Название: Обсервация
Автор: -
Жанр: драма, фантастика
Рейтинг: R
Аннотация: Человек за человеком, город за городом, регион за регионом, страна за страной… Буквально за несколько дней чума охватила огромную часть населения земного шара и не собиралась останавливаться на достигнутом.
Все, что старались так рьяно сохранить, рассыпалось как карточный домик.
Обсервация должна была стать логическим завершением, концом эпидемии. А стала началом конца.

_______________________

Обсервация — медицинское наблюдение за лицами, временно изолированными в связи с подозрением на инфекционное заболевание или при контакте их с больным особо опасной инфекцией. Обсервация осуществляется при чуме, холере, натуральной оспе; часто является элементом карантинных мероприятий в отношении так называемых карантинных болезней; может выступать как самостоятельной мерой профилактики, так и идти в комплексе с другими профилактическими мероприятиями (в частности – с карантином; в этом случае обсервация организуется позже, так как карантин – более строгая мера, либо применяется к отдельным лицам).

Боль, душераздирающие крики и липкая духота. Неприятный больничный запах и люди, умирающие не по дням, а по часам. Люди в белых халатах, много таких людей, денно и нощно крутящихся подле больных. Больные, живые, полуживые, полумертвые, в агонии, в бреду, без сознания.
Военные, ящиками разгружающие новейшие, сильнейшие антибиотики и другие медикаменты.
Военное положение.
Карантин.
Чума.
Маленькая палочка*, за несколько дней подкосившая население небольшого сибирского городка, которая за три дня унесла жизни десятков человек и которая продолжает покушаться на жизни других.
Маленькая палочка, посеявшая хаос и боль, животный страх, сомнения и ужас.
Откуда она взялась в условиях современного мира, так до конца и не ясно. Откуда она появилась в небольшом сибирском городке с населением едва превышающем несколько тысяч человек, непонятно. Времена темного средневековья давно прошли, но люди все равно иногда заражаются, даже в развитых странах пара человек в год да подцепит заразу. А где, когда и как человек заразится, никогда нельзя предугадать.
Не смотря на все меры предосторожности и современные средства профилактики, до конца победить чуму не удалось.
И вот теперь она бушует тут, сметая все на своем пути.
Соня лишь на секунду прислонилась к прохладной стене, выложенной кафельной плиткой, в процедурном кабинете, в котором так приятно пахнет стерильной чистотой. Она жадно вдыхает этот чистый, пахнущий йодом воздух, этот свежий, относительно здоровый кислород. Она хочет еще хотя бы на пару минут задержаться здесь, но Роза уже кричит во всю глотку:
- Нечаева, мать твою, некогда рассусоливать! А ну, шевелись! – И Соня срывается как подорванная, снова погружаясь в хаос, творящийся вокруг.
Кажется, Роза зла. Она кричит на всех и вся, иногда ее крики прерываются ее же нецензурной бранью. Она кажется мегерой или даже злой ведьмой.
Но это не так.
Она хорошая, даже очень. Просто Роза прекрасно знает, что если на всех своих подопечных не рявкнуть хорошенько, то они все разбегутся и попрячутся по углам от страха. Они бросят пациентов, пытаясь оградить себя от всего этого. А злую Розу они боялись больше, чем чумы. И она пользовалась этим.
На самом деле, Соня вовсе не подопечная Розы, ведь та – старшая медсестра больницы, а Соня – доктор, приехавшая сюда лечить больных. Но людей не хватает, а рабочий день у нее закончился, поэтому она автоматически попадает в руки к Розе.
Во все остальное время она так же, как и все, помогает размещать зараженных и оказывает им первую медицинскую помощь. А зараженных становится все больше и больше.
Кажется, что люди поступают каждую секунду, но это не так. Они поступают каждые несколько минут. Их так много, и каждого нужно осмотреть.
Кондиционеры не помогают, и от духоты нет спасения. Больные просто воют от жары, а медперсонал не выдерживает и норовит грохнуться в обморок прямо рядом с зараженными.
Но на обмороки нет времени. В первую очередь – борьба со стихией, все остальное потом.
Современные защитные костюмы, может, и спасают от заражения, но во всем остальном они ужасны. Кажется, что в них дышать невозможно вообще. Они как вторая кожа облегают все тело, и создается впечатление, что ты едва ли можешь в них шевелиться. А в купе со специальной маской, больше похожей на противогаз, и вовсе становится дурно.
Дурно до обмороков.
И вот, тебе все же захотелось грохнуться в обморок посреди заполненного холла, как появляется Роза и вставляет тебе по первое число. Ты тяжко вздыхаешь и дальше бежишь спасать людям жизни, не смотря на дикое желанию послать все к черту, не смотря на страх заразиться от них.
Не смотря на усталость.
Соня очень устала. Она уже сто раз прокляла тот день, когда решилась на поездку сюда. Ее уже тошнило от окружающей обстановки, но назад пути нет. Либо ты спасаешь людей, уничтожаешь чуму и героиней возвращаешься домой, либо ты заболеваешь чумой, умираешь и отправляешься прямиком к Создателю. Можешь даже не надеяться, что твое тело отправят родным и близким дабы похоронили тебя по всем обычаям – твой труп сожгут с трупами других таких же несчастных. Порадовать может лишь одно – в огне умрет та самая палочка, что отправила тебя к праотцам, потом она уже никому не сможет навредить.
Но на мысли о смерти, как и на все остальное, времени нет. Главное – пациенты.
***
Самые лучшие антибиотики отправляются в огромных количествах секретным грузом, чтобы никто ничего не заподозрил. Чтоб никто не узнал, что здесь бушует чума. Паника – во сто крат хуже пандемии*, и от нее спастись куда сложнее, чем от смертельной болезни.
Медперсонал в огромных количествах дает антибиотики больным и в таких же количествах принимает сам. Всем все равно, что такое частое употребление может привести к тому, что чума попытается адаптироваться к ним, хоть это и маловероятно. Завтра ведь опять привезут новые антибиотики, еще лучше старых. И кто как бы ни поносил антибиотики, как бы все ни твердили с экранов телевизоров или по радио об их ужасном вреде, они помогали.
Антибиотики начали действовать. Впервые за последние две недели люди перестали умирать.
Все вздохнули с облегчением.
Соня тихо радовалась, снова выбрав минутку, чтобы убежать в процедурку и тихонько подышать стерильной чистотой с примесью запаха йода. Впервые за последние дни она поняла, что все это было не напрасно.
Чума излечима.
На самом деле, подцепить чуму Соне было не так-то просто – прежде она была вакцинирована, как и весь остальной персонал, но девушка все равно боялась, что могла заразиться и не спастись. Теперь она знала, что надежда есть.
То, что надежда есть, поняли и все остальные, но все равно были осторожны. Они все так же суетились около больных, Роза также кричала на всех, только что голос стал более сиплым из-за сорванных связок.
Все оживились, и теперь дни и ночи проходили не в таком напряжении как прежде. Чем лучше становилось пациентам, тем больше крепла надежда в сердцах людей.
Спустя еще пару недель люди начали выздоравливать.
Жизни тех, кто заболел и тех, кто только может подцепить заразу, были вне опасности.
Новейшие антибиотики на «отлично» справились со своей задачей. Теперь было впору воспевать дифирамбы отечественной фармакологической промышленности. Теперь впору было воспевать дифирамбы и всем тем, кто лечит людей этими самыми антибиотиками.
Теперь впору было открывать шампанское, и оно было открыто. Впервые в больнице слышались не только стоны больных и бред умирающих, но и радостные возгласы, но и восторженные речи. Теперь все было хорошо.
Медленно, но верно начался процесс восстановления. Медленно, но верно люди выздоравливали и возвращались к своей обычной жизни. Медленно, но верно на смену страху и панике пришел покой.
Медленно, но верно пролетали дни, и вот уже Соня, как и многие другие, могла считать дни до возвращения домой.
На смену карантину пришла обсервация – менее строгая, но не менее эффективная мера защиты и профилактики.
Городок все еще оставался во власти военных, которые так же патрулировали улицы и следили за исполнением предписанных правил.
А те врачи, медсестры и медбратья, которые прошли весь карантин, возвращались домой. На смену им приехали другие врачи, медсестры и медбратья, которые взялись осуществлять свою работу уже в новом режиме – режиме обсервации.
И день, когда Соня отправилась домой, стал счастливейшим в ее жизни.
Она в очередной раз окинула взглядом светлые стены, столик с инструментами, стеклянные шкафы с лекарствами так любимого ею процедурного кабинета, словно запоминая эту картину.
Теперь девушка стояла здесь в последний раз. Она знала, что сейчас выйдет за эту дверь и отправится домой. И она надеялась, что сюда уже никогда не вернется.
Никогда.
***
Соня смотрела в окно автомобиля, в котором отражался ее родной город. Она улыбнулась сама себе, с жадностью охватывая все, за что цеплялся взгляд.
Дома. Теперь она наконец-то дома.
Теперь уже ничего не имеет значения. Она здесь. Дома. Живая и невредимая.
Она вернулась сюда. Вернулась, и все стало на свои места.
Соня не помнила, как вышла из машины, не помнила, попрощалась ли с водителем, не помнила, как добежала до квартиры и как вставила ключи в замочную скважину.
Лишь только она переступила порог и захлопнула дверь, сразу же начала жадно глотать такой любимый, знакомый до боли запах, который был во сто крат лучше стерильного запаха с примесью йода…
А потом просто съехала по стене вниз.
- Дома, - тихо прошептала она, - наконец-то я вернулась домой.
Несколько дней подряд сидеть дома и никуда не выходить было просто прекрасно. Так же прекрасно как спать сколько угодно, валяться на диване, закинув ноги на его спинку да пялиться в телевизор, смотря что попало.
Соня впервые наслаждалась ничего-не-деланием с таким удовольствием. Никогда прежде она не чувствовала себя более восхитительно, проводя время за подобными развлечениями.
Никогда в жизни она не спала лучше и хуже одновременно.
Лучше – потому что стоило голове коснуться подушки, как она тут же засыпала.
Хуже – во сне ее все еще преследовали страшные картины ужасной болезни.
Но на это она уже научилась не обращать внимание.
Все ее внимание было сосредоточено на том, что она наслаждалась жизнью.
Но этой ночью она не могла уснуть. Липкая духота снова и снова воскрешала в памяти ужасные картины из карантинной зоны, а глаза отказывались закрываться.
Оставалось только ворочаться в постели да прислушиваться к тиканью часов, что стоят на столике рядом. Но это быстро надоедает.
И в тот момент, когда усталость все же берет вверх, и сознание проваливается в дремоту, красоту момента разрушает телефонная трель.
В этот миг можно возненавидеть весь мир.
Соня устало сняла трубку, готовая разорвать в пух и прах звонящего не только силой мысли, но и словом, сильным русским словом. Но она даже не успела ответить.
- Софочка, Софочка, миленькая! Все просто ужасно! – со слезами причитала Роза.
- Роза Абрамовна, погодите, что случилось? – Быстро спросила девушка, пока та снова не начала рыдать в трубку.
- Чума. Она вернулась.
«Вернулась».
Это слово глухим эхом отозвалось в мозгу девушки и сразу же въелось в ее подсознание.
Роза что-то еще говорила, но Софья ее уже не слышала. Мысленно она снова вернулась назад, за несколько недель до возвращения домой.
Неужели все начинается сначала?
- Соня, ты вообще меня слышишь? – раздосадовано крикнула Роза, не получая от нее ответы.
- Прости, я задумалась, так что там такое?
- Ты меня вообще не слушала. Так вот – чума вернулась. Люди снова умирают, и ничего уже не спасает. Теперь умирать начал даже медперсонал, - ее голос стал чуть слышнее шепота.
Значит, теперь не спасала и вакцина.
- Соня, я прошу тебя, приезжай скорее, ты нужна нам! Нам нужны люди, иначе все может закончиться очень плохо!
Вернуться? Туда?
Нет. Нет, нет, нет.
Все естество Софьи восставало против этой мысли. Она не хотела этого, она не собиралась этого делать. Она же не должна была возвращаться. Она больше никогда не должна возвращаться туда.
И в этот момент ей хотелось сбежать. Хоть куда. Сбежать, спрятаться, затаиться ото всех и вся.
Сбежать куда угодно.
Но только не туда.
Роза все поняла. Поняла потому, что не слышала голос девушки, а слышала быстрое, прерывистое дыхание. Тогда она применила главное оружие.
- Пожалуйста, - тихо прошептала она, - пожалуйста, помоги нам. Помоги им всем. Ты знаешь, что делать. Ты сделала это однажды.
И Соня капитулировала. Она знала, что не может бросить их там, поэтому ее решение на момент звонка Розы было уже предрешено.
- Хорошо, - прохрипела она в трубку, - я постараюсь приехать как можно скорее.
***
Что такое страх? Абстрактное чувство или игра подсознания? Инстинкт?
Страх – это то, что невозможно описать словами. Это то, что надо прочувствовать, прожить, попробовав этот ужасный вкус. Только тогда можно с уверенностью сказать, что ты знаешь, что такое страх.
До этого момента Соня думала, что прекрасно знала это. Теперь же ей казалось, что все, что она испытывала до этого, не назовешь даже легким переживанием. Теперь ее страх стал другим. Более мощным, более ужасным, более… даже невозможно подобрать слов. Это было опустошающее чувство, дикая смесь ужасающих ощущений и удушающей паники. Это было то, что сжигало девушку изнутри.
Все ее действия, каждое ее слово, каждый жест были наполнены страхом до краев. Еще бы – весь ад, который она прошла до этого, начался вновь. И, похоже, теперь спасения ждать неоткуда.
Похоже, это и есть апокалипсис.
Конец света.
Страшный суд.
Как ни обзови – смысл остается тот же. И причина всему этому – чума.
Теперь это был не тот возбудитель, что вызвал первую волну эпидемии. Это было нечто другое – нечто более сильное, живучее, опасное. Антибиотики не смогли повлиять на это, да и старая вакцина не спасала.
Теперь это качественно новый микроорганизм, с которым никто не знал, как бороться. А времени ни на испытание новых антибиотиков, ни на изготовление новой вакцины не было.
Время вообще играло против всех. Время играло по своим правилам. Чем дальше, тем страшнее.
А дальше – болезнью поражались другие. Чума шла вперед, не ограничиваясь ничтожным клочком земли с ничтожным по меркам мира населением. Все больше людей заболевало с каждым днем, все больше людей умирало. Человек за человеком, город за городом, регион за регионом, страна за страной… Буквально за несколько дней чума охватила огромную часть населения земного шара и не собиралась останавливаться на достигнутом.
Теперь ко всему прочему прибавилась еще и паника. Впрочем, она начала проявляться еще раньше, чем началось массовое заражение, как только в маленьком сибирском городке был снят карантин, и туда потоком хлынули люди. В частности, журналисты, которые непонятно каким образом узнали, что здесь творится. Политика секретности не помогла. Все, что старались так рьяно сохранить, рассыпалось как карточный домик.
Обсервация должна была стать логическим завершением, концом эпидемии. А стала началом конца.
***
- Почему, черт побери, вы не удержали под контролем инфекцию? – Стуча кулаком по столу, кричал генерал Токарев на тех, кто еще остался жив.
Он немедленно хотел получить ответ на свой вопрос. Ему плевать на погибших людей, плевать на медперсонал, сложивший жизни в борьбе с болезнью, плевать на собственных солдат, которые пытались держать все под контролем. Многие из них так же умерли.
Массовое распространение инфекции произошло под его началом. Теперь главное для него – спасти собственную шкуру, собственное звание и место в рядах нашей доблестной армии. А на остальное – плевать.
- Это ты у меня спрашиваешь? – ощетинился Петров, начальник медицинской службы, - А где был ты и твои приближенные, когда под видом родственников и бывших жителей в город начали просачиваться журналисты, благодаря которым весь мир узнал о том, что здесь происходит? Где был ты и твои приближенные, когда твои солдаты не могли справиться с паникой еще живого населения? Где был ты и твои приближенные, когда гибли мои люди, стараясь всеми правдами и неправдами подавить вторую волну чумы? Ты был дома. Дома, в тепле и уюте, хотя должен был быть здесь. Ты нарушил устав, воспользовался служебным положением. Возможно, ты и был тем носителем вируса, который заражал всех там, на большой земле. Благодаря тебе мы и пожинаем плоды бездействия и халатности. Браво, генерал, если кто и останется в живых, тебя он точно будет долго поминать.
- А вот этого не надо. Не надо вешать всех собак на меня. Не надо обвинять меня во всех смертным грехах, - прошипел генерал.
- А не во всех. Только в одном, - усмехнулся Тихонов, молодой врач, такой же зеленый, как и Софья. Павел Тихонов приехал уже в обсервационную зону. Он думал, что увидит завершение эпидемии, а вместо этого увидел расцвет новой, более страшной болезни.
- Ты! – просто озверел генерал, - Да кто ты такой, чтобы мне указывать, обвинять меня? Да я таких, как ты… - договорить он не успел, так как схлопотал по лицу от Тихонова. Нос приятно хрустнул под кулаком молодого паренька, и этого было достаточно, чтобы Токарев замолчал.
- Да пошел ты, - прошипел Тихонов, - ты бы вообще молчал да молился об отпущении всех своих грехов. Судя по всему, с этой волной эпидемии люди уже не смогут справиться ни здесь, ни где-либо еще. Если бы ты нормально выполнял свои обязанности, ничего этого не было бы. Может, умерло бы все население этого города. Скорее всего, умерли бы и мы, и военные, наводнившие все здесь. Но чума не пошла бы дальше. Здесь бы была зона консервации, все бы сожгли, и возбудитель был бы уничтожен в огне. Все остальные были бы живы. Ты заварил заварушку, в которой все закончится очень плачевно. Остается только надеяться, что ты сдохнешь как можно раньше.
В кабинете повисла гробовая тишина.
- Но ведь есть же какой-нибудь способ? Как то же можно вылечиться? – просипел Токарев.
- Ты дурак или как? Говорят же тебе, нет ни лекарств, которые могли бы справиться с чумой, ни вакцины, которая смогла бы защитить.
- А создать новую вакцину?
- Когда? Когда ее создавать? На это требуется время. Много времени, не неделя и не две. И даже не месяц. Но даже если вакцину и создадут в рекордно короткие сроки, ее надо испытать. Узнать, пригодна ли она для защиты. И даже если испытания пройдут успешно, к этому времени практически все будут заражены, а зараженным нельзя вводить вакцину, - сказал Петров.
- А это еще почему?
- Да потому что вакцина – это не лекарство! – взревел Тихонов. - Вакцина – это тот же возбудитель в ничтожно малом количестве и вводится для того, чтобы организм выработал специальные антитела, которые будут связывать возбудителя. А если человек заражен, да ему еще ввести вакцину, он умрет практически сразу!
- Но можно же провести все анализы и проверить, здоров человек или нет.
- В инкубационный* и продромальный* периоды заболевания возбудитель не выделяется, начинают проявляться лишь субъективные признаки болезни, присущие многим заболеваниям, анализы ничего не дадут, - пробормотала Софья. - Мы не можем быть уверены, что человек здоров, тем более в ситуации тотального заражения.
- Но ведь ты, Петров, - продолжал настаивать Токарев, - ты же прошел весь карантин. Ты прошел всю обсервацию. Ты здесь с самого начала, но ты же не заразился! Ты же здоров! Ты что, мутант какой-то, который адаптировался к чуме?
- Сам ты мутант, - пробормотал Петров, - каждый человек по-разному воспринимает инфекцию. Каждый организм по-разному адаптируется к ней. То, что я был здесь с самого начала, помогло мне больше других адаптироваться к болезни. Но это не значит, что я абсолютно здоров. Быть может, я и вовсе не заболею и останусь жив. А быть может, я умру сегодня ночью. Может, мы все умрем сегодня ночью. А может, все выживем.
- Дурдом какой-то, - пробурчал генерал и вышел, громко хлопнув дверью.
И снова кабинет погрузился в молчание.
Каждый из сидящих думал о своем, но в то же время его мысли были так схожи с мыслями других, сидящих здесь. Все мысли то и дело обращались к одному.
От этих мыслей невозможно было абстрагироваться. От этих мыслей невозможно было избавиться. Они словно разъедали мозг изнутри, снова и снова напоминая о том, что гибель неминуема. Снова и снова напоминая о том, что теперь спасения нет и уже не будет.
- У меня друг живет в Китае. – пробормотала Роза. - Уехал пару лет назад, да так и остался. Он звонил мне несколько часов назад и рассказал занятную вещицу. У них люди начали умирать от птичьего гриппа примерно в то же время, когда и у нас началась первая волна эпидемии. Потом все вроде успокоилось, но это для прессы и простых людей, чтоб панику не нагонять. В свете последних событий же выяснилось, что это и не птичий грипп вовсе. Это просто так обозвали, чтобы не так страшно звучало. Их правительство грешит на японцев. Они во время второй мировой войны работали над биологическим оружием, которым как раз-таки и была чумная палочка, только ее вирулентность* была в сорок раз выше обычной, да и живучесть зашкаливала. Травили им как раз китайцев, да только в то время сами понимаете, люди и без чумы умирали. Война, как-никак. Что с этим оружием случилось потом, естественно, неизвестно. Да и японцы оказались проигравшими, поэтому там и запреты на оружие, и прочее, и прочее… В общем, с тех пор за изготовлением биологического оружия их не подлавливали. А оружие с китайской территории, естественно, никуда не девалось. А когда только закончился карантин, а режим обсервации на радостях никто не соблюдал, были тут китайцы. Приезжали к какому-то бизнесмену, и их спокойно так, без всего, пропустили.
- Здесь были китайцы? – удивилась Софья.
- А где их сейчас нет? – не без сарказма спросила Роза, - Так что, скорее всего, эту чуму мы подхватили именно от них. Ну а дальше и сами начали распространять инфекцию, Токарев же смылся из города, только карантин закончился. Все военные начальники тоже вслед за ним уехали.
- И китайцы тоже ее распространяли, и до сих пор распространяют, - сказал Петров, - почему же ты раньше не сказала?
- А когда? У нас завал полнейший. Не успевают доставить больных, как медсестры и медбратья сваливаются. Да к тому же, что это даст? Повесить всю вину на китайцев? Японцев? Да мы и сами не меньше виноваты. И так уже почти никого не осталось. Кто смог – сбежал, кто не смог – умер или же вот-вот должен умереть.
- Ну, ты бы могла самую малость облегчить совесть Токарева, - пробормотал Тихонов.
- Пусть помучается. Конечно, совесть его вряд ли загрызет, зато за свое тепленькое место попереживает.
- Интересно, сколько времени нужно для того, чтобы заразилось большинство? – тихо спросила Соня, безумно боясь получить ответ на свой вопрос.
- Немного, полагаю. Мы с Александром Ивановичем провели небольшое исследование. Оказалось, что у этой палочки помимо высокой вирулентности, как сказала Роза Абрамовна, есть и другие особенности. У нее гораздо дольше инкубационный период в организме, вероятно, это связано с тем, что в организме есть антитела к классической чуме. Но как только возбудитель адаптируется, прогрессирует он в несколько раз быстрее. Для смерти человека достаточно нескольких часов. А учитывая транспортные связи современного мира да распространение по воздуху*, недели – двух будет вполне достаточно, - сказал Тихонов.
- Как видишь, Софочка, ничего хорошего, - пробормотала Роза.
- Черт, но должен же быть какой-то выход! Даже во времена пандемий людей выживало больше, чем умирало!
- Не забывай о том, что палочка была модифицирована искусственно. Кто знает, чего еще японцы напихали в ее геном. Если это вообще японцы и это чума с тех самых времен. Может, это какая-нибудь утечка с какой-нибудь секретной лаборатории. Кто теперь знает. Теперь уже концов не найдешь, - пробормотал Петров.
- Да, вакцину создать нельзя, но ведь можно создать сыворотку! Антитела можно выделить из вашей крови, Александр Иванович, из крови Розы Абрамовны. Да из крови кого угодно, кто еще остался в живых. В конце концов, Токарев прав – если вы выжили, значит, вы смогли адаптироваться.
- Соня, ты же сама врач, ты же прекрасно понимаешь, что эти антитела могут не помочь. Кто знает, сколько они смогут сдерживать инфекцию?
- Но сколько-то смогут. В конце концов, у многих в организме нет и таких антител. У нас преимущество – мы были здесь долгое время и мы все еще живы. К тому же, теперь выбора нет. А вдруг получится? Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть, – в глазах Сони вспыхнула надежда.
Надежда. Это потрясающее чувство. Нет, даже не так. Надежда – это состояние души, это нечто, что заставляет сердце биться, даже если все потеряно. Неправду говорят, что надежда у человека умирает последней. Надежда умирает вместе с человеком. А пока жив человек, жива и она.
Вот и сейчас надежда все еще была жива.
- У меня есть знакомый, который как раз занимается подобным. Но у нас мало времени, а до него еще как-то надо добраться, - промямлил Петров.
- В распоряжении военных есть вертолет. Токарев – бывший летчик, поэтому с транспортом проблем не будет, - уверенно заявила Роза.
- Он никогда на это не согласится.
- У него нет выбора, и ему придется сделать это. Либо выделить пилота, если таковые еще остались, - усмехнулся Тихонов, - так что, Иваныч, звони своему знакомому, пусть все подготовит. Я пойду, побеседую с генералом, объясню ему все, а вы пока соберите кровь, и вылетаем.
Тихонов вышел, Петров, начал вызванивать своего знакомого, а Соня и Роза пошли в процедурный кабинет. Тот самый, стерильная чистота которого раньше успокаивала Соню и которая уже никого не могла успокоить сейчас.
***
- Ну что ж, давайте начнем. Чем быстрее влетим, тем быстрее доставим кровь, - проворчал генерал Токарев, и все начали загружаться в вертолет.
- Я останусь здесь, - сказала Роза.
- Ты не летишь с нами? – удивился Токарев. – Почему?
- Здесь все еще остаются больные. К тому же, здесь лаборатория и медикаменты. Должен здесь кто-то быть, когда вы вернетесь.
- Очень скоро все они умрут. К тому же мы все равно сюда не вернемся, - сухо бросил генерал.
Эти слова были сказаны так бездушно, так холодно, так отречено, что Тихонову снова захотелось дать генералу в морду. Этому человеку даже сейчас было плевать на людей. Его заботила лишь собственная выгода.
- У тебя, как и у всех нас, приказ – оставаться здесь до тех пор, пока нас не отзовут. Решишь нарушить приказ – я доложу твоему начальству обо всем, что ты натворил. Тебя отправят под трибунал, и вернешься ты уже не сюда, а в тюрьму, - прошипел Тихонов.
- Но сейчас мы тоже нарушаем приказ, - напомнил генерал.
- Да, но об этом наверху не узнают. А если и узнают – ничего не будет. Мы действуем по уставу – во всяком случае, медицинская служба. А ты обязан осуществлять нашу защиту и защиту населения. Так что вперед, - сказал Петров.
Роза крепко обняла Соню и прошептала:
- Береги себя, милая.
Когда вертолет поднялся ввысь, она перекрестила его и пошла прочь отсюда. Пошла к больным, ожидать вестей – хороших или плохих. Какие уж будут. Но она позволила себе надеяться на лучшее.
***
- Я постараюсь помочь, но ничего не обещаю, - сказал Виктор Арефьев, тот самый знакомый Петрова, - надеюсь, Александр Иванович, ты останешься здесь и поможешь мне.
- Сколько по времени это займет? – осведомился Токарев.
- Андрей Борисович, в таком вопросе никак нельзя указывать какие-то ни было сроки, даже приблизительные. Поэтому давайте вы дадите нам полную свободу действий и не будете ограничивать во времени.
- Но времени почти нет.
- Я знаю. И, тем не менее, я не стал бы загадывать, - Арефьев был непреклонен, и Токареву пришлось смириться.
Он хотел остаться здесь, он боялся возвращаться назад. Он боялся за собственную жизнь, боялся, что о его проступке узнает начальство. Он боялся всего.
Но теперь выбора у него не было. Он всецело зависел от начальника медицинской службы, Петрова и его сопливого помощника. Они могли сломать его карьеру, и он был вынужден подстраиваться под них.
И хотел он того или нет, ему пришлось вместе с Тихоновым и Соней вернуться назад. Вернуться в зону обсервации.
Пока ученые мужи разговаривали между собой, Соня тщетно пыталась дозвониться до Розы, но та не отвечала. Она звонила на ее сотовый, на домашний, звонила в регистратуру больницы и даже в кабинет главного врача.
Все было бесполезно – Роза не отзывалась.
«Может, она где-нибудь прилегла и уснула», - пыталась успокоить себя девушка, - «Она ведь уже третьи сутки на ногах».
Но Софья прекрасно знала, каким человеком она была. Она знала то, что, даже не смотря на усталость, Роза не позволила бы себе оставить больных. А еще Роза ждала звонка от Сони, ведь она сама просила позвонить ее по прилету.
Была лишь одна причина, по которой она не ответила на звонок, и Соня очень не хотела думать об этом.
***
Роза действительно ждала звонка. Она бросала взгляд на телефон каждую минуту. Ей казалось, что она слышит, как вибрирует телефон, оповещая о входящем звонке, но это ей только казалось.
Роза так устала. Ее ноги отказывались слушаться, а веки, подчиняясь закону всемирного тяготения, так и норовили закрыться. Ее кости ломило, а постоянная духота усугубляла дело.
Ей было плохо.
Проверив больных и поставив им антибиотики, которые все равно не помогут, Роза вернулась в процедурный кабинет. Она прижалась лбом к прохладному кафелю стен и часто дышала, стараясь отдышаться. Раньше это помогало.
Но не теперь.
Духота становилась все более удушающей, дыхание было все более частое, сердце стало биться быстрее. И чем сильнее она прижималась лбом к кафелю, тем дурнее ей становилось.
Осознание того, что она больна, поразило Розу.
Она не хотела умирать, не так. Она мечтала умереть в глубокой старости, лежа в своей кровати, окруженная детьми и внуками. Детьми и внуками, которых у нее уже никогда не будет.
Силы покидали ее, но она сделала над собой последнее усилие. Последний рывок. Она вытащила все антибиотики, какие только были, и начала пить их. Не запивая водой, в сухую, не разжевывая и глотая, давясь и борясь с желанием опустошить кишечник.
Роза знала, что это не поможет. Но она не собиралась сдаваться без боя.
«Нет, Боже, пожалуйста, нет!» - мысленно умоляла она. – «Я не хочу умирать. Я хочу жить. Боже, пожалуйста».
Но ее молитвам не суждено было быть услышанными.
Когда сил не осталось совсем, она сползла вниз по стене. Сползла и свернулась калачиком. Как в детстве, прижала коленки к животу, надеясь, что это уменьшит боль.
Сначала было очень больно. Очень плохо. Все тело будто горело в огне. Словно ее били, словно раз за разом ломали кости. Даже плакать было больно.
А потом Роза провалилась в забытье. Там было лучше. Боль была не такой сильной, было уже не так душно и ее преследовали яркие цвета. Она было где-то очень далеко от этого гиблого места.
Она была где-то там, куда они часто ездили летом с родителями. Там, где было море и много солнца. Там, где все было хорошо.
Краем сознания она слышала какой-то вибрирующий звук. Он был приятен ее слуху, и она наслаждалась им.
Это были звонки Сони, на которые Розе уже было не суждено ответить.
Когда Соня, Тихонов и Токарев вернулись, они нашли ее в такой же позе. На полу, свернутую калачиком, прижав колени к животу, с закрытыми глазами и блаженной улыбкой на лице.
Но уже мертвую.
Соня опрометью бросилась к ней.
- Роза? – упавшим голосом звала она, - Роза, ты меня слышишь? Роза? Роза, милая? Роза!
Но напрасно Соня звала ее, содрогаясь от рыданий и остервенело тряся ее тело.
Было уже слишком поздно.
Павел аккуратно поднял девушку и усадил ее на кушетку.
- Она мертва, - пробормотал Тихонов, - уже поздно что-либо делать.
- И что теперь будет? – со слезами спросила Соня. - Мы тоже умрем?
- Будем надеяться, что нет.
У генерала зазвонил телефон, и когда он увидел номер звонящего, то изменился в лице.
- Д-да, товарищ генерал-лейтенант? – дрожащим голосом спросил он, а затем умолк, - Я-я могу все объяснить, - пробормотал он и вышел за дверь.
Соня тихо всхлипывала, пока Паша гладил ее по спине.
Умерла не только Роза. За то, время, пока они отсутствовали, умерли все больные.
Теперь в этом Богом забытом месте никого не осталось.
- Надо сжечь их тела, - пробормотал Тихонов, внутренне содрогаясь от этой мысли.
- Я не хочу на это смотреть, - ответила девушка.
- Я тоже. Но кто-то же должен это сделать. Оставайся здесь, - и, аккуратно взяв на руки труп Розы, вышел из кабинета.
Еще никогда Павлу не было так тяжело. Он был доктором, а не гробовщиком, но теперь ему пришлось освоить и это.
Он никогда не видел, как сжигают трупы умерших, этим занимались военные. Теперь никого из них не осталось. Совсем никого. Только он, Соня да Токарев.
Он не мог смотреть на это ужасное зрелище. Не мог чувствовать этот ужасный горелый запах. Его тошнило. Казалось, что все его внутренности выворачивает наизнанку. Но он даже не мог двинуться с места до тех пор, пока от тех, кого он лечил и пытался спасти, не остался лишь пепел.
А потом он вернулся к Соне.
- И что мы будем делать теперь? – тихо спросила она.
- Здесь нам делать нечего. Больше никого не осталось. Сейчас генерал поговорит с начальством, расскажет, что стряслось, да вернемся к старику Петрову и его другу, - ответил Тихонов.
- С тех пор, как ему позвонили, прошло минут сорок. Думаю, этого времени было вполне достаточно, - отрешенно пробормотала она.
- Да, ты права. Пойду, потороплю его.
Паша вышел, а Соня так и осталась сидеть на кушетке, не двигаясь с места и смотря в одну точку. Она пыталась понять, почему все так случилось. За что все они были так наказаны? Если Бог есть на самом деле, почему он позволил своим детям умирать, причем умирать такой страшной смертью?
Она все сидела и пыталась осознать произошедшее, когда Тихонов влетел в кабинет, резко хлопая дверью. Его глаза словно были налиты кровью, а ноздри раздувались.
- Сукин сын! Он и так натворил дел достаточно, но зачем было все еще усугублять? Как это в стиле Токарева – напоганить, а потом думать о себе, что ему за это будет. Конечно, чего думать о других?
- Что он сделал? – все так же отрешенно спросила Софья.
- Застрелился!
Внутри девушки все оборвалось.
- К-как застрелился?
- А вот так. Из ружья. Видимо, позвонившее начальство пообещало сделать с ним нечто страшное, иначе зачем было налаживать на себя руки. Хоть бы сейчас повел себя как настоящий мужик и хоть раз понес ответственность за свои действия. Эгоист.
- И что теперь? Как мы доберемся до Александра Ивановича и Виктора Сергеевича?
- Придется ехать на машине. Вертолетом-то точно никто из нас не умеет управлять. Черт, вот умеет же генерал все испоганить, - пробормотал Павел, подсев к ошеломленной Соне.
- Сколько времени мы будем в пути?
- Несколько дней. Ты умеешь водить машину?
Соня утвердительно кивнула.
- Тогда может быстрее, - сказал Тихонов, - мы можем меняться, когда устанем и ехать ночью.
- А где мы возьмем машину, бензин, еду?
Павел усмехнулся.
- Сонь, оглянись вокруг – мы одни, здесь никого нет. Мы можем просто взять все это. Взять просто так. И нам ничего за это не будет.
- Тогда это мародерство получается.
- Получается. Да только теперь какая разница?
- Разница, - глухо пробормотала Софья, - теперь уже точно никакой.
***
Они были уже где-то далеко, и сейчас остановились на какой-то заброшенной заправке с небольшим минимаркетом. Пока Паша отправился добывать бензин и провизию, Соня осталась сидеть в машине. Ей не хотелось шевелиться, не хотелось куда-то ехать, не хотелось ничего делать.
Три дня в пути. Ехать тяжело – они знали лишь приблизительный маршрут, карты и навигатор особо не помогли, а спросить не у кого. Все, что им оставалось – плутать в бесконечных лабиринтах отечественных дорог.
Соня устало смотрела в окно автомобиля, выискивая хоть какие-то признаки движения. Но тщетно – все было спокойно. Тишина вокруг стояла мертвая – в прямом смысле.
Вот он какой, постапокалиптический мир. Совсем не такой, какой все привыкли видеть в фильмах, компьютерных играх или книгах. Никаких зомби или других зубастых монстров. Никакой аномальной засухи или чудовищного цунами. Никакого вторжения пришельцев из космоса. И даже никаких мутантов. Совсем никаких.
Казалось, мир остался в том виде, который был у него последние несколько лет, но это было не так. Внешне мир остался прежним, но это лишь оболочка. Многие из тех, кто наполнял этот мир, сгинули в небытие.
Эра человечества подошла к концу.
Люди погибли, предварительно поспособствовав собственной кончине.
И теперь мир захлебнулся собственной пустотой.
Это было невыносимо. Соне хотелось кричать, орать и бить все, что только под руку попадалось, но это уже не помогало. У нее больше не было сил. Все силы она потратила на борьбу со стихией.
Она снова окинула усталым взором все то, что осталось, и погрузилась в собственные мысли.
Соня много о чем думала в последнее время, но одной из мыслей, чаще всего посещающих ее голову, был вопрос – что станет с Землей без человечества? Что станет с заводами, фабриками, предприятиями, гидро-, тепло- и атомными электростанциями? Что случится, если отключится электричество? Во что все это превратится и какой вред может нанести?
- Представляешь, еще даже холодильники работают и продуктов целая куча! – восторгался Павел, - Есть абсолютно все – мясная продукция, овощи, газировка. Даже молочные коктейли, и те есть! Сонь, хочешь коктейль?
- Я домой хочу, - пробурчала она, даже не оторвав взгляд от окна.
Паша тяжко вздохнул и сел в машину. Он мягко дотронулся до плеча девушки и сказал:
- Знаю, я тоже хочу. Но теперь нам надо вперед, к нашим ученым. Кстати, Иваныч звонил десять минут назад, похоже, у них наметились сдвиги. Надеюсь, теперь все будет хорошо.
И снова эта надежда. Сколько их уже было, этих надежд? Ни одна из них не оправдалась. Но так уж повелось в нашей жизни, что вслед за рухнувшей надеждой появляется новая. Порой появляется из ниоткуда, она цветет и крепнет на руинах прошлых чаяний.
Пока мы еще живы…
А Соня была еще жива. Паша был жив. И Петров с Арефьевым тоже.
А раз они смогли выжить, значит, смог выжить кто-то еще в этом мире. И если таковые имеются, они их найдут. Обязательно найдут, кто бы они ни были и где бы они ни находились.
И вопреки всему, девушка улыбнулась слабой улыбкой.
- Ну что ж, поехали. Учитывая наши познания трассы, быть может, в следующем месяце мы до них доберемся. К тому времени они уже сто раз выделят сыворотку.
Тихонов усмехнулся.
- Давай сделаем это быстро.
Теперь все просто – завести машину, повернуть рычаг, нажать на газ и вперед.
Вперед, в надежде на лучшее будущее. Вперед, на поиски тех, кто смог спастись.
Вперед, оставляя позади себя страшное прошлое, эпидемию, смерти.
Вперед, оставляя позади себя обсервацию.
_______________________________________________

Чума - (лат. pestis — зараза) — острое природно-очаговое инфекционное заболевание группы карантинных инфекций, протекающее с исключительно тяжёлым общим состоянием, лихорадкой, поражением лимфоузлов, лёгких и других внутренних органов, часто с развитием сепсиса. Заболевание характеризуется высокой летальностью и крайне высокой заразностью.
Маленькая палочка – Возбудителем является чумная палочка (лат. Yersinia pestis), открытая в июне1894 года французом Александром Йерсеном.
Инкубационный период - это период времени от момента внедрения возбудителя в макроорганизм и до появления первых клинических симптомов болезни. При каждом инфекционном заболевании продолжительность инкубационного периода различна и колеблется в широких пределах - от нескольких часов (грипп) до нескольких месяцев (гепатит В). Признаков заболевания в данном периоде еще нет, но в организме уже происходят начальные проявления патологического процесса в виде морфологических изменений, обменных и иммунологических сдвигов и др.
Продромальный период - характеризуется появлением первых общих признаков заболевания без четкой характерной симптоматики для данного заболевания. Развиваются неспецифические общие для многих заболеваний признаки в виде лихорадки, недомогания, снижения аппетита, общей слабости, головной боли, субфебрильной температуры. В продромальном периоде возбудитель интенсивно размножается в месте его локализации, продуцирует соответствующие токсины и инвазируется в ткани.
Пандемия - (от греческого pandemia - весь народ), эпидемия, охватывающая значительную часть населения страны, группы стран, континента. Пандемии характерны для карантинных болезней.