За столом нас было пятеро, но чувствовалось, что присутствовал и шестой. Мистер Неприязнь. Элис рассеянно водила вилкой по тарелке, Роз с задумчивым лицом смотрела в потолок, наверняка прикидывая, в каком месте ее идеальной фигуры появится очередной съеденный кусочек капустного листа. Мы не разговаривали, хотя нам было что сказать. Однако стол покрывала не только кремовая льняная скатерть с рисунком из алых роз, но еще и пелена давящего молчания. Я достал блокнот и записал «давящее». Этим я занимался в последние дни – записывал определения к слову «молчание». День назад оно, например, было «удушающим» и «мрачным», а позавчера «гнилым».
Первым не выдержал Джаспер. Он был самым импульсивным, наверное, в силу того, что и самым молодым.

- Послушайте, случившееся ужасно, это трагедия для всех, но мы не должны хоронить себя вместе с отцом. Ему бы больше пришлось по душе, получись у нас не унывать и жить как прежде.
После его речи молчание стало выжидающим. Я записал в свой блокнот и это. Когда ручка выводила последнюю букву, Элис резко встала: от ножек стула на гладком паркете остались две глубокие царапины.

- Мы могли бы… - начал Джаспер, когда за Элис захлопнулась дверь, но больше не добавил ничего, и получилось так, что мы могли сделать все. Горы свернуть, обратить реки вспять. Вот только сначала нам нужно было найти способ разбить кокон отчаянья.

Скосив взгляд, я наблюдал за тем, как Джаспер со злостью тычет вилкой в свое рагу, словно перед ним на тарелке оказалась не кучка тушеных овощей, а тела врагов.

Молчание стало давящим, и нарушали его только звон столового серебра и скрип кончика ручки по бумаге, когда я букву за буквой выводил «давящее» в своем блокноте с голубыми листками и четкой черной линовкой. Мне подарил его психоаналитик.

До одиннадцати часов я успел записать в блокнот еще одно слово – абсолютное. Тишину в доме до одиннадцати не нарушил ни один человеческий голос. В одиннадцать ко мне постучалась Розали. Один отрывистый звук и снова безмолвие – острые каблуки тонули в высоком ворсе ковра, пока сестра пересекала комнату. Розали была бесшумна, как крадущийся хищник, но стоило мне посмотреть в ее льдисто-голубые глаза, наполненные страхом и растерянностью, как образ жестокой львицы исчез, уступив место потерянной девочке. Красивые губы Розали слегка дрожали, когда она произнесла:
- Элис не вернулась. Я хотела поискать в саду.

Я не был провидцем, но дай мне десять долларов, и я сказал бы, что Джаспер уткнулся в свой макет, восстанавливая очередную битву Гражданской войны из клея, картона и всякой дряни, а старший братец тем временем колотил грушу в подвале и тоже был весьма увлечен. Выходило, что мне одному себя нечем было занять – не считать же занятием записи в блокноте.

Набросив куртку и взяв из ящика фонарик, я спустился за Розали по лестнице. Рассохшиеся деревянные ступени что-то шептали вслед, но я слышал лишь неясный треск, когда переносил свой вес с одной ноги на другую. Я знаю – я никогда не умел слушать то, что мне говорят.

Над садом раскинула юбки пышного платья ночь. От журчащего в отдалении фонтана веяло сыростью, а в нос дул ветер, пропитанный неприятным запахом плесени. Застегнув куртку, я включил фонарик, и мы углубились под низкие своды зарослей. Листья почти все опали, но чувство, что вокруг неприступные стены, осталось. Казалось, что хаотичное сплетение ветвей безжалостно разрывало шелковую ткань неба на крохотные лоскуты. Задрав голову, то тут, то там можно было увидеть яркие точки звезд и серебристую пену вальяжно плывущих облаков.

Старая дорожка, выложенная красивым белым камнем, давно заросла и раскрошилась, на пожухшей траве валялись булыжники, похожие на кости давно умерших животных. Когда их касался луч фонаря, камни вспыхивали мягким матовым светом и вызывали ассоциации с драгоценным жемчугом. Нужно было проявлять предельную осторожность, чтобы не упасть или не подвернуть ногу. Розали два раза теряла равновесие, и мне приходилось подхватывать ее под руку, чтобы она не разбила свою прекрасную голову. В эти мгновенья я ясно видел жуткую картину – как сестра падает, и ее густые белокурые волосы, подобно диким волнам, налетевшим на скалы, разлетаются во все стороны. Не было смысла тащить Розали дальше, она лишь замедляла наши поиски.

Доведя сестру до крыльца, я возвратился в сад один. В голову пришло новое слово. Теперь тишина была тревожная. Чертыхнувшись и зажимая подбородком фонарик, я записал его, буквы при этом скакали и расплывались оттого, что писать приходилось на весу.

Дорожка петляла, как пьяный лодочник, то резко забирая вправо, то неожиданно ухая вниз. Заросли, все такие же жуткие и молчаливые, походили на прутья тюремной камеры. Мне грезилось, будто сделай я еще один шаг, и они сомкнутся за спиной, отрезав от свободы. Я убеждал себя, что это глупости и за спиной у меня петляет все та же растрескавшаяся дорожка, затянутая мхом и пробитая пучками травы, и я в любой момент могу вернуться.

Фонарик, пару раз мигнув, отключился. Поздно было сокрушаться, но стоило все же проверить батарейки или взять запасные. Впрочем, все оказалось не очень плохо – на платье ночи была пришита пуговица-луна, и ее яркий свет пробивался даже сквозь древесный шатер, позволяя ориентироваться и не врезаться в очередной покрытый мхом и плесенью ствол.

Внезапно меня накрыло огромной волной восторга. Остановившись, я огляделся по сторонам и словно впервые увидел наш старый сад. Я превратился в маленького мальчика, которому отец читает сказку на ночь: о рыцарях, замках, драконах и верных друзьях. Спустя двадцать лет я снова провалился в мир волшебства и магии. На глаза навернулись слезы. Омытый лунным светом мир стал серым и мудрым, а тишина обрела новое значение. Чарующая. Такого еще не было в моем списке. Нашарив в кармане куртки блокнот, я попытался его записать, но вместо этого, неловко повернувшись, потерял и ручку, и блокнот. Полчаса, проведенные на коленях, ни к чему не привели, если не считать за результат мокрые руки и испачканные в земле брюки. Странно, он не мог отлететь далеко, но я, наверное, сто раз провел рукой по одному и тому же месту и не нашел ничего, кроме прелых листьев и острых камней. Раз за разом я запускал пальцы в гниющую траву. Вот такой я – не только не нашел Элис, но еще и умудрился потерять то, что было для меня не менее важно – свой блокнот.
Встав, я заметил за одним из деревьев пятно света, и это, определенно, не был лунный блик. Сначала я хотел крикнуть, может быть, там стояла Элис, но голосовые связки не слушались, их как будто парализовало. И только тогда я заметил, что на улице заметно похолодало и меня бьет крупная дрожь. Было больше похоже на зиму, чем на конец сентября, мороз все усиливался.

Сунув испачканные в земле руки в карман, я пошел дальше. Рядом с тем деревом, где я ранее заметил яркое белое пятно, ничего не оказалось. Лунный свет неподвижно лежал на голых ветках и шершавых стволах. Мир оцепенел. Я уже решил, что движение мне всего лишь померещилось, как за спиной серебряной струной запел женский голос. И от этого звука внутри у меня все замерло, и даже сердце на пару секунд остановилось, а потом начало бешено колотиться, сбиваясь с ритма, как пойманный в ловушку зверек. Я бросался от одного дерева к другому, следуя за волнующими и чарующими звуками.
Мне казалось, что я провел в замершем замерзающем саду целую вечность, мечась из стороны в сторону и никого не находя. Но прошло всего полчаса. Я знал это точно, потому что посмотрел на стрелки часов у Элис на запястье. Изящные золотые часики с бриллиантами все еще вели отсчет, продолжая работать, а вот Элис была мертва. Бледная кожа, ставшая еще тоньше, на ощупь оказалась холодной как гранит. Элис походила на утопленницу в океане лунного света. В ее широко распахнутых глазах стоял страх, лицо даже в смерти искажала гримаса неописуемого ужаса.

Убийственная тишина – пришло мне в голову. Вот только не тишина убила сестру. Горло у Элис было разорвано, а воротник белой блузки стоял колом от пропитавшей его крови. Часы, щелкнув последний раз, остановились, и я побежал. Я плохо помню, что делал дальше, меня как будто выключили из розетки, а включили только на следующий день. Открыв глаза вместе с последними лучами солнца, я оторвал тяжелую голову от подушки и попытался понять, какие из воспоминаний, сидящих в моей голове, были настоящими, а какие всего лишь обрывками испаряющегося кошмара. Черные ветки, бьющие по лицу. Кровь на тонких запястьях Элис. Крик, от которого кажется, что горло вот-вот разорвется. Занозы, впивающиеся в ладони, когда я полз по ступеням крыльца, и каждая казалась мне выше, чем гора Машербрум[sup1[/sup]. Все это длилось ужасно долго и было похоже на горячечный бред. Как мусор на поверхности воды, всплывали новые картинки прошлого. Застывший взгляд Розали. Ошеломленный Эмметт и впавший в молчаливый транс Джаспер. Черные машины с включенными маячками у крыльца. Копы в гостиной. У одного из них были черные усы и мешки под усталыми глазами. Похлопывая Розали по спине, он говорил, что все будет нормально, что все пройдет. Я спросил, как его зовут. Чарли Свон, сынок. Так вот, Чарли, ты кретин, и ни хрена не будет нормально, потому что мертвые не оживают. Он нахмурился, но, кажется, понял, как мне паршиво, и не стал ничего отвечать на столь явное оскорбление. Все это было на самом деле. Полиция уехала только в десять утра, и я лег спать. Я лег спать, все еще надеясь на то, что произошла ошибка и тот, кто ее допустил, возможно, все исправит. Однако проснулся я с твердой уверенностью в том, что мне придется научиться жить без Элис. Жизнь – это не блокнот, и редко выпадает возможность переписать что-либо заново.

Приняв ледяной душ и переодевшись, я спустился в столовую. Вчерашнего дня как будто не существовало, все было убрано: и посуда, и скатерть. На столе осталась только ваза с лилиями, несколько восковых лепестков осыпалось, пятная ровную, отполированную глядь темного дерева. Особо не раздумывая, я запустил вазу с цветами в стену.

Идти к Розали, Джасперу или Эмметту мне не хотелось. Я боялся увидеть в их взгляде жалость или, хуже того, отражение собственной боли. Накинув пальто, я вышел на улицу. Мир не изменился. Я знал это, но мне казалось, что-то в нем все же надломилось. Элис не была солнцем, но краски поблекли, она не была дождем, но без нее воздух стал сухим и при каждом вдохе обдирал легкие. У меня не имелось особой цели, и в густеющих сумерках я бездумно брел куда-то до тех пор, пока старый асфальт под ногами не уперся в погнутую кованую створку ворот. Подняв глаза, я увидел за забором размазанный силуэт огромного дома. Словно облитый битумом, заслоняющий половину неба, он должен был меня напугать, но не вызвал страха. Возможно, после того, как я посмотрел на замершие стрелки часов Элис и понял, что время в самом деле остановилось, я перестал бояться. А этот молчаливый особняк, похожий на одинокий утес в море ночи, вызывал даже некое умиротворение, он был куском первозданной тьмы, из которой мы все пришли. В этой темноте я надеялся найти покой и забвение. Недолго думая, я сделал первый шаг, протискиваясь между изъеденными ржавчиной створками. Было уже почти темно, и я с трудом мог разобрать, куда ставить ноги. Несколько раз я останавливался, чтобы посмотреть на дом с разных точек, как будто боялся, что первое впечатление было обманчивым. Но все оставалось по-прежнему. Дом звал меня, притягивал и лишал свободы воли. Дойдя почти до входной двери, я остановился. Мое внимание привлекло нечто странное, какая-то вспышка света в траве. Вернувшись назад и приглядевшись, я понял, что не ошибся – среди гнилых листьев и сорванных ветром веток лежал лист бумаги, который отчетливо выделялся в подступавшей темноте. Спустя минуту я понял, что это листок из моего блокнота. Кривыми прыгающими буквами там было написано слово «чарующая». Точнее, там было написано нечто, пытающееся обозначить это слово. На самом деле неровные и кривые линии напоминали сплетение древесных крон у меня над головой. Даже не пытаясь понять, как этот листок мог оказаться здесь, за несколько миль от дома, я сунул его в карман и поспешил обратно. Напрасно я думал, что разучился бояться – страх ледяной когтистой лапой сжал сердце.

И все же на следующий день я снова пошел к загадочному особняку. Что бы там ни было, мне казалось, будто при свете дня оно не способно причинить мне вреда, да и сам я легче мог ориентироваться и не вглядываться в темноту в поисках тропинки. Днем дом выглядел не таким огромным: двухэтажный, выложенный из серого грубого камня с узкими окнами и массивной дверью, которая, к моему несказанному удивлению, оказалась открыта. Внутри, как и снаружи, давно устроили радушный прием новые хозяева – мистер Хаос и госпожа Запустение. Гостями были бардак, тление, разгром, грязь и пыль. Вся мебель была накрыта белыми простынями, сквозь немытые окна едва пробивался яркий дневной свет. Я ощутил знакомое чувство – время здесь тоже застыло, и навеки воцарился вечерний сумрак. Не спеша я принялся обходить комнаты. Толстый слой пыли и мягкие ковры приглушали мои шаги, поэтому она меня не услышала. Она, девушка, стоявшая в небольшой гостиной. Прикусив палец и нахмурив лоб, она смотрела на перевернутую шкатулку. Я уже хотел незаметно уйти – сам не знаю почему, наверное, мне было стыдно за то, что вломился в чужой дом, как вдруг зазвучала музыка. Я застыл на месте. Мелодия была мне знакома. Вот только раньше она вплеталась не в пыльный, затхлый полумрак, а в ледяную мертвую темноту, но она все равно оставалась прекрасной. И как и вчера, я не смог устоять и сделал несколько шагов вперед. Скрипнула половица, девушка, ойкнув, обернулась. Если бы не ее вздымающаяся грудь, можно было подумать, что она прекрасная статуя, очередное произведение искусства. У нее была удивительно гладкая кожа цвета молока и большие глубокие карие глаза. Ее изящная фигурка – миниатюрные кисти, длинная шея, невысокий рост – показалась мне нереальной. Словно я смотрел на фарфоровую куклу – одна такая была у моей матери. Очень красивая, в пышном платье, но ей было далеко до незнакомки со шкатулкой.

- Привет, - девушка улыбнулась, и я понял, что она меня не боится. В ее колдовских глазах было лишь удивление и ни капли страха.

- Э, да, привет. Прости, я сам не знаю, как здесь оказался.

Смутившись и не зная, как ей все объяснить, я замолчал. Вот сейчас она вызовет копов, думал я, и мне придется общаться с шерифом Своном, который наверняка припомнит мне вчерашнее оскорбление.
- Хочешь сказать, что ты нашел пространственный портал, шагнул в него и оказался здесь?

Наверное, мое лицо застыло, превратившись в маску удивления, а челюсть упала на пыльный пол, потому что в следующую минуту девушка со шкатулкой прыснула в сжатый кулак и, махнув рукой, спросила:

- Путешественник, кофе хочешь?

Мало понимая, что происходит, я кивнул и направился за ней следом. Предложи она мне тогда пройти к бассейну с аллигаторами, я бы, наверное, тоже согласился. Но вместо кишащего зубастыми тварями бассейна она привела меня на старинную запущенную кухню. Светлая бежевая плитка была усеяна трещинами и в нескольких местах отвалилась. Весь правый угол занимала монстрообразная чугунная плита с открытой дверцей топки. Рядом на полу все еще валялись поленья. Я не представлял, как моя новая знакомая будет со всем этим справляться. Если честно, я даже не думал, что она это умеет – у нее были слишком чистые руки и непомерно дорогой черный костюм. Но тут, усевшись на один из старых стульев с вытертой обивкой и расшатанными ножками, я повернул голову и заметил на кухне второго монстра, на этот раз вполне себе современного – сверкающую сталью и хромом кофеварку. Бревен рядом с ней не было, но они вполне могли бы поместиться в гигантском чреве.

Несколько минут мы пили кофе в тишине. Я все еще не мог собраться с мыслями и, надо сказать, вид запущенной старой кухни с новенькой кофеваркой нисколько мне не помогал. Порой накатывало ощущение, что я сплю, а открыв глаза, пойму, будто прошлый день еще не начался и, возможно, даже Элис еще жива. Вспомнив о сестре и луже крови, в которой она лежала, я едва не выронил тонкую белую чашку. Кофе расплескался, и несколько горячих капель упали на стол. Как дурак я смотрел в их темные глубины и пытался понять, где я и что вокруг – реальность или вымысел. Девушка со шкатулкой никуда не спешила, медленно, маленькими глотками она опустошала свою чашку и не мешала мне играть человека по имени Я-такой-идиот-вломился-сюда-и-теперь-не-знаю-что-говорить. И я снова, запинаясь, попытался объяснить свое появление в ее доме.

- Прости, я, правда, не вор и не насильник.

- Расслабься. Я уже привыкла. Со мной постоянно что-то такое случается, ты не первый, кто взламывается ко мне без приглашения. Первым был мой сосед Майк. В смысле, это мой сосед в Нью-Йорке. Так вот, он однажды свалился на мой балкон, да еще голым при этом. Ну почти, на нем были трусы леопардовой расцветки, - девушка со шкатулкой засмеялась. Ее смех был, как луч солнца весной, и лед, сковавший мой язык, начал таять. Даже лед, заморозивший душу, и тот слегка поддался этому живительному источнику тепла.

- По крайней мере, я не в трусах, - она снова засмеялась. - То есть, конечно, в трусах, но я имел в виду, что не только в них.

- Определенно, с тобой мне повезло больше. Вообще, когда живешь в большом городе, то рядом постоянно оказываются разные чудаки. К ним быстро привыкаешь, да и вообще разучиваешься удивляться.

- Не знаю, в чем дело, но этот дом меня притянул. Я гулял, увидел его, и мне захотелось зайти. Я подумал, что это подходящее место – тихое и заброшенное – для того, чтобы никто не мешал мне скорбеть.

- Вот черт, прости меня. Мою бестактность. Я тут тебе про парня в трусах рассказываю, а между тем сразу же понятно, что у тебя не все в порядке. Знаешь, у тебя вид такой странный.

- Да уж, выгляжу я, наверное, паршивее некуда, - стиснув чашку, я попытался изгнать из головы мысли об Элис. - Недавно умер мой отец, а два дня назад сестра.

- Сожалею, - она задумчиво посмотрела на кончики своих пальцев. - Если тебе будет не с кем поговорить, приходи, я всегда буду рада. Ну, знаешь, может быть, тебе не всегда захочется сидеть в одиночестве. Иногда горевать проще в компании друзей. Подожди.

Она легко соскользнула со своего стула и, забрав полупустые чашки, направилась к кофе-монстр-машине.

- Белла Свон.
- Эдвард Каллен. Ты не родственница шерифа Свона?

Поставив чашку под краник, Белла закатила свои удивительные глаза к шелушащемуся потолку.
- Он мой отец, но у нас не самые простые отношения. Если честно, то у нас вообще нет никаких отношений. Меня воспитывала мать, мы жили в Фениксе, а с отцом даже не разговаривали. Так, открытки на четвертое июля и Рождество. А после того как я переехала в Нью-Йорк, то и открытки сошли на нет.

Похоже, она не сильно переживала по этому поводу, но расспрашивать более подробно о том, почему у нее с отцом такие непростые отношения, я не решился. Возможно, подсознательно я и так все понимал, мне хватило нескольких часов для того, чтобы уяснить, что шериф Свон не самый приятный в мире человек и, пожалуй, жить с ним под одной крышей матери Беллы было нелегко.

- Я тоже нечасто общался с отцом. Теперь думаю, что нужно было вести себя иначе.

Белла поставила на стол наполненные только до середины чашки. Потом достала из кармана пиджака плоскую фляжку с серебряной крышкой и вылила ее содержимое так, что кофе почти переливался через край, если полученный напиток можно было назвать кофе. С вероятностью в пятьдесят процентов это был не кофе с коньяком, а коньяк с кофе. И с вероятностью в сто процентов это было именно то, что мне нужно. Первый же осторожный глоток принес облегчение – приятное мягкое тепло растеклось по желудку так, словно чья-то большая ласковая рука гладила меня изнутри.

- Когда умерла бабушка, я тоже себя винила. Я знала, что многое упустила, но ведь и привязываться к кому-то цепями опасно. Можно упустить жизнь вообще. Я не хочу сказать, что была права и нужно бежать из-под родительской опеки, но в любом случае сидеть и распускать сопли об упущенных возможностях глупо. Ты и отца не вернешь, и свое время потратишь впустую. Лучшее, что ты можешь сделать теперь, это жить за двоих: за него и за себя.

Общение с Беллой помогло мне успокоиться, а, возможно, свою роль сыграл крепкий алкоголь. Как бы там ни было, домой я возвращался не в самом подавленном настроении. Уже свернув на тропинку, ведущую к крыльцу, я сунул руку в карман, ища ключи, но вместо гладкого холодного металла пальцы сжали смятый листок. Пытаясь убедить себя в том, что это именно лист из моего блокнота, а не талон за парковку или чек из супермаркета, я достал его и начал разглядывать. При дневном свете не оставалось сомнений в том, что это именно он. Бледно-голубой листок, четкие линии и мои скачущие каракули. Однако с обратной стороны было кое-что, чего я точно не помнил в своем блокноте. Кто-то нарисовал небольшое сердечко. Острая стрела, пронзающая навылет. Я знал, что так обозначают любовь, но мое собственное сердце болезненно заныло в груди.

Листок не давал мне покоя, я плохо спал и на следующий день отправился к Белле, но она ведь и сама приглашала меня поговорить. И хоть под «поговорить» она явно подразумевала нечто другое, я уже в девять утра стоял возле массивной входной двери и растирал замерзшие пыльцы. Я сам настоял на том, чтобы Белла запирала дверь. Она долго не соглашалась, говоря, что иначе она вообще не услышит, когда кто-нибудь будет стучать, да и идти открывать задача не из простых, если дом размером с поле для гольфа. Я посоветовал ей нанять прислугу, но Белла лишь махнула рукой, сказав, что не собирается здесь жить. Ведь она приехала определиться с тем, что нужно отремонтировать и перестроить перед продажей. Хотя в то время я и сам не думал задерживаться в отцовском доме надолго, мне почему-то стало грустно от этой новости, как будто она уже от меня убегала..Да ведь ничего не мешало нам встречаться где угодно, даже в Нью-Йорке. Вот только было в мрачном особняке некое очарование и волшебство, и я не хотел всего этого лишаться. Но пока до продажи дома было еще далеко, и я уговорил Беллу запирать дверь.

Открыла она мне лишь спустя пятнадцать минут. Я был уверен, что прекрасно помню ее лицо, но в тот миг, когда посмотрел в ее глаза, понял, насколько ошибался. В моих воспоминаниях она была прекрасна, самая красивая сказочная принцесса, но в реальности Белла оказалась еще удивительнее. Я словно впервые увидел ее матовую бледную кожу, огромные глаза с пушистыми ресницами и волосы, блеск которых напоминал растопленный шоколад. И я сразу забыл о своем листочке. Я забыл, как дышать.

- Заходи. Говорила же, любой состарится, пока я успею открыть.

- Да, дом огромный, - пробормотал я.

- Не представляю, как бабушка могла здесь жить. Иногда мне кажется, что я в пещере. Никогда бы не подумала, что буду скучать по маленьким комнатам и тесноте. Кстати, хочешь, я покажу тебе дом? Он хоть и запущен, но довольно красив. Ну, то есть на любителя, все-таки здесь явно не хватает светлых тонов. Довольно мрачно.

Она была права. Каждая комната, несмотря на высокие потолки и огромные размеры, была наполнена унынием. В воздухе, заключенном в обитые темным деревом и покрытые штукатуркой стены, витал запах плесени и старости. Здесь было мало декоративных деталей, лишь кованые решетки каминов, да изящные настенные лампы, все остальное отличалось аскетизмом. И все же дух у меня захватывало. Я представлял, как в этих самых комнатах сто лет назад проходили приемы и шикарные балы. Глядел на деревянные панели и каменные полы и видел, как по ним бегут отблески от пламени свечей и факелов. Но больше всего меня поразили кабинет и библиотека. Огромные стеллажи, заставленные книгами, уходили вверх и терялись где-то во мраке. Еще в кабинете были часы, не такие старые, но все равно было ясно, что это вещь с историей. Их корпус и циферблат украшали изображения мифических чудовищ: русалок, гарпий, фениксов и кого-то еще, не узнанных мной. Это была симфония, но не из нот, а из золота и красного дерева. Часы не шли, время остановилось. Заметив мой интерес к часам, Белла рассказала, что это одна из любимых вещиц ее бабушки, подарок таинственного поклонника.

- В ее жизни было много загадок, хотя почти все она создавала сама. Она еще из того поколения, когда девушки любили выглядеть загадочно и намеренно окружали себя кучей тайн. А бабушка, помимо прочего, увлекалась оккультизмом. Я нашла у нее разные атрибуты для проведения спиритических сеансов: доску с буквами, хрустальный шар, дюжину черных свечей.
Разговаривая, мы поднялись на второй этаж. Несмотря на то что на улице давно расцвел день, в длинном узком коридоре безраздельно властвовала ночь. Ее неспособны были поколебать ни мерцающее свечение старых ламп, ни одинокий луч света, пробившийся между неплотно сдвинутыми шторами на окне. Для того чтобы окончательно превратить это место в склеп, не хватало лишь каменного саркофага.

- Я думаю, продать его будет непросто, - Белла открыла дверь очередной припорошенной пылью и изжеванной временем комнаты, судя по всему спальни. - Придется многое переделывать. Да еще эти волки. Когда ночью слышу их вой, хочется спрятаться под кровать, - она широко улыбнулась, но я понял, что ей нисколько не смешно, а на самом деле страшно.

- Может, все же наймешь кого-нибудь?

- Не стоит. Я же знаю, что это лишь иллюзия. Древние инстинкты, перешедшие от пещерных людей, и волки эти далеко. Просто такая гнетущая атмосфера. Вот здесь я пока что живу.

Комната, в которую мы зашли, в отличие от остальных, была обжитой. На мебели не было чехлов, а полы недавно вымыли. На огромной кровати с балдахином грудой были навалены подушки и одеяла, рядом стояли три обогревателя. На спинке стула висел пиджак и колготки, под стулом валялись туфли и несколько журналов. Довершали картину ноутбук, стопка бумаг, ежедневник и пустая винная бутылка, занимавшие половину массивного стола, украшенного резьбой и позолотой.

- Помимо всего здесь чертовски холодно, - Белла снова улыбнулась. - Никогда не чувствовала себя такой одинокой, как здесь.

Возвращаясь, я заметил у нашего дома две машины. Старый красный пикап Джейкоба, нашего дворецкого, садовника и водителя в одном лице, и Volvo Джаспера. Еще до того как я успел понять, что происходит, из дома вышел и сам Джаспер. В руках у него были чемоданы. Не замечая меня, брат принялся швырять вещи в открытый багажник. Я расслышал несколько глухих ударов, после чего Джаспер вытер пот со лба и, достав сигареты, закурил. Стараясь не показывать обуревавшего меня недоумения, я подошел ближе.

- Куда это ты уезжаешь?

Услышав мой надтреснутый голос, брат вздрогнул, зажженная сигарета выпала из его пальцев. Чертыхнувшись, он растер ее каблуком по асфальту.

- Твою мать, что ты подкрадываешься, как долбаный призрак, - Джаспер раскурил новую сигарету, но руки у него все еще дрожали. - Я больше не останусь в этом доме ни минуты. Хватит с меня. Если вы такие упрямые идиоты, это ваше дело, но я не намерен рисковать своей жизнью.

- Джаспер, я понимаю, это все из-за Элис.

Он лишь покачал головой.

- На этом доме лежит проклятье.

- Что? – наверное, я ожидал услышать от него что угодно, но только не это. Джаспер, конечно, был весьма эксцентричным и впечатлительным, на все реагировал эмоционально, но при этом все же оставался вполне здравомыслящим и вменяемым человеком. Если на то пошло, он никогда не посещал экстрасенсов и не верил в магию.

- Проклятье. Я знаю, что ты скажешь, будто я сошел с ума, мне надо успокоиться, сходить к доктору. Не трудись. Не трать времени на ненужные споры.

- Джаспер, с чего ты взял? Что за чертово проклятье? Кто его, по-твоему, наложил?

- Я не знаю кто, но вижу, что нужно держаться от этого места подальше, - Джаспер сделал последнюю затяжку и отбросил сигарету. - Оно убило Элис, и я не хочу становиться следующим.

Я видел, Джаспер дошел до некой невидимой черты и принял окончательное решение, поэтому не стал его отговаривать, только напомнил, что он нарушает посмертную волю отца. На лице Джаспера промелькнула гримаса сожаления, но он быстро справился с собой и, плотно сжав губы, в очередной раз покачал головой.

- Не думаю, что он был бы против. Ему гораздо больше хотелось бы видеть меня живым.
- Он хотел, чтобы мы стали ближе, такими, какими были в детстве. Ему было больно смотреть на то, как мы отделяемся.

- Тебе-то это откуда знать?

Он был прав, и возразить мне было нечего. Сдержанно попрощавшись, я ушел в дом. Бесцельно побродил по комнатам, словно бы действительно превратился в мучимого терзаниями совести призрака. Ходил и не мог ни на чем остановиться, пока наконец не увидел рояль. Невидимая игла больно кольнула сердце. Отец купил его специально для меня, думая, надеясь и мечтая о том, как мы будем собираться все вместе. Как я сяду на тот самый стул, на котором сидел сейчас, и коснусь пальцами прохладных клавиш. Я попытался вспомнить, чем был занят всякий раз, когда Карлайл приглашал меня приехать. Сидел в ресторане, пытаясь подавить зевок и слушая одну из миллиона историй про глупых Таниных коллег. Играл с друзьями в бильярд, пил пиво и, выпив, пытался рассуждать о сути жизни. Или просто уставший приходил домой и, завалившись на диван, смотрел телевизор. А теперь поздно. Время вышло, время остановилось.

Я снова принялся ходить по дому, часто останавливаясь и словно впервые замечая многие предметы. Наконец, преодолевая внутреннюю боль, я зашел в кабинет. Здесь все осталось таким, как при жизни отца: на столе лежали его хирургические справочники, медицинские журналы и записи по операциям. Я сел в то самое кресло – чувствуя, как удобно оно обхватывает тело, в котором сидел в нашу последнюю встречу. Комната все еще хранила знакомые запахи и, закрыв глаза, я попытался представить, что отец здесь, Сидит за столом и как и прежде, с пониманием и любовью смотрит на меня. Его уставшее лицо. Как он постукивает кончиком карандаша по краю столешницы и вдруг, словно внезапно устыдившись своей сентиментальности, отводит глаза и начинает перебирать бумаги. Теперь я думаю, что ему просто было больно смотреть на то, как я ломаю свою жизнь. Теперь я думаю, что он мог бы дать мне совет, сказать, как поступить с Таней. Просто совет, потому что отец никогда не стал бы навязывать мне своих решений, ценя мнение каждого из нас. И то, что я понял лишь спустя месяц после расставания с Таней (о которой я потом так ни разу и не вспомнил) – я больше убивался по своим не осуществившимся фантазиями – я бы мог понять раньше. Но Белла Свон ему бы точно понравилась.

Я открыл глаза, и морок тут же рассеялся. Передо мной была пустота. На столе лежали вещи отца – ручка, зажигалка, пачка сигарет, но не было его самого. Едва сдерживая слезы, я поднялся к себе в комнату. Несмотря на то что было только семь часов, за окнами плескалась тьма. Где-то далеко завыл волк. Делать мне было нечего, на душе лежала тяжесть, и я решил, что лучше всего будет лечь спать.
Разбудил меня звонок телефона. Еще не проснувшись, я схватил трубку и приложил холодный пластик к уху. В голове плавали обрывки снов. Солнечный летний день. Отец взял нас на пикник. Красная клетчатая скатерть. Свободные углы колышутся, подхваченные ветром. Пятна тени на руках. Искренние улыбки. Радость, такая яркая и большая, что трудно дышать.

Пытаясь прояснить мысли, я затряс головой. Мой взгляд упал на часы. Было почти одиннадцать.
- Шериф Свон, - прохрипела трубка. Я не сразу смог его вспомнить. Мешки под глазами, черные усы и неловкие попытки утешить. Возможно, он был не таким уж плохим, просто работа сделала его нечувствительным.

- Вы что-то узнали про Элис?

Глупо было и спрашивать. Во-первых, копы сразу объявили смерть Элис страшной случайностью, нападением дикого животного. Во-вторых, что бы он ни выяснил, вряд ли это заставило его звонить так поздно. Меня оправдывало лишь то, что я все еще плохо соображал. Шериф Свон помолчал. Было ясно, что он подбирает слова и от этого будет только хуже – он наверняка выберет самые неудачные. Но, по крайней мере, он дал мне время подготовиться к плохим новостям. Ничего хорошего я уж точно не ждал.

- Это касается вашего брата. Джаспера. Видите ли, он попал в аварию.

- Господи. Он сильно пострадал?

Шериф Свон снова помолчал, потом с каким-то странным свистом выдавил:

- Он мертв. Мне жаль. Удар был огромной силы. Половина машины просто смята, как лист бумаги.

- А другой водитель?

- Простите? - он замешкался. - Там никого больше не было, ваш брат съехал с дороги и врезался в дерево.

Шериф Свон сказал, что я могу приехать завтра, нужно оформить какие-то бумаги, чистая формальность. Но я ответил, что хочу сделать все как можно быстрее и, если он готов задержаться на работе еще на час, то я уже выезжаю. Вздохнув, Свон согласился.

Вскочив с кровати и набросив пальто, я буквально выбежал из дома. Спотыкаясь на разбитой дорожке, я побежал в гараж. Я не хотел в своем подавленном состоянии садиться за руль, тем более в отцовское BMW, но время поджимало. Меня словно кто-то толкал в спину.

Дорога была мокрой от недавно закончившегося дождя. Сентябрь выдался не из теплых, но я полностью открыл окно, позволяя ледяному потоку осушать мои слезы. И все равно выглядел я, должно быть, паршиво. Увидев меня, шериф Свон даже сделал шаг назад и, сочувственно покачав головой, достал из сейфа небольшую бутылку с виски. Но я не стал пить. Я хотел провести всю эту поганую процедуру без анестезии. Я не собирался ничего сглаживать, притуплять или забывать. Тело Джаспера, накрытое белой простыней, казалось мне фрагментом кошмарного сна. Трудно было поверить в то, что еще днем мы с ним общались. Я посмотрел на часы, прошло чуть больше шести часов. Мысль о том, что порой жизнь меняется за каких-то несколько часов, пугала.

Домой я вернулся под утро. Совершенно разбитым, с чувством, будто моя жизнь разваливается на части. К двери была приколота записка, написанная размашистым почерком Эмметта. «У Розали истерика. Я повез ее в больницу». Повертев в руках голубой листок с черной линовкой, я вздохнул. Это был еще один листок из моего блокнота. У меня не получилось осмыслить значение своего открытия, я не успел даже удивиться. Сделав шаг, я замер. Внутри дома кто-то побывал. Несколько стульев и комод были перевернуты, на полу валялись осколки фарфора и стекла. Но я не стал звонить копам, потому что прямо возле того места, где я стоял, на гладком паркете остались глубокие царапины от когтей. Вместо этого я позвал Джейкоба, попросил его убраться и передвинуть ковер, чтобы не было видно следов от когтей и ни в коем случае не рассказывать о случившемся кому бы то ни было. После налил себе кофе и уселся перед телевизором. Звук был выключен, и я бездумно таращился на людей, бегающих на экране. Судя по всему, где-то произошел очередной теракт. Клубы гари, покореженные офисные коридоры, обугленная техника и засохшие пятна крови на стенах. Все это напоминало мне мою собственную жизнь. Как будто внутри у меня взорвалась бомба.

Эмметт привез Розали ближе к полудню. Выглядела она спокойной, на красивом лице не было и намека на истерику. Сама Розали списала свой «небольшой срыв» на кошмар. Неудивительно, все мы были в последнее время на взводе. Но Эмметт лишь хмурился, говорил, что сам после таких криков ночью спать не сможет.

- Это, наверное, из-за волков. Я услышала, как они воют, и мне вдруг стало так страшно. Как тогда в детстве, когда вы заперли меня в мамином шкафу. Я была одна, а вокруг темнота, – Розали, словно незрячая, провела рукой по воздуху, очерчивая невидимые стены старого шкафа. - Я задыхалась, мне было жутко. Не знаю, это выглядело так, как будто я скоро умру.

- Рози, успокойся. Все в прошлом. Мы же были детьми. Но теперь, если кто-то вздумает тебя обидеть, ему придется иметь дело со мной, - Эмметт сжал руку в кулак и ударил по ладони другой.
Я так и не решился рассказать им о Джаспере, оттягивая неприятный момент. Было ясно, что Розали не выдержит, да я и сам не чувствовал себя готовым для таких разговоров. Поэтому сразу же после позднего обеда, когда мы с братом уговаривали Розали поесть и почти ничего не ели сами, я вышел на улицу. Ноги сами принесли меня к знакомому мрачному дому. Дверь была закрыта, но в прошлый раз Белла дала мне ключи. И я лишь надеялся на то, что она никуда не уехала. К счастью, мои ожидания оправдались. Я нашел ее в спальне на втором этаже. Завернувшись в одеяло, Белла просматривала стопку бумаг. Увидев меня, она улыбнулась, сняла очки, в которых выглядела особенно привлекательно, и, совершенно не стесняясь, похлопала ладонью по пустому месту рядом с собой. В других обстоятельствах я решил бы, что она со мной заигрывает, но это была Белла, и я уже понял – она привыкла вести себя более непосредственно и открыто, чем многие из тех, кого я знал. Разувшись, я залез на кровать.

- Вижу, у тебя что-то случилось, - Белла с тревогой вглядывалась в мое лицо. Ее улыбка погасла, губы сложились в тонкую прямую линию. - Мне кажется, тебе не помешает выпить.

Выбравшись из своего уютного кокона, она попыталась встать, но зацепилась ногой за разбросанные на полу вещи и чуть не упала.

- Черт, черт. Я просто ужасна. Всегда все превращаю в фарс. Прости, со мной часто что-то не так.
Но я был благодарен ей за эту каплю несерьезности. Мне необходимо было отвлечься и перестать думать о своем горе, наверное, поэтому я к ней и пришел. Потому что она была сильнее меня, умела сеять вокруг радость и при этом понимала меня как никто другой.

Потирая ушибленную ногу, Белла подошла к столу – вместо пустой бутылки там уже стояла полная – налила до краев свой фужер, и поскольку ничего другого не было, то мне досталась старая белая кружка с веселыми детьми и котятами.

- Моя любимая детская кружка. Я думаю увезти ее с собой в Нью-Йорк. Конечно, если мои подруги узнают, то будут смеяться, но с этой кружкой связано так много воспоминаний, - Белла удобнее устроилась на кровати. - Когда я болела, бабушка наливала в нее травяной отвар и говорила, что это волшебное зелье в волшебной кружке. И, знаешь, на следующий день я почти всегда выздоравливала. Может быть, она и тебе поможет.

- Я уверен, что поможет.

Я сделал несколько глотков. Вино оказалось таким терпким, что перехватывало дыхание. По языку разлился необычный пряный вкус. Может, это и не было волшебным зельем, но определенно было близким к тому.

- Сегодня погиб мой брат.

- О, Эдвард, это кошмарно, - она отставила фужер, и ее тонкие пальчики сжали мое запястье. Такое простое движение, но мне стало легче от проявления поддержки. От ощущения того, что рядом оказался человек, похожий на Беллу. Я прошептал «спасибо» и расплакался. Говорят, настоящие мужики не плачут, но, наверное, я ненастоящий. Слезы лились по щекам и капали Белле на футболку. Меня всего трясло, и я не мог ничего сказать, только иногда хлюпал носом.

Последнее, запомнившееся мне перед тем, как провалиться в сон, это рука Беллы, гладившая меня по волосам, и ее тихий голос, говоривший о том, что жизнь, она, как детская раскраска – даны черные и белые полосы, а остальное пространство мы вольны сделать любого цвета.

Проснувшись, я долго не мог понять, где нахожусь, почему вместо своей кровати лежу в одежде на чужом одеяле, а на месте знакомого светлого потолка над головой висит пыльный балдахин. Рядом зашевелились Белла, и тут я снова услышал это, звук, вырвавший меня из страны сна. Волчий вой, но не обычный, а полный боли и жажды крови. Сам не знаю, почему я так решил, мне редко доводилось слышать, как воют волки, но было что-то странное в том звуке, который проникал в душу и заставлял замирать от страха.

Белла испуганно прильнула ко мне. Несколько минут мы сидели неподвижно и прислушивались к ночной тишине. И тут вой повторился. Ближе. Я вскочил с кровати и бросился к двери, запер ее на замок и обернулся. Сердце бешено скакало в груди. Лицо Беллы в слабом свете ночника казалось неживым. В карих глазах застыл ужас. Думаю, я выглядел не лучше, но с этим ничего нельзя было поделать. Страх, как навязчивый удушающий аромат, плыл по воздуху, забивал легкие и туманил разум.

- В прошлый раз они выли не так устрашающе, - Белла провела ладонью по глазам, глубоко вздохнув.

- Как будто это не просто волки.

Я тоже думал, что обычные волки так не воют, но и версий о том, какое существо притаилось во мраке, всего в паре миль от нас, у меня не было. Наиболее вероятным казалось, что это ожившее чудовище из сказок.

- Я кое-что принесла из дедушкиного кабинета на всякий случай, - с этими словами Белла перегнулась через край и зашарила руками под кроватью. Под моим изумленным взглядом на свет появился старый карабин и пара револьверов – судя по всему, давно снятые с производства модели «кольта». - Выбирай.

Подумав, я взял себе карабин. В армии мне приходилось стрелять, но карабин был настоящим реликтом, тяжелым и неудобным, поэтому пришлось повозиться, прежде чем я смог к нему привыкнуть и разобраться что к чему. У Беллы с револьверами подобных проблем не возникло.

- Когда я услышала их в первый раз, то решила подстраховаться. Может, я, конечно, перестаралась, но я три года жила в Бронксе и никогда не ложилась спать без ножа под подушкой.

Что я мог на это сказать? Восхитительная девушка.

В тот же момент раздался звон стекла, и вой, еще более ужасный, чем все, что мы слышали ранее, сотряс стены. Это может показаться преувеличением, ведь стены были сложены из камня и имели толщину в пару футов, но так оно и было. Зверь, кем бы он ни был, проник в дом. Мы хотели подпереть дверь комодом, но даже вдвоем не смогли сдвинуть его с места, только подняли пыль и обессилели. Оставалось надеяться, что толстый мореный дуб нас спасет и дверь выдержит. Однако первый же мощный удар рассеял все иллюзии – по гладкой поверхности зазмеились трещины. Сжав потными руками ружье, я посмотрел на Беллу. На ее лице читался страх, но не только. Были там и решительность, и намерение показать судьбе, кто здесь главный. Поняв, что я на нее смотрю, Белла ободряюще улыбнулась. Я улыбнулся в ответ и подумал, что даже если умру через несколько минут, то все равно останусь благодарен судьбе за свое короткое знакомство с дочерью шерифа Свона.
После пятого или шестого удара дверь не выдержала и разлетелась на куски. Один из мелких осколков больно царапнул меня по щеке, хоть я и стоял далеко, у противоположной стены. Белла вскрикнула, но не от боли, а от удивления. Оскалившись, на нас смотрел настоящий монстр. Огромные глаза горели потусторонним желтым светом, с клыков капала кровь. Жесткая черная шерсть стояла дыбом, делая чудовище еще более внушительным, раза в три крупнее обычного волка. Белла сделала шаг назад, но уперлась в стену. Внезапно чудовище, замотав головой, захрипело. От этого звука у меня подогнулись колени и встало сердце. Будь передо мной человек, я бы сказал, что он смеется. Впрочем, передо мной был какой-то неизвестный науке монстр, и откуда мне было знать, умеет ли он смеяться. Перестав издавать лающие звуки, чудовище сделало несколько шагов. Я понимал, что у меня в руках оружие и нужно нажать на спуск, но моя воля оказалась парализованной, разум словно затягивало в пылающие расплавленным металлом глаза. Из ступора меня вывел запах пороха и сухой треск. Белла стреляла в чудовище до тех пор, пока у нее не закончились патроны. Но когда дым рассеялся, я не увидел ни ран, ни крови. Чудовище неумолимо приближалось ко мне, и в той ситуации это было лучшим, на что я мог надеяться, по крайней мере, у Беллы появлялся шанс убежать. Уже понимая, что ничего не добьюсь, я выстрелил. Пуля прошла сквозь массивное тело, чиркнула по камню и ушла в темноту за вынесенной дверью. Хоть я этого и ждал, сердце споткнулось, больно ударяясь о ребра. Холодный ужас пронзил каждую клетку. Глядя на то, как неспешно приближается ко мне огромный волк, я попытался молиться, но вместо молитв мог думать лишь о Белле. О ее удивительном взгляде и молочной коже. О ее улыбке и неловкости. Про волшебную кружку, которую она не заберет в Нью-Йорк и, значит, не вспомнит, что я пил из нее терпкое вино.

Раздался треск, и в следующую секунду комнату наполнил дикий вой. Стены снова завибрировали, словно они тоже были живыми и могли чувствовать нечеловеческую ненависть, касавшуюся их. Подняв взгляд, я увидел стоявшую у двери Беллу. В руках она сжимала обломок доски, другая часть, покрытая толстыми, с ладонь длиной гвоздями, торчала из спины чудовища. Гвозди были серебряными, и несколько из них проткнули толстую шкуру, судя по всему причиняя зверю страшную боль.

Воспользовавшись моментом и отбросив бесполезное ружье, я подбежал к Белле, схватил ее за руку и буквально потащил за собой. Мы, как слепые, спотыкаясь и падая, преодолели лестницу и вылетели в гостиную. Ту самую, где я впервые увидел Беллу. Но сейчас она выглядела, как старая могила, темная и безрадостная. Лунный свет, пробивавшийся сквозь пыль на окнах, не мог разогнать мрака, и только несколько ярких бликов плясали на хрустальных подвесках люстры высоко под потолком. Белла включила свет и стала что-то искать, мечась от одного шкафа к другому, выдвигая ящики и разбрасывая их содержимое по ковру. Я чувствовал себя бесполезным, но ничем не мог ей помочь, только заслонить собой. Что я и сделал, когда, сломав перила и преодолев лестницу в один прыжок, монстр ворвался в комнату. Белла наконец нашла то, что искала – мне в руку лег старый серебряный нож для писем, но он уже мало чем мог помочь. Если на то пошло, мне не помешал бы тесак или копье. И все же, выставив короткое лезвие, я попытался нас защитить. Довольно неразумно. Мы медленно отступали, чудовище перемещалось следом. Оно давно могло напасть, но, похоже, у него были свои планы, и наши страх и паника доставляли ему не меньшее удовольствие, чем разорванные глотки и запах крови.

Внезапно среди всего этого мрака я ощутил странный прилив тепла, меня коснулся нежный ветер. По телу пронеслась вспышка света – от ступней к голове, словно кто-то чиркнул спичкой снизу вверх. Подняв голову, я заметил странное матовое свечение рядом с люстрой. Возможно, мне это и показалось, но в следующий миг толстая цепь, удерживающая сотни килограммов металла и хрусталя, лопнула. Оказавшийся под люстрой монстр взвыл от боли, когда его пригвоздило к полу – на люстре были массивные серебряные украшения. Крови прибавилось. Волк скреб огромными лапами – от жуткого звука внутри все замирало – безуспешно пытаясь выбраться. В этот раз первой в себя пришла Белла и потащила меня к двери.

И хоть бежать в одних носках по разбитой дорожке было неудобно – в ступни постоянно вонзались острые камни и ветки – до машины Беллы мы добрались всего за пару минут, ни разу не остановившись, не обращая внимания на сильную боль в легких. Прежде чем сесть, я сунул нож за пояс брюк, надеясь, что мне он больше не пригодится, но не очень уверенный в этом. Из замка зажигания торчали ключи. Только Белла с ее рассеянностью и верой в людей могла их там оставить, но я был ей благодарен, потому что по-другому заводить машины не умел. Мощный немецкий движок довольно заурчал, и вскоре особняк Свонов остался далеко позади.

Я посмотрел на Беллу. Ее лицо не было уже таким бледным, а взгляд стал осмысленным. Когда машина налетала на ямы, она слегка морщилась от боли. В руках она сжимала какую-то книгу, которую успела схватить в гостиной.

- Белла, зачем это тебе?

- Это магическая книга моей бабушки. Я подумала, может, здесь найдется информация про чудовище.
Я не стал с ней спорить. В любом случае я еще не оправился от шока и поверил во всю эту паранормальную фигню, да и Белле не мешало чем-то занять себя, пока мы не приедем. Не теряя времени, она включила свет в салоне и, откинув тяжелую обложку, принялась перелистывать страницы.

- Здесь ничего нет.

Через двадцать минут Белла захлопнула книгу и, словно только что очнувшись от сна, спросила:

- Куда мы едем?

- Ко мне. Я должен убедиться, что с сестрой и братом все в порядке, а этот урод не побывал там до того, как пришел за мной.

Остановившись и не глуша двигателя, я буквально вырвался из машины и побежал к крыльцу. Белла бежала следом. Но я напрасно волновался. Эмметт колотил в подвале грушу, Розали спала наверху. Я не стал их тревожить и, вернувшись на первый этаж, запер дверь, придвинул туда несколько кресел и тумбу, потом закрыл все ставни. К тому времени, когда я закончил, из кухни вышла Белла. В руках у нее были подсвечники и банка с солью.

- Принеси остальные, - устанавливая свечи на свободном месте за диваном, попросила она.

- Зачем они?

На несколько мгновений Белла смутилась, ее щеки вспыхнули нежным заревом.
- Я хочу вызвать дух своей бабушки. Попросить защиты и спросить, может быть, она знает, как это остановить. Тут написано, что дух привязан к месту смерти и самому ему трудно переноситься в другой дом, это требует усилий и причиняет боль. Поэтому рекомендуется провести ритуал, к тому же это даст духу сил.

Я все еще был под впечатлением от встречи с монстром, еще помнил его пылающие желтым огнем огромные глаза, поэтому легко согласился помочь. Разве то, чему мы были свидетелями, не являлось ненормальным, так почему бы не попытаться еще и попросить помощи у духа. Пули тут помогали мало, и я готов был испробовать все доступные средства.

Расставив подсвечники согласно указаниям в книге, Белла очертила солью круг и, уколов палец, капнула несколько капель в его центр. Чувствуя себя все же не в своей тарелке, я вместе с Беллой стал читать заклинание призыва. Когда мы закончили, ничего не произошло. Скептик, сидевший во мне, довольно ухмыльнулся. А ты чего ждал? Но я не разделял его радости. Кто еще мог нам помочь?
- Что здесь творится? Вы что, двигали мебель?

На лестнице стояла Розали. Как бы ей ни было плохо и страшно, она успела собрать волосы и набросить поверх пижамы халат. Моя сестра никогда бы не позволила себе появиться на людях в не подобающем виде. Даже если бы горел дом или она знала, что вскоре сюда ворвется монстр.
- Я слышала, как ты пришел. А это кто?

- Привет-привет, - Белла смущенно помахала рукой. - Я с ним, но в статусе наших отношений пока не разобралась, - она улыбалась, однако было ясно, что ей не по себе.

Сестра, нахмурившись, смотрела на Беллу, одетую в футболку, шорты и грязные носки. Я попытался найти требуемые объяснения, пока Розали приближалась к нам. Но не успел я ничего сказать, как сестра завопила:

- Что это за ерунда? Вы чем занимаетесь? - мыском туфли она ткнула в круг, нарушая границу. Свет погас, но спустя секунду снова зажегся.

- Кто это? Ты что, с ума сошел? – даже не заметив маленького блэкаута², продолжила бушевать Розали. Белла молчала, а меня внезапно пронзила острая вспышка боли. Я схватился за воздух и чуть не упал – мое тело уже было не только моим. Кто-то еще получил контроль над его движениями. Спотыкаясь, я побрел к лестнице в подвал.

- Нужно было выпустить ее, нарушить границу круга, - Белла, кажется, поняла, что происходило и бросилась поддерживать меня за руку. Розали не отставала.

В подвале было душно и пахло плесенью. Эмметт увлеченно колотил боксерскую грушу. Увидев наше странное шествие, он замер, занеся руку для нового удара.

- Рози, что здесь происходит? – видимо, вид у меня был такой, что добиться ответа от меня он не надеялся. Но у Розали ответа тоже не было. Белла лишь коротко поздоровалась, как будто для нее не было ничего необычного в том, чтобы тащить одержимого духом мертвой бабушки типа через подвал.
Оказавшись у дальней стены, я упал на колени, почувствовав, как чужая сущность оставляет тело, и мои руки и ноги снова принадлежат только мне.

- Здесь, - прохрипел я, вставая на трясущиеся ноги. Белла, не задавая вопросов, бросилась к стойке с инструментами. Раздался металлический лязг и грохот, через пару минут она вернулась с ломом, совком и ведром. Схватив лом, я принялся расшатывать и поддевать камни. Я никогда не был силачом, но внезапно проснувшаяся жажда жизни придавала сил. Также, возможно, во мне осталась частица чужой энергии. Очень мощной. Пот лился ручьями, мышцы дрожали от напряжения, но я не останавливался. За спиной тихо переговаривались Эмметт с Розали. Я знал, что они считают меня психом, но на объяснения времени не было. Под камнями оказался слой слежавшегося грунта, твердостью не уступающего камням, и я продолжил орудовать ломом. Наконец почва стала рыхлой, и ее можно было выгребать совком, что Белла и сделала, не дожидаясь моих команд. Я же рыл землю прямо руками, отбрасывая горсти себе за спину. Остановился я, только услышав крик Розали. Когда я повернулся, мои руки замерли. У входа стоял Джейкоб. Выглядел он устрашающе. Весь в ранах и синяках, в некоторых местах кожа свисала лоскутами, обнажая мышцы и сухожилия. На груди расплывались кровавые пятна, правый глаз отсутствовал, однако в левом я отчетливо различил знакомые золотые искры.

- Не дай ему подойти, - крикнул я Эмметту. То ли он и сам понимал, что намерения у Джейкоба отнюдь не мирные, то ли хотел защитить оказавшуюся на пути у дворецкого-водителя-повара Розали, но, не раздумывая, бросился вперед, нанося удар первым. Джейкоб успел увернуться и одним мощным рывком повалил Эмметта на каменный пол. Пытаясь не смотреть на то, как они отчаянно сцепились и наносят друг другу удары, я вернулся к яме. Вскоре пальцы коснулись чего-то твердого. Я испугался, что это снова камни или бетон, но преграда была гладкой и на ощупь напоминала металл. Вскоре мы с Беллой без труда извлекли на поверхность небольшой железный ящик. В тот же момент Джейкоб взревел, краем глаза я заметил, как он отшвырнул Эмметта. Я попытался открыть ящик, но сорванные ногти кровоточили, руки были влажными от страха и постоянно соскальзывали. Наконец я догадался достать нож и поддеть крышку, она хоть и с трудом, но поддалась. Что-то тяжелое толкнуло меня в спину, и, выронив нож, я отлетел в сторону. Чувство было такое, словно на меня наехал грузовик. Открыв глаза, я увидел перед собой окруженного кровавым ореолом Джейкоба. Вблизи он выглядел еще хуже, от него пахло разложением и застаревшей кровью. Из пустой глазницы сочилась мутная клейкая жидкость, на смуглой коже четко проступала сетка из пульсирующих капилляров и вен. Встав на четвереньки, Джейкоб завыл, и я понял, что сейчас он перегрызет мне горло. Но в следующий момент его тело задергалось в судорогах и тут же, обратившись в пепел, опало невесомыми хлопьями на пол. Плохо соображая, что происходит, смешно перебирая ногами и руками, я отполз назад. Как оказалось, не напрасно. От пепла в воздух уже поднимался черный дым, сначала едва заметный, но потом все более плотный и густой. Дым клубился, расползался в стороны, приобретая очертания огромного волка. Но еще до того, как трансформация закончилась, жуткий силуэт чудовища окутало белое свечение, такое же, как я видел в гостиной у люстры. В следующий момент они оба исчезли. Тьма поблекла и в конце растворилась в ослепительной вспышке света. По-видимому, добрый дух, помогавший нам все это время, утащил черную душу в иное измерение.

Немного придя в себя, я добрался до Беллы. Обессиленная, с опущенными руками, она сидела рядом с ямой и открытым ящиком. Преодолевая страх, я заглянул внутрь, но кроме моего ножа для писем там ничего не оказалось.

- Белла, что там было?

Вытерев слезы и развозя по щеке грязь, она тихо ответила:

- Тело. Там был труп ребенка. Как живой. Маленький ребенок, ему было не больше пяти лет.

- Эй, что это за хрень? - ощупывая себя, к нам подошел Эмметт. - Мне кажется, вы двое единственные, кто что-то понимает.

- Я могу рассказать лишь то, что случилось. Но понимаю я не больше твоего, - я крепче обнял Беллу, и, если честно, мне было плевать. Не уверен, что хотел бы получить объяснения, но я их получил.
Рыдая и путая слова, Розали рассказала страшную историю. Наш далекий предок боялся за свою жизнь, в каждом видел врагов, не доверял даже слугам и охране. Однако один колдун пообещал ему абсолютную защиту. Дал слово создать неуязвимого воина, слугу, преданного своему хозяину до гроба. Для этого ему нужно было подходящее тело. В общем-то, годилось любое тело, но желательно, чтобы это был зверь – вселить сущность в тело человека значительно сложнее. Наш предок выбрал волка, поскольку считал волков достаточно злобными и выносливыми тварями и, кажется, по-своему их любил. Кроме всего прочего, достать мертвого волка не составляло особого труда, чего не скажешь о львах и других экзотических животных. Но, главное, им требовалась черная душа.

- Что за черная душа? - спросил Эмметт.

- Это несчастная душа, не знавшая любви при жизни, о которой все забыли и не вспоминали после смерти. И не просто душа, а душа ребенка.

Белла зажала рот ладонью, я содрогнулся, представив себе подобное.

- Они провели ритуал черной магии и вселили озлобленную душу в тело волка. Все случилось, как и обещал колдун. Существо было практически бессмертно, обладало невероятной силой и преданностью хозяину. Взамен требовалось лишь раз в месяц давать чудовищу несколько капель своей крови. В знак того, что второй раз душа забыта не будет.

- И что потом?

- В каждом новом поколении старший сын или дочь должны были следовать жуткой традиции и кормить волка своей кровью.

- Твою мать, - Эмметт сплюнул.

- Откуда ты это знаешь? - уже догадываясь, каким окажется ответ, спросил я.

- Мне рассказал отец. Он знал, что умирает, и попытался все объяснить мне. Он бы с большим удовольствием передал свою тайну одному из сыновей, но я была старшей, и, значит, пришла моя очередь приносить кровавые подношения.

- Ты во все это поверила?

- Конечно, нет! Я думала, у отца бред и его разум затуманен морфином. Естественно, я не стала резать себе вены и лить кровь.

- Я правильно понимаю, что после этого чудовище слетело с катушек, испугавшись опять оказаться забытым? – снова вмешался Эмметт.

- Видимо, этого оно перенести не могло и решило отомстить виновным, – рассуждал я. - Потомкам тех, кому оно столько лет служило.

- Но я не знала, - Розали упала на пол и стала заламывать руки. - Я не хотела. Не хотела, чтобы из-за меня погибла Элис.

- И Джаспер, - добавил я. - Он съехал с дороги и погиб. Наверное, чудовище преследовало его, оно любило нападать на нас, когда мы оказывались одни. Оно просто выскочило на дорогу, Джаспер попытался уйти от удара и врезался в дерево. Но даже не умри он сразу, волк добил бы его в лесу.
Я помолчал, обдумывая, как бы мне выразить то главное, что я понял.

- Розали, ты не виновата. Здесь вина каждого из нас. Если бы мы больше доверяли друг другу и не ссорились. Если бы чаще навещали отца и лучше знали его. Если бы не были заняты каждый только собой.

Из груди Розали продолжали вырываться тяжелые вздохи, ее тело сотряслось от все новых приступов рыданий.

- Ох, Рози, ничего теперь не исправишь, – Эмметт, опустившись на колени, обнял сестру за вздрагивающие плечи. - Не кори себя. Расскажи отец обо всем мне или Джасперу, мы бы ему тоже не поверили.

Пока брат успокаивал Розали, я еще раз посмотрел на Беллу. Она выглядела измученной, ее бледное лицо стало пепельно-серым, но взгляд карих глаз оставался все таким же волшебным. Эти глаза светились, как два слабых огонька, и заставляли надеяться на лучшее завтра. Придвинувшись ближе, я обнял Беллу за плечи. Другой рукой стиснул лежащий в кармане листок из блокнота – тот, что был с сердечком. Похоже, бабушка Беллы была еще и провидицей. Как бы там ни было, сердце мое в самом деле оказалось пробито навылет.

- Ты в порядке?

- Да, наверное, да, - она повернулась ко мне, и на ее губах проступила вялая улыбка. - Только теперь еще долго не смогу выходить одна на улицу ночью. Да и в доме жить мне будет непросто.

- Так, значит, ты его не хочешь продавать?

Она молча помотала головой.

- Я рад, мне очень нравится твой дом.

- Я решила сохранить его в память о бабушке. И я всегда рада буду видеть тебя там.

- Вы только посмотрите на эту сладкую парочку. Просто кремовый торт, - Эмметт хохотнул. Его смех был натянутым, но чувствовалось, что напряжение понемногу его покидало. Розали тоже слабо улыбнулась. - Но, думаю, отцу она бы понравилась.

И тут я понял, что должен сделать. Раньше я бы, наверное, не решился, но теперь понял, как быстро может утекать время и насколько мучительно перебирать в уме картины не свершившегося будущего и корить себя за то, чего не сделал. Кто-то ищет власти и бессмертия, создает непобедимых слуг, но я искал лишь счастья, и я, совершенно точно, его нашел. Мое счастье было в Белле Свон, и когда я целовал ее, то чувствовал это каждой частицей души и клеточкой тела.

- Кажется, теперь статус ваших отношений определился, - своим ледяным голосом сказала Розали, но было очевидно, что она делает это по привычке и на самом деле Белла ей тоже понравилась. Я полагал, что теперь, по крайней мере, у нее будет время для того, чтобы изменить свое мнение. Мое мнение, я знал это точно, останется неизменным. И оно не изменилось.

Спустя пять лет, сидя под старой яблоней рядом с домом Беллы я, не кривя душой, повторяю все то, что сказал ей в тот страшный день. Я повторяю ей эти слова каждый год, и они не кажутся мне затертыми или лишившимися своего смысла.

- Я не знаю другой такой девушки. Ты самая необычная и удивительная, в тебе я нашел то, к чему всегда тянулся: чуткость и мягкость, доверие, веру в людей и в то лучшее, что есть в мире. И когда волк хотел нас убить, я думал о тебе, а не о себе. Умирая, я хотел бы видеть перед мысленным взором твое лицо.

Белла молчит, но в ее взгляде светится понимание, и я знаю, что она чувствует то же самое.

- Может быть, кому-то покажется, что я поспешил. Но мне не требуется десять лет, чтобы понять - именно ты моя вторая половина. Я рад, что не упустил ни секунды, проведя все это время с тобой. Ведь понимание, преданность и любовь не в силах создать ни один волшебник, они могут зародиться только в сердце и только добровольно. Не нужно темных ритуалов.

Белла нежно улыбается так, словно я глупый ребенок, который никак не может выразить простыми словами свою мысль. В отличие от меня она может и поэтому говорит:

- Как же сильно я тебя люблю.

1 Машербрум — высочайшая вершина хребта Машербрум (Центральный Каракорум).
2 Блэкаут - нарушение нормального режима всей или значительной части энергетической системы, связанное с повреждением оборудования.

Автор: Bad_Day_48; бета: tatyana-gr