного поведения. Даже сам Эдвард был не в состоянии озвучить её. Не придумали ещё слова, чтобы описать то, что происходило на его сердце, где навсегда воцарилась другая.

То, что месяц назад случилось с ним по пути в Дуаер, иначе как божественным провидением не назовёшь. Будто сам господь воспротивился тому, чтобы Эдвард попал в замок раньше срока.
На второй день путешествия конь оруженосца оступился и повредил ногу. Они замедлились, и последующую ночь, не найдя пристанища, вынуждены были провести в дороге. К её окончанию, когда силы коней уже были на исходе, всадники решили сделать привал.
Эдвард всё ещё находился в седле, когда на них напала стая волков. Сэм, его конь, испугавшись, помчался вперёд не разбирая дороги, а вот оруженосцу на раненной лошади, похоже, повезло меньше: ни в ближайших селениях, ни на постоялом дворе, где ждали остальные рыцари, он так и не объявился.
Вернуться назад по своим следам Эдварду помешал не прекращающийся снегопад. По мху на деревьях он смог определить направление, в котором необходимо двигаться, чтобы выйти на дорогу, и когда через несколько часов ему удалось это сделать, её уже и дорогой-то трудно было назвать: снег доходил Сэму до плюсны, а кое-где и до колена.
В пути он провели день и всю последующую ночь. Эдвард опасался, что дорогу заметёт окончательно, поэтому стремился уехать как можно выше в горы, за которыми и находился Дуаерский замок. Лишь под утро он был вынужден сделать остановку, но и в этот раз она едва не стоила ему жизни.
Он как раз седлал Сэма, намереваясь снова отправиться в путь, когда огромный вепрь-одинец неожиданно выскочил на них из-за кустов. Конь громко заржал и встал на дыбы, молотя копытами в воздухе. Кабан бросился на него, Сэм отскочил в сторону, припадая на левую ногу, тем самым поставляя под удар Эдварда. Он замешкался лишь на мгновение, пытаясь дотянуться до меча, притороченного к седлу, когда острый, как кинжал клык вспорол его бедро…
Закалённый в жестоких боях, Эдвард неоднократно смотрел в лицо смерти. Шрамы от более тяжких ранений испещряли всё его тело. Эта рана хоть и была глубокой, но не настолько, чтобы вызвать его беспокойство. Он как смог очистил её, перевязал ногу и едва ли не сразу выкинул это происшествие из головы.
Когда на третьи сутки его попеременно стало кидать то в жар, то в холод, Эдвард понял, что рана воспалилась. К несчастью, чем дальше он продвигался на север, тем всё реже встречались ему поселения. Когда, проехав следующие полдня, он не увидел ни единого жилища, и ни единого всадника не проехало ему на встречу, Эдвард понял, что положение его становится критическим. Неприятностей добавила и погода: неожиданно поднялась метель, принося с собой ещё больше снега, ещё больше холода.
Шагая в вязких сугробах, Сэм высоко поднимал ноги, и каждое его движение отдавалось болью в раненной ноге. Эдвард даже был рад этому: чувствовать боль означало пребывать в сознании. Потерять его и свалиться с коня в его ситуации означало верную смерть. На всякий случай он крепко обмотал руки удилами и полностью положился на Сэма.
Конь был Эдварду верным товарищем, неоднократно вытаскивающим его и из более тяжких передряг. Вот и сейчас он доверился ему, зная, что Сэм обязательно вывезет его к людям.
А того будто подгоняли неведомые силы. Конь шагал через снег, холод и ветер, пока его седок не перестал их чувствовать. Но даже тогда он ни на минуту не остановился. Неуправляемый, Сэм свернул в лес и тем самым привёл Эдварда к той, что спасла его.
К той, что за спасение забрала в уплату его сердце.

~*~

Из башни он вышел ранним утром, чтобы вывести коня на прогулку. Эдвард никому не доверял заботу о нём, да и сам Сэм редко когда подпускал к себе чужих людей.
Спасшая его маленькая лесная колдунья стала счастливым исключением.

Он не мог даже представить, как она справилась с могучим конём. Как сумела довести до дома. Сколько сил стоило ей стащить с седла самого Эдварда и занести его в дом. В тот единственный раз, когда девушка ненадолго оказалась в его объятьях, он почувствовал насколько маленькой и хрупкой она была. Не тщедушная, а именно изящная и миниатюрная, словно одна из диковинных статуэток из южных стран, что так обожала покойная матушка. Он помнил, как мальчиком взял без спроса одну, чтобы хорошенько рассмотреть. Это была фигурка девочки, выполненная из чёрного камня, гладка и прохладная на ощупь. Он так боялся её повредить, что, ставя на место, случайно задел остальные. Две или три тогда разбились. Матушка очень горевала по ним, но к его удивлению наказание за эту провинность не последовало. Эти вещи не несли в себе никакой ценности и были дороги только ей. Именно тогда Эдвард впервые узнал, что даже самое ничтожное проявление слабости может стать причиной большого потрясения. За последний месяц он окончательно в этом убедился.

Эдвард помнил, как впервые пришёл в себя в доме Беллы. От слабости у него кружилась голова. Не сразу он понял, что криво сколоченные брёвна, меж которыми кое-где проглядывали широкие еловые лапы, - потолок небольшой хижины. Он несколько минут таращился перед собой, прежде чем взгляд скользнул вдоль каменных стен, занавешенных пучками высушенных трав, к наваленным на него медвежьим шкурам. Было довольно тепло, но Эдварда всё равно бил озноб – последствие перенесённого жара. Он поднял руку, чтобы подтянуть шкуры повыше, и именно в этот момент услышал приглушённое рычание. Повернув голову, неожиданно для себя он оказался лицом к лицу с огромным светло-серым волком.
Поначалу Эдвард решил, что зверь – фантазия его воспалённого мозга. Волк не скалился, не щетинился. Не прижимал уши к голове и не делал попытки напасть. Он смотрел прямо на него и чуть приглушённо рычал. Словно сторожевой пёс, который предупреждает, что вы зашли на его территорию. Эдвард замер и на всякий случай отвёл глаза; обратное зверь мог принять за агрессию. Прошло несколько минут, прежде чем волк отошёл от него. Но недалеко. Покрутившись несколько раз вокруг себя, он улёгся у изголовья лежанки, положив морду на лапы, словно обычный пёс.
Эдвард оторопел: ничего себе! Куда это его занесло? Что это за место и кто впустил сюда волка? Забыв о своём состоянии, он с интересом принялся осматриваться.
Несколько раз его взгляд цеплялся за кучу тряпья, лежащую возле очага. Но лишь когда эта куча зашевелилась, он с изумлением обнаружил, что смотрит на показавшуюся из-под неё узкую ступню, обтянутую чулком из неокрашенной шерсти.
Волк внизу тихо зарычал, будто предупреждая: это моё, не смей даже помыслить плохое.
Эдвард не обратил на него внимания, оторопело таращась на маленькую женскую ножку. Через некоторое время она скрылась под покрывалом, на поверку оказавшимся юбкой серого домотканого платья. Затем «куча» пришла в движение, и Эдвард с удивлением обнаружил, что смотрит на свернувшуюся в комочек спящую молоденькую девушку.
Она выглядела совсем ребёнком. То, что служило ей одеялом, упало за спину, и даже в тусклом солнечном свете, едва просачивающимся в хижину, он видел, как дрожат от холода узкие девичьи плечи. Лёжа на боку, она подпёрла подбородок маленьким кулачком, накрытым ладонью другой руки. Из-за рассыпанных белокурых волос он не видел её лица – лишь небольшой носик изящной формы, изгиб тёмных бровей и нижнюю губу, немного выпяченную во сне.
Чтобы дать себе больший обзор, Эдвард повернулся и…
…едва сдержал крик: дюжина раскалённых кинжалов одновременно вспороли его правое бедро. Он крепко зажмурился, но слабый стон всё-таки сорвался с его губ. Этого оказалось достаточно, чтобы девушка начала просыпаться.
Она заворочалась, задвигала поджатыми ногами. Поёжилась, потёрла себя за плечи. Черты её лица пришли в движение, но глаза всё ещё оставались закрытыми. Казалось, девушка нарочно тянет время; отодвигает начало нового дня. Эдварду её поведение было на руку: за это время боль постепенно начала отступать. Когда, наконец, её ресницы дрогнули, он уже окончательно пришёл в себя.
- Предатель.
Это было первое, что он услышал от своей спасительницы. Но обращалась она вовсе не к нему, а к своему волку.
Позже Эдвард узнал, что со зверем у девушки сложились те же доверительные отношения, что и у него с Сэмом. Само по себе это звучало не вполне обычно. Впрочем, в том, чему он стал свидетелем в последующие дни, вообще было мало обычного.

Маленькая девушка оказалась опытной целительницей. Её внешняя хрупкость компенсировалась железной волей. Никогда ещё, находясь в болезни, Эдвард не получал столь заботливого ухода.
Она вливала в него ужасное по вкусу питьё, от которого саднило горло и клонило в сон. Накладывала мазь, от которой рана начинала нестерпимо чесаться. Его возражения отметались, сопровождаясь объяснениями, от чего предназначено то или иное средство. Выходило так, что без любого из заявленного ею снадобья на ноги Эдварду больше не встать. Он чувствовал себя неразумным ребёнком, когда, закончив очередную наставительную речь, девушка выжидающе смотрела на него. Терпение, мудрость, сила – вот что он видел в её необычных золотистых глазах, опушённых длинными тёмными ресницами. Эдвард послушно кивал, парализованный их волей.
Когда в тот день она склонилась над ним, в волнении дотрагиваясь рукой до его лба, Эдвард отметил, как необычайно хороша его спасительница. Нет, она не была ребёнком. Он видел пред собой юную девушку, уверенно чувствующую себя в своём маленьком, но крайне соблазнительном теле. Когда же она впервые улыбнулась, и на её щеках образовались две милые ямочки, Эдвард себя поправил: хороша – не то слово, которым следует описывать его спасительницу. Девушка была по-настоящему прекрасна.
Смущённый этим обстоятельством, Эдвард поначалу повёл себя крайне недружелюбно. В первые дни они вообще мало разговаривали. Большую часть времени он спал, а его целительница, предприняв пару безуспешных попыток выяснить что-либо кроме имени своего подопечного, замкнулась в себе и обращалась к нему лишь по мере надобности.
Он же исподтишка изучал девушку, с каждым разом поражаясь самим фактом её существования. По хижине она передвигалась удивительно грациозно и с достоинством, будто находилась не в лесу, а под сводами замка. Её манеры были утончёнными, жесты размеренными, что было не свойственно людям низшего сословия. Её платье выглядело более чем просто, но Эдвард предпочёл бы его наряду из самого дорогого бархата. Свои вьющиеся белокурые волосы девушка заплетала в косу, сворачивала узлом и прятала под головной платок. Из-под него то и дело выбивались непокорные прядки, и он готов был поспорить на свою здоровую ногу, что на ощупь они – чистый шёлк.
Её смех был подобен звону колокольчиков, а мелькавшие в волосах серебряные искры напоминали блестевший на солнце снег. Эдвард жалел, что, в отличие от старших братьев, не слишком ловок в обхождении с женщинами. Он любовался ею издали, старательно скрывая свой интерес, и лишь однажды едва не проговорился, назвав её красоту ослепляющей.
Она действительно ослепляла его. Затаив дыхание, он смотрел, как сосредоточенно она занималась любым делом: готовила ли, убирала; накладывала мазь на его ногу; заботилась о Сэме и волке, которого называла Баламутом. Расстраиваясь, девушка хмурила брови и покусывала нижнюю губу. Так было и когда ненароком, меняя повязки, она задевала его рану. Янтарные глаза наполнялись скорбью, но Эдвард кажется вовсе не замечал боли. Не лекарства, а нежные прикосновения и забота исцеляли его.
Было верхом глупости постараться не узнать её получше. К сожалению, в их единственном большом разговоре он почти упустил эту возможность. Он состоялся накануне их расставания и на поверку оказался совершенно бесплодным. Ему так и не удалось узнать, кем же была его спасительница: в искусстве ухода от ответа они были на равных. Лишь её имя – Белла – вот всё, что Эдвард узнал о ней.
Белла… Прекрасная лесная колдунья. Хрупкая, но сильная. Нежная, но настойчивая. Безгранично добрая, беззаветно преданная.
Последние минуты их встречи были наполнены скорбью. Белла плакала, получив известие о смерти близкого человека. Его сердце разрывалось на части, когда он был вынужден отпустить её в замок, раздавленную горем - маленькую и одинокую. Но даже в эти тяжёлые мгновения она думала о нём, наставляла. Эдвард еле заставил её взять несколько монет, чтобы она смогла достойно похоронить своего Джейкоба. Своим отказом сделать это, девушка поразила его до глубины души.
Покидая лесную хижину вслед за Беллой, он выгреб из кармана всё золото. При разумной экономии этого ей хватит не на один год безбедной жизни. Эдвард дал себе слово, что обязательно проследит, чтобы судьба маленькой целительницы оказалась счастливой.
Но прошло пару недель и оказалось, что её судьба заботит его намного больше.

~*~

Светало. Замок приходил в себя после ночных празднеств. Во дворе началась уборка и одновременно подготовка к сегодняшнему торжеству. Деревянные столы скоблились, трапезные и двор выметались. В замковых кухнях разжигались печи; огромные поленницы дров вносились внутрь для подпитки их ненасытных жерл.
При появлении Эдварда слуги бросали свои дела и кланялись в пояс. Так было всякий раз и с каждым из его воинов. Подобному проявлению уважения они всецело были обязаны графу. Тот во всеуслышание отчитал управляющего, когда на первой совместной трапезе форксийцам, как и обычным рыцарям, был подан эль.
- Они наши гости! – гремел Дуаер. – Гостям в замке всегда подаётся вино!
Их занятия на замковом ристалище с каждым днём собирали всё больше зрителей. За неделю интерес к чужеземцам из осторожного перерос в нескрываемый. Мальчишки бегали за рыцарями, желая своими глазами увидеть горевшего на их груди дракона. Эдвард приказал своим людям всячески содействовать обитателям замка и стал замечать, что за обедом служанки всё чаще предлагают его воинам лучшие куски мяса, а их улыбки из вежливых постепенно превращаются в поощрительные.

Запрет относительно женщин был неслучаен. Эдвард знал своих людей и опасался, что жертвой их любвеобильных натур вполне может оказаться его Белла. А в том, что подобная красавица привлечёт их внимание, он ни секунды не сомневался.
Расслабившись, его рыцари любили посудачить о своих победах. Слушая вечерами их разговоры, он с удовольствием отмечал, что на этот раз дальше взглядов и лёгкого флирта дело у них не зашло. Хотя, как и в любом замке, в Дуаере доставало охотниц до запретных ласк. К его неимоверному облегчению ни в одном из таких разговоров имя Беллы упомянуто не было.
Более того, за неделю, проведённую в замке, он так и не смог найти девушку. Расспрашивать напрямую Эдвард опасался: не хватало ещё навлечь неприятности на свою спасительницу. Прислушиваясь к разговорам в трапезных, во дворе, на конюшнях, он не слышал ничего указывающего на то, что кто-то с таким именем жил в замке. Оставалась близлежащая деревенька, но как только он в неё въезжал, местные жители в испуге прятались по домам.
Лишь раз Эдвард был близок к успеху, когда недалеко от замковой кухни его остановил невысокий паренёк и без слов протянул небольшую коробочку. Бальзам, находящийся в ней, источал знакомый травяной аромат. Мальчишка откровенно трусил, лепеча что-то про ранение отца, и когда Эдвард попытался выяснить, от кого он получил это снадобье, попросту сбежал.
Он понимал, что не из христианской добродетели парень помог ему – здесь явно чувствовался чей-то указ. Но чей и почему этот человек действовал тайным образом, оставалось загадкой. Для её разрешения надо было найти тайного посланника и всеми возможными способами вытрясти из него информацию. Но парень как сквозь землю провалился. Иногда Эдварду казалось, что он видит его краем глаза, но, оборачиваясь, он упирался взглядом либо в пустую стену, либо в толпу дворовых мальчишек, привычно бегающих за ним по пятам.
Всё это выводило его из себя. Теперь ещё и эти разговоры между его воинами о встрече с прекрасной златоглазой девой… Неудивительно, что в конце концов он сорвался.
Надо было всё-таки уйти ночевать к Эмметту.

Когда накануне открылись замковые ворота и во двор въехали более полусотни гостей, Эдвард с облегчением обнаружил, что герцог прислушался к его советам; вместо отцовских, он в полной мере испытал радость братских объятий. Только тогда Дуаеру сообщили, что будущий зять уже неделю живёт под его крышей. Если граф и удивился, то виду не подал.
Действительно, когда тайный план Эдварда по проникновению в замок не удался, ему оставалось одно: как можно скорее попасть в Дуаер с как можно большим числом рыцарей. Если и существовал замысел нарушить мирные соглашения и навредить Форксии, своим присутствием они должны были сорвать планы заговорщиков. Именно поэтому, покинув хижину Беллы, Эдвард отправился за своими людьми.
На третий день его обратного путешествия рана снова открылась. Эдвард остановился на небольшой ферме, чей хозяин не побоялся пустить на ночь странствующего рыцаря. За оставшиеся монеты его жена заварила травы, захваченные им у Беллы, перевязала ногу чистой холстиной, и на утро он снова двинулся в путь. Дороги к тому времени уже были расчищены, и довольно быстро ему удалось доехать до Бромхерста. Там Эдвард явился к наместнику замка и назвался своим настоящим именем. Страх ли перед могуществом герцога Форксийского помог ему или из уважения к собственному королю, но в замке Эдварду оказали все возможные почести. За его людьми послали, и уже на следующий день половина из них предстала пред ним, ожидая дальнейших распоряжений.
Он дал себе время восстановить силы. Местные лекари занялись его раной. И пусть они лечили Эдварда не так, как делала это маленькая целительница, но как только он почувствовал, что снова может сидеть в седле, немедленно тронулся в путь. Но даже самому себе он не смел признаться, что причиной спешки был вовсе не возможный заговор.
Каждую ночь она приходила к нему. Садилась рядом и, как в первый раз, с тревогой всматривалась в его лицо. Её необычные глаза изучали каждую его чёрточку, будто выискивая изменения, что произошли в нём за день. Удостоверившись, что всё в порядке, она с облегчением улыбалась. Он чувствовал на своих щеках её руки: тёплые, ласковые, нежные… Эдвард замирал, боясь пошевелиться и спугнуть это сладостное видение. Несколько раз Белла склонялась и целовала его. Невинные прикосновения её горячих губ превращали его кровь в жидкое пламя. Он делал резкий вдох, втягивая в себя её дыхание. Оно было для него живительной силой, что лучше любых лекарств излечивали его тело и душу.
Однажды он шутя назвал её колдуньей. Теперь же Эдвард и не сомневался - ею она и была. Приходя во сне, Белла окончательно привязала его к себе; заставила потерять покой. Всё его естество стремилось воплотить наяву то, что было возможно во сне. Он едва не загнал Сэма, когда во главе рыцарей мчался обратно в Дуаер.
Но и здесь ему оставалось довольствоваться лишь снами. Правда, в замке они изменились, стали более откровенными. Будто в издевательство над тем, что с каждым днём он всё ближе был к событию, которое навсегда разлучит его с героиней его грёз.
В последнем из них она лежала на его груди: разгорячённая, растрёпанная, обнажённая. Господь всемогущий, они только что занимались любовью, а он не может вспомнить ни мгновения! Его сердце неслось вскачь, как и её, рядом с собой он ощущал его ритмичный стук. Светловолосая головка неожиданно приподнялась. Довольная улыбка засияла на раскрасневшемся личике Беллы, когда она поймала его взгляд. О, да, он знал причину этой улыбки: она понимала, что он полностью в её власти. Маленькая колдунья выпотрошила его, заставив полюбить не только душу, но и тело.
Его кожа плавилась от её жара, руки тянулись в желании прижать к себе и никогда не выпускать из объятий. Вместо этого Эдвард чувствовал, как его пальцы проходят сквозь любимую. Подобно туману, она окутала его полностью, прежде чем окончательно раствориться в предрассветных сумерках. Вместе с ней растворялось и пламя, плещущееся в его венах, постепенно остывая и становясь обжигающе холодным.
Он снова терял её. Теперь уже во сне. И эта потеря была не менее болезненной, чем в жизни.

~*~

Утренний свет едва пробивался через узкие окна, прорубленные под потолком конюшни. Обычно Сэм приветствовал его, как только Эдвард входил внутрь, но сегодня его встретила тишина.
Эдвард тихонечко свистнул. Ничего.
Стараясь не шуметь, чтобы не потревожить спящих лошадей, он медленно двинулся вперёд. Стойло Сэма находилось недалеко от второго выхода, и было самым большим в этой конюшне. Отчего-то стало тревожно. Рука в перчатке непроизвольно сжалась на рукоятке меча.
Подходя к стойлу, Эдвард различил едва уловимый звук. Кто-то был с Сэмом, говорил с ним. Знакомым тихим голосом ласково звал его по имени…
В сумраке он едва различил стоящую возле коня маленькую фигурку. Сэм одобрительно фыркнул, когда тонкая белая рука погладила по его склонённой голове.
Для Эдварда эта картина оказалась сродни откровению.
Она.
Здесь.
Рядом с его конём.
Живая или видение?
На всякий случай он два раза сморгнул: видение не исчезло.
Ноги внезапно приросли к земле. Каменным идолом стоял он в тени у входа и во все глаза глядел на Беллу, ласкающую его коня.
Тоненький голосок прорвался сквозь гул в его ушах.
- Твой хозяин должен гордиться тобой.
- Он и гордится.
Девушка вздрогнула и резко обернулась на егоголос.
Эдвард впервые видел её без платка. Светлые пряди свободно лежали на груди, обтянутой тем же знакомым стареньким платьем, и в сумрачном утреннем свете отливали серебром.
«Ангелы небесные, до чего же хороша!»
Он что-то сказал про Сэма. Что-то вроде того, что и в этот раз конь первым нашёл её.
- Сэм позвал меня, и я зашла поздороваться, - ответила она с лёгкой улыбкой.
«Как просто: Сэм позвал меня и я пришла! А он, Эдвард, разве не звал её? В своих снах – еженощно, в своих мечтах - ежечасно. Неужели она этого не чувствовала? Он искал её, жаждал встречи, надеялся увидеть хоть издали. А она просто зашла поздороваться с его конём, потому что, видите ли, Сэм её позвал».
Эдвард не знал, что сделать первым: накричать на Беллу или же стиснуть её в объятиях. А лучше – закинуть девушку на Сэма, взлететь в седло и умчаться с ней куда глаза глядят.
Всего несколько шагов – и вот она, совсем рядом. Можно коснуться и прижать к себе. Эдвард хорошо помнил, как она ощущалась в его объятиях.
Слишком хорошо помнил.
- Молодец, Сэм. Ты снова всё сделал правильно. – Он погладил коня, тем самым давая себе время подумать, что же делать дальше. Главная задача – не дать ей снова уйти. - А со мной ты поздороваться не хочешь?
Последние слова нарочно были произнесены насмешливо. Иначе бы она поняла, что он буквально молил её об этом: «Поздоровайся со мной, Белла. Скажи, что помнишь, что не забыла. Скажи, что думала обо мне. Скажи, что так же, как и я, втайне надеялась на встречу».
- Доброго вам утра, милорд.
От сухости, с которой Белла произнесла эти слова, Эдвард впервые в жизни запаниковал. Ужасное состояние, неведомое ему ранее.
«Не тосковала. Не думала…»
Никогда ещё земля так внезапно не уходила из-под ног, и чтобы не упасть, он со всей силы вцепился в гриву Сэма. Почувствовав неладное, конь неодобрительно боднул его головой. Стремительно поднырнув под ней, Эдвард оказался перед девушкой.
Близость Беллы подействовала на него опьяняюще. У него закружилась голова от её запаха, от огромных золотистых глаз, сиявших на её лице. Он не увидел в них равнодушия. Ожидание и немая мольба – вот что было там. Сердце Эдварда снова понеслось вскачь.
- Я искал тебя, моя маленькая колдунья.
Вздёрнув голову, она впилась в него своими необычными глазами.
- Зачем?
Из него будто вытягивали душу. Эдвард чувствовал, что с каждым мигом нахождения с девушкой он пропадает, теряет самое себя. Долг, честь, собственное имя – все эти понятия разом перестали для него существовать.
- Хотел ещё раз увидеть. И сказать спасибо за последнее лекарство.
- Не понимаю, о чём вы.
У неё вспыхнули щёки. Эдвард про себя улыбнулся: плутовка.
- Понимаешь. Всё ты понимаешь.
Он сделал последний шаг и навис над девушкой. Её глаза были обращены к нему, но он не смог удержаться, желая увидеть полностью её лицо. Хорошо, что рука, которой Эдвард дотронулся до маленького подбородка, была в перчатке – иначе он наверняка бы обжёгся.
- А я вот не понимаю. И от этого совершенно сбит с толку.
- Вы не должны…
- Не должен, - согласился он, шаря глазами по милому лицу. - Но готов бросить всё ради маленькой дикарки из леса, которая оплакивает старика, отказывается от золота и тайком присылает мне чудодейственные бальзамы.
- Милорд…
Произнесённое на выдохе, это слово оказало на Эдварда разрушительное воздействие. Он едва не зарычал, когда, отпустив себя, схватил Беллу и с силой притянул её к себе.
«О, Матерь Божия, вот они - небеса!»
Как же это было правильно – держать её в своих объятиях. Как славно она ощущалась у его груди. Тёплая, живая, родная…
Он укрывал её собой, защищая от всех невзгод этого мира. И не было ничего, что могло бы разрушить сладость этого мгновения. К чёрту войны, к чёрту правителей и королей: что они по сравнению с настоящим чудом – его любовью к маленькой девушке, что однажды спасла его от смерти.
Губы Эдварда благоговейно прошлись по светловолосой макушке. Он тяжело задышал, втягивая в себя её запах. Больше почувствовав, нежели услышав её сдавленный стон, Эдвард испугался, что своей страстью навредил Белле. Обхватив её голову рукой, он заставил её посмотреть на себя.
Её глаза уже не были золотистыми. Они потемнели и стали похожи на тёмный янтарь, что щедро выбрасывало море во время зимних штормов. Под магией её взгляда Эдвард окончательно потерял разум. Он изголодался по ней, как зверь. Он иссох по ней, как пустыня. Он хотел её – здесь и сейчас: эти влажные губы, эти горящие глаза, это хрупкое тело. Он будет поклоняться ему, любить его. Он зароется в эти чудесные волосы, накроет ею себя, и не важно, что…
Когда она выдохнула его имя – без страха, но с доверием, Эдвард будто увидел себя со стороны. Словно обезумевший захватчик, он властно заявлял права на свою смиренную и робкую добычу. У неё не было ни единого шанса воспротивиться его натиску.
- Нет! – рыкнул он с отчаянием в голосе и выпустил девушку из рук.
Эдвард был готов к тому, что она немедленно убежит от него, и очень удивился, когда Белла не сдвинулась с места. Пылающие янтарные глаза смотрели на него без тени упрёка. Понимала ли она, что остановила его в шаге от необратимого: ещё мгновение, и он взял бы её прямо здесь – на полу в замковой конюшне.
Эдвард затрясло. Его лёгкие отказывались сделать вдох под этим пытливым взглядом, и чтобы снова начать дышать ему пришлось сделать шаг назад. Потом другой. Третий. Его сердце издало последний стук, когда он отвернулся к Сэму.
Это была ошибка. Все его поступки были одной большой ошибкой, едва не приведшей к катастрофе. Разве этого он хотел: захватить и уничтожить? Довольствовался бы такой победой над той, кого любит всем сердцем. Разум Эдварда вопил, но тело его не слушалось. Оно тянулось к Белле, требовало её…
На этот раз он прогнал её сам.

Прошла целая вечность, прежде чем Эдвард вывел Сэма из конюшни, вскочил в седло и выехал через главные ворота.
Ему определённо было о чём подумать.

~*~

Вернувшись, Эдвард дал распоряжение своим войнам собираться: сразу после венчания он намеревался покинуть Дуаер.
После этого он немедленно попросил встречи с графом.
Чарлз принял его в своём кабинете. Он выслушал Эдварда, и какое-то время пребывал в задумчивости.
- Я правильно понял: вы просите меня дать согласие на фиктивный барк?
- Да, - кивнул Эдвард. - Как законный радетель интересов вашей дочери, вы вправе принять подобное решение.
- Вы понимаете, каковы будут последствия этого шага?
- Вполне.
- Вы лишаете себя не только наследника, но и всех предоставленных вам милостей. От меня только что вышел посланник короля Аро: своим указом он делает вас лордом Дуаера. Покидая эти земли, вы лишаете себя титула.
Эдвард не сдержал усмешки: можно подумать, это имело для него какое-либо значение! Всё, что ему сейчас нужно - как можно скорее оказаться подальше от этого места.
Жить здесь и в любую минуту иметь возможность оказаться лицом к лицу с Беллой – о, теперь эта пытка казалась похлеще адовой! Эдвард понимал, что не сможет держаться от неё на расстоянии. Произошедшее в конюшне было хорошим тому подтверждением. Пройдёт немного времени, и он сделает её своей любовницей. Он погубит Беллу, лишив возможности выйти замуж, завести семью. Она будет принадлежать только ему, а он всю жизнь будет разрываться между долгом и любовью. Незавидная судьба ждёт обеих его женщин – жену и любовницу.
Но может статься, он всё-таки найдёт в себе силы отказаться от Беллы. В таком случае, может случиться кое-что и похуже: однажды к нему явится человек и испросит его разрешение на брак с ней. У него не найдётся ни одной объективной причины отказать ему. А дальше потянутся долгие годы мучений, когда он будет представлять её с другим. Не его руки буду касаться её. Не его губы целовать. Не от него она однажды округлится в талии. Не на него будут похожи её дети. Впрочем, и ни у одного из его детей не будет того же золотистого цвета глаз, что у девушки, которую он любит.
Представляя всё это, он ещё раз убедился в правильности своего решения. Он должен уехать сразу после венчания.
Эдвард твёрдо посмотрел на графа.
- Это геральдический брак и он обязан состояться. Я так же знаю, что вы изначально были против него. Именно поэтому я и пришёл к вам. Думаю, вы поддержите меня в желании не осуществлять его полностью.
Дуаер молчал. Ещё до того, как он узнал, что именно Эдвард должен стать мужем его дочери, Чарлз проникся симпатией к этому рыцарю. Он производил впечатление человека благородного, ответственного, уверенного в своих словах и поступках. Именно такого мужчину он хотел видеть с каждой из своих девочек. Принадлежи он знатному вольтурингскому роду, Чарлз, не задумываясь, сосватал бы ему Джейн.
Но жребий выпал на Изабеллу. И сейчас, по сути, сэр Эдвард отказывается от неё.
К своему удивлению, Чарлз почувствовал себя задетым.
- Я не… - Он смущённо откашлялся. – Я должен подумать...
Эдвард покорно склонил голову:
- Я в вашей власти, милорд.
Поднявшись из-за стола, Чарлз заложил руки за спину и медленно прошёл по кабинету. Подойдя к окну, он долго смотрел на далёкие заснеженные вершины, опоясывающие долину, где лежало затянутое льдом Дуаерское озеро. Отсюда с высоты холма, на котором стоял замок, оно было как на ладони. По его берегам росли гигантские кедры, считавшиеся главным богатством этих земель. Он знал, что всё это – его наследие. Всё, что есть у него, он передаст своим детям – Джейн и малышу Алеку. А те – своим детям, его внукам, и так до скончания времён. К сожалению, у его первенца - Изабеллы - не было права ни на одну из этих красот.
Чарлз повернулся к Эдварду:
- Вы знали, что Изабелла – обещанный ребёнок?
Тот нахмурился:
- Что это значит?
- Это значит, что моя старшая дочь принадлежит короне, - произнёс он тихо. - Она не вправе распоряжаться собственной жизнью. Впрочем, как и я. Моя девочка с самого рождения лишена возможности выбора своей судьбы. Это привилегия короля.
Эдвард опешил:
- Разве такое возможно?
- К сожалению, да. Аро желал забрать её сразу, как она радилась. Ему помешала война. Вы, наверное, сочтете меня сумасшедшим, но я был рад её началу. Наши страны воевали, но моя старшая дочь росла в собственном доме, рядом со своей матерью. Да, Изабелла не принадлежит Дуаеру, но она и есть Дуаер. Она – его душа.
Эдвард и не догадывался, насколько граф привязан к своей дочери. Обычно отцы с подобной любовью отзываются о сыновьях, выступающих продолжателями их рода.
- Я всего лишь её отец, сэр Эдвард, но законным опекуном Изабеллы является король. Со своей просьбой вы должны обратиться к нему.
Эдвард выглядел ошеломлённым. Его план летел в тартарары. Превратив свой брак в фиктивный, он выкажет неуважение самому королю Вольтурингии. Что до Форксии, он мог бы переговорить с Эмметтом – законным представителем герцога. Вот только Эдвард не был уверен, что брат захочет его слушать. Он и сам понимал, что подобный поворот событий может считаться прямым неповиновением. Проще говоря - изменой. Как оба правителя поступят, узнав, что его брак с Изабеллой Свон - фикция? Скорее всего, Аро сочтёт это за оскорбление. Мирные договорённости могут оказаться под угрозой.
- Я прошу вас ещё раз подумать, сэр Эдвард, - продолжил граф. - Это решение коснётся не только нас с вами. Я действительно был против этого брака, но сейчас мне кажется, что у него есть шанс оказаться счастливым. Моя Белла заслуживает счастья. Она добрая, славная девочка. Прошу вас, прежде чем принять окончательное решение, поговорите с ней.
- Мне очень жаль, милорд, но…
Едва начав говорить, Эдвард остановился. Ему показалось, или он услышал…
Чарлз немедленно воспользовался его заминкой.
- Я не знаю, в чём причина вашего отказа, но последствия его могут быть катастрофическими. Моя обязанность предупредить вас, что однажды имя Дуаера уже было связано со скандалом. Боюсь, второго наши земли не выдержат.
Чарлз отошёл от окна и встал напротив Эдварда. Он был ниже своего собеседника на пол локтя, но по твёрдости взгляда они были на равных.
- Не мне говорить вам о долге, сэр Эдвард, - продолжил Дуаер. - В своё время я тоже нарушил королевскую волю, а после в полной мере ощутил силу монаршего гнева. Если бы дело касалось только меня, уверяю вас, я сделал бы это снова. Но, к сожалению, наши слабости делают уязвимыми не только нас. За них мы расплачиваемся судьбами любимых.
Слова графа потрясли Эдварда. Он озвучил его самые худшие страхи. При любом раскладе Эдвард понимал, что оказывался в проигрыше. Оставшись, он будет вынужден отказаться от своей любви. Уехав - гнев обоих монархов обрушится не только на него, но и на Дуаер. А значит, на всех его обитателей.
Когда-то он обещал себе проследить, чтобы судьба маленькой целительницы была счастливой. Но с чего он решил, что её счастье – рядом с ним?
Чарлз отметил тот момент, когда Эдвард принял для себя решение. Он гордо вздёрнул подбородок и в привычном жесте обхватил рукоятку своего меча.
- Я женюсь на вашей дочери, Дуаер. И да поможет мне Бог.

Чарлз ещё долго смотрел на дверь, за которой скрылся рыцарь. В глубине души он знал, что разум воина возобладает над чувствами мужчины. Он не верил, что младший сын герцога Форксийского пал жертвой предсвадебного мандража. Возможно ли, чтобы дело было в другой женщине? Может, когда-нибудь его зять расскажет ему об этом. В любом случае, состоявшийся между ними разговор граф намеревался сохранить в тайне.

~*~

Эдвард будто очнулся ото сна. Долгого, беспокойного, чуточку волшебного. В нём он встретил и полюбил прекрасную девушку, на мгновение поверив, что этот сон может стать явью.
Но пришла пора проснуться, и вот он – стоит у алтаря и наблюдает, как Чарлз Дуаер ведёт к нему свою дочь. Он ободряюще сжимает её за ладонь, лежащую на его согнутой руке, и лицо его озаряется счастливой улыбкой.
Как он может улыбаться после того, что Эдвард ему наговорил? Неужели, он ошибся, и граф вовсе не испытывает любви к своей дочери? Ведь он фактически признал, что желает этого брака едва ли меньше, чем сам Дуаер. Ах, это всё выказанная им надежда, что он надеется на счастливый исход. Впрочем, блаженны верующие. Сам Эдвард больше не мог позволить себе надеяться. Надежда, любовь, страсть – эти чувства он навсегда запер в глубине своей души вместе с образом белокурой красавицы, что однажды их оттуда высвободила.
Он будет добрым мужем леди Изабелле и хорошим хозяином Дуаера. Он позаботится о людях, здесь живущих, и будет верно служить обоим правителям. Он станет лордом Дуаера и будет стоять за мир между двумя государствами, тем самым выполняя миссию, что была возложена на него его отцом.
Эдвард склонил голову, приветствуя свою невесту. Остановившись в нескольких шагах от него, Дуаер приподнял вуаль, закрывающую лицо его дочери, и запечатлел на её челе отеческий поцелуй.
Они обменялись короткими фразами. При звуках девичьего голоса Эдвард насторожился: ему показалось, что он где-то его слышал. Впрочем, сказанные им слова прозвучал настолько тихо, что он мог и ошибиться. Тем не менее, обернувшись, Эдвард внимательно посмотрел на свою невесту.
Что-то неуловимо знакомое было в невысокой фигурке, накрытой плотной вуалью. Нахмурившись, он неотрывно следил, как она делает свои последние шаги к ступеням алтаря и становится рядом с ним. И снова Эдвард вынужден был отметить, что где-то уже видел эту плавную походку. Эту гордую посадку головы, благочестиво сложенные руки…
В стремлении разгадать загадку его взгляд метался между Дуаером и его дочерью.
- Берегите мою девочку, милорд, - сказал граф.
Эдвард неосознанно протянул руку, и одна из узеньких ладошек скользнула в неё.
В то же мгновение по его телу пробежала дрожь.
Он знал эту руку. Её прикосновение ни единожды вызывали в нём подобные чувства. Только одна дева была способна на это, но она никак не мог сейчас стоять рядом с ним. Эдвард напряжённо вглядывался в закрытое вуалью лицо. Лёгкая ткань не шевелилась. Девушка под ней затаила дыхание.
Если это какой-то розыгрыш…
Эдвард отпустил её дрожащую руку и приказал:
- Поднимите вуаль, миледи…

~*~

Жизнь Эдварда Каллена, лорда Дуаера, была долгой. Он видел, как выросли его дети. И дети его детей. Судьба щедро одарила его и теми, и другими. Он даже успел взять на руки своего первого правнука, прежде чем отправиться к праотцам.
В его жизни больше не было войн, он не переживал лишений. Его земля была щедрой, правители, которым он служил, мудрыми и справедливыми. Но главное его счастье заключалось в той, что все эти годы была рядом. Леди Изабелла. Белла. Его жена, его сердце, его любовь.
Он навсегда запомнил сон, приснившийся ему спустя всего месяц после их свадьбы. В нём он снова стоял у алтаря, а граф Чарлз вёл к нему свою дочь. Во сне он знал, кто скрывается под вуалью. Он подмечал и походку, и гордую осанку. Он не понимал, как не заметил знаков, указывающих на то, что маленькая лесная колдунья – не кто иная, как дочь графа. Он был глуп, принимая её за крестьянку. Он был слеп, не замечая её изысканных манер. Он был глух, не слыша правильность её речи. Нет, он был глух вдвойне, упустив схожесть имён Беллы и Изабеллы.
И вот её рука в его руке. Он готов узнать её прикосновение и благоговейно ожидает неизбежную дрожь, даруемую им.
Но ничего не происходит. Его тело не отзывается. Его сердце глухо.
Он приказывает своей невесте поднять вуаль…
Лицо под ним оказывается ему незнакомым.

Объятый ужасом, Эдвард мгновенно проснулся и долго таращился в темноту перед собой, пытаясь справиться с охватившей его паникой.
Его руки сомкнулись на женщине, лежащей рядом: вес её головки привычно давил на его грудь. Невероятное мужество понадобилось ему, чтобы перестать трусить и опустить глаза: в лунном свете разметавшиеся по его груди длинные волосы отливали серебром.
Он и не заметил, как задержал дыхание, потому что вырвавшийся из его груди вздох облегчения был подобен стону.
Неожиданно серебристая головка пришла в движение, и потемневшие янтарные глаза поймали его взгляд. Миллионы раз целованные им пухлые губы расплылись в довольной улыбке. О да, теперь он точно знал её причину. И был безмерно счастлив от этого.