Прибыв в Англию и поселившись в арендованных апартаментах, я, как и планировал, начал вживаться в новую жизнь. От прежней у меня осталось лишь имя, поскольку молодой лорд Ферфакс трагически погиб в кораблекрушении. Посему стал я просто Фарреллом, якобы внуком старинного приятеля Грэгора – мистера Фаррелла – уважаемого англичанина, уже лет тридцать как вместе со своим многочисленным семейством покинувшего Англию и поселившегося на Кипре. Случайная встреча с кем-либо из Фарреллов сводилась практически к нолю, что давало мне свободу жить размеренной жизнью клерка, работавшего в редакции второсортной газеты, повсеместно не беспокоясь быть узнанным как Эдгар Ферфакс.

Данное мне обещание Грэгор сдержал, поместив Хлою под вымышленным именем в психиатрическую клинику. Я еженедельно навещал женщину. По истечении двух месяцев Грэгор перевел ее в другую лечебницу, в которой состоял членом попечительского совета. Однако не уточнил в какую именно, дабы у меня не возникло намерение навестить Хлою без его на то одобрения. О ее состоянии теперь я узнавал из телеграмм «До востребования», которые дед присылал каждое воскресение. Об этом мы условились и так продолжалось еще долгих четыре месяца. Телеграммы были следующего содержания:
«В состоянии Х.Л. по-прежнему никаких изменений. Будем молиться и надеяться на лучшее».

Ничто не предвещало несчастья, но однажды не пришла очередная телеграмма. Вместо нее Грэгор прислал письмо, оповестив меня об исчезновении Хлои Ливермор.
«… Х.Л., послеобеденное время привычно проводившая в парковом павильоне, не явилась к ужину. В течение нескольких часов персонал и охрана лечебницы разыскивали женщину, но, так и не сумев разыскать, обратились в полицию. Прибывшие полицейские определили, что женщина исчезла, словно бы провалилась сквозь землю, поскольку даже собаки не сумели взять след. Имелся в невероятном происшествии один пренеприятнейший факт: недалеко от павильона на снегу алела лужа крови, от нее кровавая дорожка тянулась к корпусу к посту дежурной медсестры, которая также странным образом пропала. Полиция и руководство лечебницы стремились держать в тайне кровавое исчезновение женщин, однако информация просочилась в газеты и их первые страницы запестрели ужасающими заголовками… »

Я читал об этом происшествии, но никоим образом не предполагал, что речь шла именно о той лечебнице, в которой находилась Хлоя, и что одной из пропавших являлась она сама. Сказать, что я был зол – ничего не сказать. От сострадательных слов Грэгора – «Прости меня. Скорблю с тобой, дорогой мой Эдгар. Да хранит тебя Бог!» – я негодовал.

Жизненные обстоятельства зачастую сильнее доводов разума. Вот мой рассудок и застыл в гневном ожесточении. Я казнился тем, что внял уговорам Грэгора и дал слово временно не навещать Хлою. Теперь всецело отвергая для себя будущее, всякое общение я свел к минимуму. Вечера и выходные дни проводил в спасительном тумане непроглядного алкогольного опьянения. Не знаю, сколько еще продолжалось бы самобичевание, если бы не другое известие – смерть деда, скончавшегося от инфаркта.

Позже выяснилось, два месяца до своей кончины Грэгор был сосредоточен на поиске пропавших женщин, нисколько не жалея ни денег, ни своего пошатнувшегося здоровья. Эти поиски добили его, а известие о его смерти должно было добить меня. Если бы… Если бы в один из дней ко мне не пришел нотариус, огласивший завещание, согласно которому сэр Грэгор Ферфакс передавал в мое единоличное владение свое имущество, состояние и так далее. К завещанию прилагалось письмо деда с сердечными извинениями, уверениями в вечной любви и просьбой принять от него в дар завещанное.

Напряженность достигла апогея. Я принял решение покинуть Лондон. Авантюра в чистом виде, но она казалась подобием шанса, ибо несложно представить потенциальные коллизии моей дальнейшей жизни, сформулировать которые можно было так: жизнь «до» и «после». По окончании процессуальных действий, я упаковал чемоданы и отправился в город Кардифф в Южном Уэльсе. Если бы кто спросил «Почему Кардифф?», я бы и не ответил, потому как сам не понимал своего выбора, просто счел этот город за лучшее. По прибытии я приобрел небольшой дом на окраине города и устроился в газетное издательство помощником главного редактора. Однако жизнь в большом городе не абстрагировала даже иллюзорным намеком на избавление от тягостных мыслей. Боль от утраты дорогих людей усугублялась под гнетом воспоминаний, всплывавших из глубин памяти всякий раз, стоило мне оказаться в одиночестве. Посему я загружал себя работой, соглашаясь на все, что мне предлагали делать в редакции в пределах непосредственных обязанностей и не только их.

Спустя двенадцать лет...

— Я звонила четыре раза, а ты… – звонкий голос Ребекки разбудил меня тем осенним утром.
— В колокола пробовала звонить? – сонным шепотом спросил я.
— Пробовала!
— Тш-ш-ш, не так громко. По делу звонишь или голос разминаешь?
— Примитивно, Эдгар. Ты не забыл, что в десять часов мы встречаемся в церкви?
— Не забыл.
— Сейчас почти девять, на десять назначено крещение. Ты же, вероятней всего, в трусах, растрепанный и небритый?
— О, всевидящая, меньше текста, – зевнул я, потирая щетину на подбородке.
— Эдгар, прекрати. Будь серьезнее…
Не желая выслушивать наставления Ребекки Вудворд, в общем-то милой молодой женщины, если бы не ее навязчивая идея – выйти за меня замуж, я отвел телефонную трубку в сторону. Выждав секунд пять, сказал:
— В десять буду на месте.
— Говори внятнее. Я едва слышу тебя, дорогой.
— Увидимся, – я прервал разговор.

Пролежав в кровати еще с полчаса, я поднялся, привел себя в порядок и без двух минут десять подошел к церкви. Увидев меня, Ребекка стремглав понеслась по лестнице навстречу, чтобы по обыкновению смахнуть с моего пальто невидимую пыль и поправить галстук, потуже затянув узел, а проще говоря – продемонстрировать всем, что я ее мужчина.

Только мы вошли в церковь, как начался обряд крещения. Беспрестанно улыбавшуюся малышку, одетую в крестильную рубашку, держал на руках крестный, возле него стояла крестная и далее все мы, знавшиеся не один год. У нас сложилась дружеская компания, которой мы выезжали на загородные прогулки, совместно отмечали праздники и во всем поддерживали друг друга. Вот и сейчас, когда по обычаю состриженные с головы малышки прядки волос закатали в воск и опустили в купель, все мы склонились в ожидании, что восковой шарик должен утонуть, возвестив о том, что девочку ждет безоблачное будущее. Едва только шарик утонул, как все послали хвалу Богу и с улыбками на лицах простояли до окончания церемонии. После Вэйд и Адели пригласили всех участников торжественного действа на праздничный обед.

Ровный гул голосов на заднем дворе гостеприимного дома под спокойную мелодию, доносившуюся от проигрывателя, напоминал райское воркование, ибо все пребывали в прекрасном настроении. Вэйд, выйдя на середину двора, попросил минуту внимания.
— Дорогие мои, мы собрались по наиглавнейшему поводу сегодняшнего дня – крещению нашей с Адели дочери Леонтайн. Благодарю вас, разделивших эту радость с нами! – все захлопали. – Друзья, позвольте представить вам моего кузена Ламонта Дюпуи со спутницей. Они несколько задержались, но все же почтили своим присутствием. Я несказанно рад приезду кузена, с которым мы не виделись уже лет сто.
Помахав рукой вошедшей во двор паре, хозяин дома радушно кликнул:
— Ламонт, Мария, идите же, я вас представлю друзьям.
Установилась недолгая тишина, в которой я услышал собственное сердцебиение.

Это чей-то розыгрыш или галлюцинация моей памяти? Хлоя?

— …Ламонт и Мария Дюпуи… – Вэйд любезно представлял новоприбывших гостей каждому из нас.
— Эдгар Фаррелл и Ребекка Вудворд.
— Добрый день, – отозвался Ламонт, пожав мне руку и поцеловав руку Вудворд.
— Приятно познакомиться, Ребекка… Эдгар Фаррелл, – посмотрев на меня поразительного янтарного цвета глазами, произнесла Мария голосом, от интонации которого я ощутил мощный приток неутоленного желания.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~