Очнувшись в корабельном лазарете и осмотревшись, я вдруг почти реально ощутил, как кровь похолодела в венах и волосы на голове зашевелились… В паре шагов от меня на койке в неестественной позе лежала накрытая простынею Хлоя. Ее взлохмаченные волосы, ввалившиеся щеки и заостренный нос придавали ей сходство с… Я вознамерился тотчас подняться, но тело не подчинилось мне – боль после побоев судорогой свела мышцы, а голова заболела так, словно после удара кувалды вот-вот раскололась бы.

— Еще не время активничать, – заговорил стоявший у изголовья койки Грэгор, обеспокоенно выжидавший мое пробуждение. – Слава Богу, ты пришел в себя. Я уж было подумал, что ты засыпаешь вечным сном после вчерашнего. Негодяи жестоко избили тебя.

Сочувственно качая головой, увлекавшийся медициной бывалый лоцман стал расставлять на тумбе многочисленные бальзамы и мази, которые извлекал из своего кейса, носимого всегда с собой. И пока дед умащал мне лицо и тело далеко не благовонными мазями, отрывочные воспоминания прошлых лет потоком пронеслись в мыслях.

После трагической гибели в железнодорожной аварии моих родителей и матери отца, дед Макэлпайн Ферфакс, не выдержав горя, последовал за ними и скончался. Меня, семилетнего, взяли под опеку его братья Ричард и Грэгор, так и не создавшие собственных семей. Окружив заботой и покровительством, преисполнившись чувством отчей ответственности, они ретиво прониклись моими интересами, воспитанием, образованием. Мне позволялось многое, в том числе и в определении профессионального будущего. Таковой возможности некогда был лишен Грэгор. Имеясь еще амбициозным юношей, он ослушался отца, избрав профессию, казавшуюся старому лорду не достойной наследственного пэра. Придя к мнению, что прогресс обесценился моральным регрессом, прадед не смирился с сыновним упрямством и до конца своей жизни не поддерживал отношений с сыном. Грэгор же достиг желаемой цели – прошел курс обучения в Военно-морском колледже в Гринвиче. Отличные знания, отвага и хорошие манеры помогли ему досрочно получить звание лоцмана, после чего новоиспеченный моряк отправился в Англо-египетскую экспедицию, в которой приобрел навыки ведения военного дела, принял боевое крещение и заимел знакомства среди высших чинов Морфлота. Сделав отменную военную карьеру, он сумел снискать чистейшую репутацию профессионала и в качестве лоцмана, что ему особо пригодилось, когда он вышел в отставку и стал работать по частным заказам.
Грэгору Ферфаксу было свойственно сочетать в себе такие противоречивые качества, как дружелюбие и высокомерие, доброту и граничащую с жесткостью твердость, всепоглощающую любовь и поверхностность. Он принадлежал к числу тех, кто отдавал сердце и душу дорогим ему людям, со всеми же прочими был холоден и вежлив ровно настолько, насколько того требовали воспитание и этикет.

— Дорогой мой Эдгар, мне не терпится узнать, как тебе удалось выжить, кто эта девочка.
— П-позже.
— Конечно-конечно, – согласился Грэгор и, взяв мою руку в свои ладони, прижался к ней губами. Его взгляд лучился теплотой и заботой.
— О-она так д-долго… с-спит? – сиплым голосом выговорил я, взглядом указав на недвижимо лежавшую Хлою.
— Спит. Над ней гнусно, жестоко поизмывались.
Гнев вмиг неистово вспыхнул во мне, придав сил. Дернувшись всем телом, не обращая внимания на немочь, мне удалось свесить ноги с койки и сесть.
— Он от-тветит, – дрожа от негодования, проговорил я.
— Даже не думай. Не позволю, – не терпящим препирательств тоном дед пресек мой замысел на корню.
— Я обязан. Это д-дело чести, – упорствовал я.
— Знаю, что «обязан», но не сейчас. Не форсируй события. Окрепни, тогда и сумеешь достойно ответить капитану и за себя, и за поруганную честь этой девочки. Я настаиваю. Эдгар, ты достаточно здравомыслящий, дабы внять доводам.

Сознаваясь самому себе, что дед все-таки прав, я не стал спорить. Ощущение собственного бессилия, пусть и временного, гневило. Тщетно сражаясь со злостью, я отвернулся.

— Девочка так небезразлична тебе? Ты любишь ее? – спросил Грэгор и запнулся, увидев мое рассерженное лицо.
— Она мне н-нравится… очень.
— И только? – мягко настаивал дед.
— Она д-дорога мне, не м-могу с ней р-расстаться, – признался я не столько деду, сколько самому себе, найдя слово, то самое, определившее мое отношение к Хлое. – П-посмотри, как она. Почему не п-просыпается?

Жмурясь, я изо всех сил старалась плотнее сомкнуть веки, стремясь избавиться от хаотично перемещавшихся в закрытых глазах белых шаров, порывавшихся попасть на размытые красные и черные клетки. Свистящий шум закладывал уши. Духота усугубляла боль в висках. Мучительно хотелось пить.

Яркая вспышка, вновь вспышка и вот кто-то касается тела, которое словно натянутая струна сотрясается от прикосновения неумелого стрельца. Чье-то дыхание обдает меня жаром, будто от огненного опахала. Открываю глаза. Незнакомая обстановка. Незнакомый голос. Непонятные слова. Приложив усилия, я опираюсь на чью-то руку и поднимаюсь. Головокружение, тошнота, лихорадочный озноб. Каждое движение дается с трудом, точно конечности занемели.

Дрожа всем телом, Хлоя что-то неразборчиво прошептала и изумленно огляделась, вероятно, не осознавая местонахождения и не разумея, кто перед ней. Минута дезориентации и вот она, облокотившись на руку предложившего помощь Грэгора, поднялась с койки. Остановила взгляд на мне. То бледнея, то краснея, неловкими движениями трясущихся рук натягивая на себя остатки изорванной в клочья одежды, она силилась прикрыть наготу.

Едва обретя способность соображать, я увидела с тревогой смотревшего на меня Эдгара. Его лицо и тело представляло собой месиво из синяков, ссадин и кровоподтеков. Я вспомнила о своем оголенном теле. Осознание позора взбудоражило застывшую кровь, прильнувшую к лицу и захлестнувшую готовое остановиться сердце. Все внутри сжалось, взялось неуемными спазмами. Прикрываясь лоскутами рубашки, я в отчаянии заплакала.

Судьба-дремлющий аспид, едва позволив поверить и понадеяться, черство и сурово свергла меня с вершины счастья. Время радостей угодило в разряд прошлого. Прошлое же, оскалившись, упорно смотрело мне в спину и выжидало. И в «удобный» момент с размаху по рукоятку всадило нож в спину.
Фатум, возмездие, предопределенность?
Где взять силы, чтобы выжить после такого?
Где взять силы, чтобы жить с этим?
Глупая я. Меня больше нет.

Поруганная честь крушила опустошенную душу и изводила втоптанное в скверну истерзанное тело. Углем в груди тлела безысходность, мучительный стыд отравлял рассудок. Проклиная насильников, я не заметила, как жалость к себе взяла верх. Белая пелена заволокла глаза, и я потеряла сознание, провалившись во тьму забытья. Темная власть угодливо адскому мраку вернула меня в бездну произошедшего.

… Трое матросов подтащили меня к зарослям недалеко от сарая. Последовал спор касаемо первенства в предстоящем «развлечении». Решили положиться на жребий. Фрэзер подбросил монету. Я следила за ее полетом с отвращением, матросы – с циничным удовольствием. Установив очередность, они освободили меня от веревок, вынули изо рта кляп и грубо толкнули на рваную парусную ткань, брошенную наземь. Гадко облизнувшись, Фрэзер сказал:
— Ну что, леди, пожалуйте на случку. Щедрость капитана позволит тебе прочувствовать всю силу нашей страсти. Да и я хочу насладиться своим заветным желанием.
Оглядываясь по сторонам в поисках спасения, все еще не веря в реальность совершавшегося, я со страхом смотрела на матросов, беспрестанно ухмылявшихся и беззастенчиво обсуждавших свои последующие действия.
— Вы не посмеете! Эдгар! Эдгар! – во весь голос прокричала я.
— Не надрывайся, он сейчас немного занят, – оглушительно противно рассмеялся Фрэзер. – Солтон, Хантер, отдать швартовые! Полный вперед!
Солтон и Хантер привалились по бокам подле меня, железной хваткой сжав запястья. Фрэзер стянул с меня брюки, разодрал рубашку и разместился между моих ног.
— Сама отдашься или взять тебя силой? – хмыкнул он мне в лицо и, обратившись к приятелям, велел: – Распяльте-ка ее пошире!
— Не прикасайтесь ко мне! Не-е-ет! – завопила я, когда они с силой раздвинули мои бедра.
— Да-а-а! – зычно прошипел Фрэзер. – Можешь сколько угодно сопротивляться, так даже жарче.
— Помогите, хоть кто-нибудь, помогите!
Извиваясь и вырываясь, я непрерывно звала на помощь. Насильники же шарили своими шершавыми руками по моему телу, задерживаясь то на животе, то на плоти, тискали груди, дотрагивались до лица. Когда один из матросов попытался засунуть свой палец в мой рот, я укусила его. Рассвирепев, он схватил меня за шею и сдавил.
— Будешь брыкаться – пожалеешь, – пробасил он.
— Детка, расслабься, все равно придется, – хмыкнул другой, лизнув мою щеку.
Фрэзер намерился было войти в меня. Я отпрянула от него и прижалась к подстилке.
— Бог мой, спаси! – истошно закричала я.
Насильник отпустил непристойную шутку и под одобряющие возгласы приятелей безжалостно глубоко двинулся в меня.

Мои крики тонули в их отвратительных воплях: «Давай, Гейдж, покажи ей!»… Иногда казалось, будто я наблюдала за всей этой гнусностью со стороны, если бы не ощущаемые плотские истязания. Впору было лишиться рассудка, что и случилось. Я впала в прострацию от переизбытка иссушавших сознание эмоций и какофонии ненавистных звуков. Все происходившее эпизодами врывалось в опутанное нитями полусознание, которое то теряло ясность, то обретало отчетливость… Фрэзер хриплым голосом прогудел «Хантер, твой черед!» и отстранился. Хантер взгромоздился на меня и мое пронзительное «Нет!» возвестило о новом соитии. Потом был Солтон. Его возбужденная плоть заставляла меня кричать не только от отвращения, но и от боли, словно мною овладевало взбесившееся звероподобное существо. Двигаясь с беспощадностью, все они мерзко стонали, наслаждаясь постыдным действом…

Хлоя то лежала неподвижно и лишь бессвязное, невнятное бормотание разрозненным потоком срывалось с ее губ. То с округлявшимися от страха глазами истерично кричала. То молельно складывала руки. То отмахивалась и уворачивались от только ей видимых существ, норовивших прикоснуться к ней. Придя к понимаю, что содеянное насилие вполне могло довести ее до нервного срыва, Грэгор решил применить один из своих особенных целебных бальзамов, который он предусмотрительно вынул из кейса и держал в руке с того момента, как помог женщине подняться. Только лишь Хлоя более-менее приутихла, дед капнул ей в рот несколько капель бальзама из флакона. Уже через минуту Хлоя всецело утихомирилась и уснула спокойным сном.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~