«Хлоя, воспрянь и познай, на что решилась. Дорогая, посмотри на меня».
«Айсель, не торопи ее. Она обуреваема страстями, как если бы совокуплялась с дьяволом или богом. Пусть насладится всей их полнотой».
«Мне волнительно, Хьюго. Это мое первое обращение человека со столь сложной психофизиологией. Поводом для прежних единичных обращений служило милосердие и только. Хлоя же совершенно особенная, оттого я волнуюсь».
«Нет причин для волнения, за исключением одного внушительного нюанса. Восприимчивая девочка распалила меня. Чувствую себя дико возбужденным, что несколько не вовремя. Посему я удаляюсь. Наш Джером на подходе».

В то же мгновение я почувствовала в сердце мощный толчок, подобный взрыву, ударная волна от которого стала импульсивно пронимать разум осознанием всесилия. Стиралось привычное мировосприятие, устранялись грани, возникало ощущение выхода за пределы позволенного: из неправильной нравственности в правильную аморальность, из скрывающей тени во всеобщее внимание, из фатальных оков в обнажаемые желания.

Сотрясшая мое тело сила, охотливо пробивавшаяся к опробованию нового бытия, понудила меня резко подняться и открыть глаза. Все вокруг, представшее взору, проявилось в высшем качестве восприятия, сделалось в разы отчетливее и до рези в глазах светлее. Равно как и слышимость звуков достигла неимоверного предела.
«Невообразимо!» – с восхищением сказала я, но, не испытав должного отклика от сердца, насторожилась.
Сердцебиение не слышалось, и я не дышала. Попыталась выдохнуть. Не получилось, в легких не было воздуха. Поверхностно вдохнула. Глоток воздуха странно запершил в горле. Вновь вдохнула. Глубоко, во все легкие… и едва не сгорела. Сотни запахов раздирающим пламенем обожгли язык, горло, грудь и ринулись в конвульсивно сжимавшийся живот.

«Дорогая моя, ты просто голодна. Джером, будьте добры, поднесите угощение».
Ошалело посмотрев вправо, я увидела бесшумно приблизившегося официанта в роскошном форменном костюме. Церемонно склонившись с занесенной за спину одной рукой, на ладони другой руки молодой вампир услужливо держал изысканный золоченый поднос, сервированный словно маленький стол.
«Хьюго самолично выбрал для тебя угощение», – улыбнувшись, сказала Айсель.
«Благодарюпитьоченьхочется», – с лихорадочной поспешностью выговорила я.
Обхватив пальцами обеих рук широкий, высокий стакан причудливой формы, я залпом опорожнила его, безошибочно определив содержимое. Кровь. Тягуче влившись в тело, она заполнила пустоту во мне и притупила чувство голода. Относительное насыщение побудило меня взглянуть, было ли на подносе еще что, достойное внимания. Принюхавшись к металлическому колпаку, приподняла его. Взяв с тарелки ломоть сочного стэйка с кровью, впилась зубами в податливую мякоть, будто вечность не ела или не ела ничего более вкусного. «Осушив» мясо, вернула его на тарелку.
«Мне бы еще попить. А?»
Молчаливый официант пожал плечами и перевел взгляд полыхнувших золотистых глаз на Айсель в ожидании подтверждения к исполнению моего желания.
«Понимаю, подобное равноценно тому, чтобы заставить зебру отказаться от полос, но, милая Хлоя, для первого раза ты насытилась».
«Очень хочется пить», – едва слышно возразила я.
«Чрезмерность недопустима», – бескомпромиссно ответила Айсель, подступив ко мне и погладив по плечу.
«Почему?» – с мольбой в голосе не отступала я.
«Об этом чуть позже. Благодарю Вас, Джером. Вы свободны».
Учтиво кивнув, Джером вмиг удалился. Айсель же принялась за наставительную тираду, смягчая выказываемую в пояснениях категоричность мирным спокойствием.

«Хлоя, отныне ты и женщина-мечта, и женщина-тайна, и женщина-хищница. Быть разной, примерять роли и менять маски – все это допустимо, запретно преступать черту. Умеренность и потаенность превыше всего».
«Айсель, как же ты решилась открыться мне?»
«По причине нависшей над тобой угрозы трагической гибели, о чем я поняла двумя днями ранее. Однако лишь вчера утром меня настигло озарение, что трагедия произойдет сегодня. Потому я и настаивала. Вместе с тем, смею уверить, откажись ты от моего предложения, я насильственно ничего не предприняла бы, только очистила бы твою память от информации о вампирах. Таков у нас строгий порядок, какова бы дальнейшая участь человека ни ожидала. Обличать себя и проводить обращение нам позволительно с одобрения Главы через его представителей, входящих в Предпочтенный Совет старейшин. Их возраст, как и возраст Главы исчисляется тысячелетиями. Хьюго входит в число старейшин, я не вхожу. Старейшины обладают исключительными привилегиями и возможностями. Моя несхожесть, теперь и твоя, с Хьюго во плоти вампирской – одна из таких возможностей. Вместе с тем есть в равной степени присущие нам возможности, как то: безболезненное обращение, гипноз, телепатия и другое. Так вот, вернемся к главному, нарушь я Кодекс вне зависимости от основания, предстала бы перед Судом Светлости и не избежала бы наказания. Посему следует уяснить, что вечность предполагает неукоснительное соблюдение определенных правил. Помни, милая моя Хлоя, что потеря бдительности, самоконтроля и игнорирование инстинкта самосохранения может грозить вампиру конечной реальностью».

Таковым стало мое основательное знакомство с миром вечной жизни. Далее Айсель просветила меня во всех тонкостях до мельчайших подробностей. Я была послушной новообращенной, подруга не могла нарадоваться моей смекалкой, выдержкой и прочими качествами, требовавшими максимальной концентрации сил. По прошествии двух месяцев я пребывала в готовности к самообеспечению. Именно тогда Айсель сообщила мне о смерти Грэгора Ферфакса. И когда? Когда я намеревалась предстать перед ним. Болезненному сожалению не было предела, как и угрызениям совести. Горестная утрата дорогого человека совпала с ожидаемым нами разрешением на предоставление Айсель опеки над моими детьми – Альбертом и Авророй Гэблдонами. Опека была необходимой предосторожностью, дабы оставшихся после моего исчезновения детей не поместили в детский приют. Тайное скитание с детьми по миру не входило в мои планы, я желала для них благоустроенной жизни. После получения разрешения и оформления документов все мы переехали в Брэдфорд в Уэст-Йоркшире в ранее приобретенный Айсель небольшой дом. Хьюго побеспокоился о более глобальном – преподнес мне паспорт на имя Кейт Бюффе. Стоит отметить, что сурово сдержанный, немногословный Хьюго Графф открылся личностными качествами, о которых сама Айсель не предполагала, тем самым напрочь отринув опасение касаемо нашего совместного сосуществования. Хьюго удивил нас полной отцовской привязанности заботой о малышах. То ли из-за отсутствия собственных детей, то ли от того, что его любимая женщина была опекуном моих детей, но более ответственного и безоглядно любящего детей телохранителя, няни, сиделки в одном лице не сыскалось бы. Для него не было зазорным ни покормить детей, ни перепеленать, ни искупать, ни сутки напролет проводить у их кроваток, оберегая спокойствие и сон. Сердечное тепло Хьюго, его мужественность и нерушимость слова были ручательством, что мои дети под надежной защитой. О большем благодеянии для себя и детей я не смела и мечтать. Как затишье после бури все вошло в русло счастливой обыденности и довольства. Если бы не одна неотступная мысль, не дававшая мне покоя: разыскать тех троих моряков, некогда надругавшихся надо мной, и расправиться с ними. Высказав мучившее терзание Хьюго, я получила одобрение и обещанное содействие в поиске моряков. Хьюго вручил мне загодя написанные на листе бумаги имена и фамилии насильников с прилагающимися адресами их проживания: Гейдж Фрэзер и Солтон Нил из Плимута, Хантер Берч из Пензанса.

Теперь меня уже ничто не могло остановить. Однако прежде я желала повидать тебя, Эдгар. Этот помысел был более неотступным, нежели расправа. Не теряя времени, я отправилась в Лондон, где, как мне помнилось, ты проживал по возвращении в Англию. Разделявшие нас сотни миль источали саднящее волнение в предвкушении встречи, которой суждено было стать на тот момент односторонней. Так я постановила самой себе: уничтожу насильников, дабы прошлое не довлело и не всходило горьким напоминанием, а уж после явлюсь пред тобой и обо всем расскажу.

Разыскала я тебя достаточно быстро. Дождавшись ночи, когда в окнах твоего дома погас свет, я приблизилась к одному из приоткрытых окон первого этажа и остановилась. Следовало бы проделать то, на что отважилась, но в волнении медлила, сквозь сетку черной вуали выискивая тебя взглядом в просвете меж неплотно задернутых штор, колыхавшихся от дуновений ветра. Внезапный сильный порыв ветра, словно ему наскучила моя нерешительность, распахнул створки окна, будто приглашая меня переместиться с улицы в дом. Я, наконец, впрыгнула во внутрь комнаты. Неслышно подошла к дивану и, встав у изголовья, посмотрела на тебя. Темный атлас халата едва скрывал твое обнаженное тело. Ты расслабленно лежал на спине, откровенно раскинувшись в уютной мягкости дивана. Одну руку положив под голову, второй рукой, сложенной в подобие кулака, упирался в пол. Твердая линия вздернутого подбородка, стиснутые губы и чуть нахмуренные брови демонстрировали, что ты уснул, о чем-то напряженно размышляя. Лаская взглядом твое лицо, изгибы тела, нити вен на руках, я с упоением вдохнула твой запах. Влекомая ароматом, я нежилась в нем, ибо обладала единоличным правом вдыхать его, не воскрешая в памяти. И пусть примитивные инстинкты обострились, ощущение возбуждения не было состоянием вампирского голода, его природа была иной.

Опустившись на колени, я положила голову на диванный поручень рядом с твоей головой. Пребывая в долгожданной близости и наслаждаясь исходящим от тебя теплом, мерным биением сердца и спокойным дыханием, я возжелала приостановить принадлежавшие мне минуты, заморозить их, законсервировать и забрать в бесконечность. Не сдерживая мощь чистого обожания, я, позабыв об осторожности, негромко произнесла:
«Я готова пасть тысячи раз и столько же раз подняться, только чтобы вновь полюбить тебя. Эдгар, любимый».

Неизвестно сколь долго я простояла бы вот так, любуясь тобой, не пошевелись ты и не откинь согнутую в колене ногу на спинку дивану. Что, если ты проснешься? Подсознательно я этого хотела, но и боялась. Боялась увидеть в твоих глазах сумятицу чувств или хаос обмана. И вдруг ты, словно почувствовав мое опасение, во сне преобразился. Повел бровью, шевельнул веками, дрогнул разомкнувшимися губами и тихим шепотом позвал, суетно так, пылко:
«Хлоя».

От звуков собственного имени я опьянело содрогнулась. Одним словом ты уверил меня в неисчезнувшем сердечном чувстве. От радостного осознания я закрыла глаза и в бездне собственных зрачков отчетливо увидела твои улыбающиеся глаза, как если бы мы встретились взглядами в свете блеснувшей молнии грозовой ночью и ты сказал: «Нам быть вместе, Хлоя. Не дай выпустить из памяти то, чем живу». Ощутив прилив безграничного счастья, я поднялась. Неторопливо отходя к окну, послала тебе прощальный воздушный поцелуй и заклинательно прошептала:
«Эдгар, да коснется тебя моя надежда, да хранит тебя моя любовь каждый следующий день».

Будто во ознаменование этих слов ворвавшийся в комнату неистовый порыв ветра принудил полотнища штор затрепыхаться. Послушно взметнувшаяся вверх ткань, спустя секунды с шелестом трепещуще опускавшаяся вниз, натолкнулась на преграду – на меня – и, укутав ниспадающей волной, легкими краями забилась от нового порыва ветра. Со стороны могло казаться, что либо попавший в ловушку ангел безысходно размахивал крыльями, либо зловеще торжествовал ликовавший демон.

Высвободившись из тканевых пут, я выпрыгнула в окно. Скрывшись во мраке ночи, я подумывала отложить намеченную расправу и вернуться к тебе. Ночные визиты вполне могли бы стать приятной еженочной традицией. И пусть налетами, урывками, микродозами, зато это время принадлежало бы мне и только мне. Но, увы. Не терпела промедлений иная, не менее ожидаемая встреча, кровавому исходу которой вскоре суждено было произойти.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Прекрасный художник Лена-helencapricorne сотворила анимационную иллюстрацию, за что ей огромная благодарность