Глава 6

Влюбленная женщина

Сколько счастья могут вместить одни неполные сутки? Измерить этого невозможно – лишь почувствовать. И я почувствовал, узнал. Но лишь спустя время, позволив нежности воспоминаний ослабить сердечную боль, осознал, каким оно было. Беззаботным, словно порыв легкого ветерка вдоль набережной Сены. Безмятежным, как слезы дождя, что медленно стекают по стеклу под неумолкающую музыку души – ведь иначе невозможно, весной, в Париже. Ослепительно-дерзким, будто отражение солнца в дрожащих от многочисленных шагов лужах. Оно было вкусным, как наспех перехваченные crêpe, головокружительным, как подъем на Эйфелеву башню без лифта, волнующим, как слияние наших рук и дыханий в танце на безлюдной мостовой. Оно было пьянящим, как поцелуй с привкусом кофе и шоколада на пустынной станции метро.
А теперь оно снова нашло меня, такое теплое, доверчивое. С того мгновения, как светлая кудряшка всколыхнулась у дверной рамы, я ощутил это, принял, как дар неожиданный. Дар долгожданный.

Когда, спустя, наверное, не один час, Милли вернулась, мы смотрели какой-то забавный мультик со стишками и заданиями – коробка с диском лежала на тумбочке, в зоне доступа, потому я решил, что это «к просмотру разрешается» и одобрено мамой. Со сна Тиша была немного капризной, льнула ко мне, уткнувшись личиком в грудь. Я же, не зная толком, как лучше успокоить малышку, какое-то время просто покачивался с нею на руках, напевая подзабытые детские песенки, прижимаясь щекой к мягким завитушкам. А когда она внезапно соскользнула с моих коленей и, подбежав к выключенному телевизору, похлопала ладошкой по экрану, я понял намек и, пресекая нарастающее хныканье, поспешно вставил диск в проигрыватель. Экран ожил, Тиша радостно хихикнула, а потом замерла, открыв рот. Казалось, вечность прошла с тех пор, когда я в последний раз видел анимационный фильм, но самым привлекательным в этом просмотре стала восторженная реакция юной зрительницы. Не сводя глаз с сияющего личика, я улыбнулся и, расположившись прямо на ковре, снова притянул ее к себе, подальше от телевизора. Тиша, все так же заинтересованно следя за происходящим, устроилась на моих ногах, как на стульчике. Она была вся внимание – но, тем не менее, умудрялась как бы невзначай раз за разом заваливаться назад, заливаясь звонким смехом. Я же смеялся с нее... и был счастлив, как никогда в жизни.
- Как ваши дела?
- Мамочка! – побросав игрушки, Тиша побежала к Мел.
- Кажется, в порядке, - вставая, произнес я с улыбкой. Наверное, она не покидала моего лица все это время, как не оставляло новое ощущение – словно я попал на другую планету, за эти часы став лучше, чище.
- Тиша была хорошей девочкой? – спросила Милли.
- Да-а-а, - протянула малышка.
Я подошел ближе, но, не нарушая идиллии, замер в паре шагов, опираясь плечом о дверной косяк. Смотрел на них и понимал, что в мире нет зрелища красивее – Мел держала Тишу на руках, а та терлась кончиком носа о ее нос, обнимая за шею.
- Папу не обижала?
- Да-а-а.
- Тиша обижала папу?
Я засмеялся.
- Тиша мотреть бебизянку!
Девчушка нетерпеливо заболтала ногами, порываясь слезть на пол.
- Бебизянку? – силясь понять, повторил я.
- Мультфильм про обезьянку, - пояснила Мел, спуская Тишу с рук.
- А-а... ясно, - обронил я, почесав затылок. Кажется, надо расширить словарный запас. – Как там... в магазине?
- Многолюдно. Познавательно... знаешь, сколько видов муки предлагает среднестатистический супермаркет? – При виде любимой ямочки на щеке и потеплевшего взгляда я лишь покачал головой, ступив ближе. Помогая Мел снять пальто, случайно коснулся ее шеи, распущенных волос, на которых таяли снежинки.
- А вы чем занимались? – прерывая затянувшееся молчание, спросила она. Даже в полутьме я увидел румянец на ее щеках и сам отчего-то разволновался. Подхватив пакеты, принесенные Милли из супермаркета, прижал их к себе, как родные, прежде чем более-менее связно ответить.
- Играли.... потом обедали, вернее, пытались... в общем, не умелец я в таких делах. Кажется, суп-пюре был везде, кроме рта Тиши, - честно сознался я, и губы Мел задрожали от едва сдерживаемого смеха. Она что-то сняла с моих волос, прежде чем заверить:
- Для новичка ты справился на отлично, поверь. Она всем устраивает первую проверку, выдержать которую непросто. Поль долго...
Тут Милли осеклась. Поднесла руку к лицу, прикрыв глаза, но, не обращая внимания на укол в самое сердце, я сделал вид, что не расслышал, пытаясь увести разговор подальше от болезненной темы. Лишь бы не думать, как обстоят дела между ними с Полем сейчас – ведь мысль о том, что кто-то другой может стать законным мужем Мел и, пусть приемным, но все же отцом моей девочки, была невыносимой.
- Не хочу показаться самодовольным, но я ей понравился. Включил свое знаменитое обаяние – ну, ты знаешь. – Я не чувствовал легкости, подтрунивая, только сумел сказать Мел единственной улыбкой, понимания, утешения, что ни в чем не упрекаю ее, не требую немедленного решения. И ее ответная улыбка была робкой, благодарной. В глазах блеснули слезы, а может, мне показалось – таким мимолетным был брошенный взгляд.
- А как же. Ты еще на время его включи, хорошо? Пока я займусь приготовлением кекса. То есть... если никуда не спешишь, - будто спохватившись, неуверенно закончила она.
- Мел, я приехал сюда ради вас. Мне некуда спешить, если не выгонишь.
- Глупый, - обронила она чуть слышно. На мгновение отвернулась, стянув волосы в небрежный пучок на затылке, потом взяла пакеты с продуктами, про которые я совершенно забыл, у меня из рук и направилась на кухню... А ведь на ее губах это слово по-прежнему звучало так мягко, так ласково – словно скрытое признание. Она будто возвращала меня туда, в нашу весну, и, одновременно, забирала в новую жизнь, неясной надеждой, возрожденной любовью...
- Знаю, – запоздало пробормотал я и, растерянно потоптавшись в коридоре, вернулся к Тише с «бебизянкой».

После очередной серии активных игр с полетами под потолок и поездками на моей спине, от которых малышка была в восторге, мы, наконец, растянулись на ковре, пристув к сбору напольного пазла. Чувствуя себя так, будто пару часов без перерыва занимался силовыми нагрузками в спортклубе, я все еще пытался отдышаться, мысленно посмеиваясь над собой. «Стыдно, Паттинсон. Хорошо, что твоя доча еще слишком мала, чтобы понять, так что пора всерьез увлечься спортом. Нелегко быть папой».
Папой. Папой, папой... И снова каждый слог отзывался во мне бурей эмоций, пробуждая сильнейший трепет в груди. Раньше я не понимал восторгов по поводу чад, а теперь думал, насколько невероятно, что ты дал кому-то жизнь. Совсем недавно я был сыном, братом, племянником – и надеялся стать мужем. Но мог ли я знать, что прежде стану отцом? Мог ли не испытывать шока оттого, что уже был им... два года? Но сейчас я понимал, что все, чего раньше ждал, к чему шел, не имело первостепенного значения, потому что судьба нарушила все планы, вручив щедрый подарок. Однажды я разозлился на Дина за «готовое счастье», но ведь он был прав. Я даже не представлял, что существует такая любовь. Настолько безграничная, безусловная. Для меня словно повторилось Рождество – и я поверил, впервые в жизни поверил в чудо. Потому что оно есть у меня...
- Папа, сёк.
- Что? – встрепенулся я. В нос упиралась салатовая кружка с чрезвычайно довольным динозавром на крышке. Тиша выглядела не менее довольной.
Оказывается, она успела собрать весь пазл, перепутав лишь два квадрата, таким образом получив уникальный гибрид яблока с огурцом. Странно, но я вдруг почувствовал себя ужасно голодным – скорее всего потому, что сочившиеся из кухни запахи были очень аппетитными. Глотая слюни, я поднялся и подошел к дверям. Остановился у входа, наблюдая за Милли, суетившейся у большого стола. Она обворожительно выглядела в фартуке, с полоской муки на лбу.
- Роб?
- Да? – машинально отозвался я.
- Подать что-нибудь?
- Э-э... да, нам бы... пить.
- Вот, - она ловко наполнила детскую кружечку с крышкой и высокий стакан свежевыжатым фруктовым соком и протянула мне. – Я немного... закопалась. Но скоро все будет готово. Булочки с вареньем, кекс. Наверное, надо перед этим поужинать, ты ведь не ужинал, правда? Извини, из головы вылетело...
Она говорила, не переставая, заботливая хозяйка, суетливая мама, взволнованная неожиданным вторжением на ее женскую территорию, потерявшая управление над этим мирком, потому что я оказался рядом и не уходил. Возможно, я поспешил, но не смог удержаться. Отставив стаканы на стойку, обхватил Милли за пояс и притянул к себе. Она пахла теплой выпечкой, над губой после «пробы» осталась дразнящая полоска малинового варенья, которую я тут же ощутил у себя во рту, захватив в поцелуе. И как же сладко было целовать ее среди этой суеты, на ее кухне – милую, домашнюю, растерянную, теплую... Очнулся я лишь почувствовав, как кто-то тянет снизу за штанину. Будто пьяный, взглянул на покрасневшие губы Мел, прежде чем детский голосок просочился в мое затуманенное сознание.
Малышка стояла рядом, сложив рученки за спиной и так забавно хмурилась, что я едва удержал смех.
- Бусю Тише.
- Что Тише?
Я не успел повернуться к Милли, как она склонилась к дочке и, улыбаясь, поцеловала ее.
Этого оказалось недостаточно. Потому я тоже поцеловал ее, присев на корточки. И тут же перед лицом возник лопоухий плюшевый пес шоколадного цвета.
- Бусю Вупи.
Я послушно чмокнул собаку в нос, только тогда дочка радостно хихикнула. Потом смилостивилась, протянув руку:
- Сёк.
- Вот, держи, - подавая ей кружку, я выпрямился, решив, что все заметано. Не тут-то было.
- Папа пёт с Тишей, - серьезно заявила малышка. Ну просто маленький генерал!
- А как же Вупи? – попытался отмазаться я. – Он тоже хочет пить.
- Вупи не-не сёк.
- Правда? А чего он хочет?
Тиша задумчиво огляделась, размышляя. И выдала результат незамедлительно:
- Туть пузыри-и-и...
- Пузыри? – невольно рассмеялся я.
- Роберт, пожалуйста, достань пузыри вон там, в верхнем ящике, и вернитесь в комнату, - попросила Мел. – Свой сок тоже забери, а то она тут же прибежит за тобой и в следующий раз, а мне надо закончить с готовкой.
- Но папа не хочет сок, - улыбнулся я.
Мел, еще более взволнованная и раскрасневшаяся, чем раньше, замерла на полпути, разрываясь между кучей работ и желанием мне угодить. Я понимал, что веду себя, как хулиганистый пацан, а не новоиспеченный отец или с таким трудом вернувшийся в ее жизнь возлюбленный, но был настолько опьянен счастьем, что, прежде чем уйти, сорвал с этих губ еще один порывистый, страстный поцелуй и шепнул:
- Папа хочет маму.
Милли на мгновение опешила, совершенно очаровательно смутилась, но потом, покачав головой, мягко подтолкнула меня в грудь:
- Сначала научись дуть пузыри.

Дуть оказалось не так уж трудно – труднее было, сидя на корточках, не разлить содержимое пластиковой бутылки в форме страуса, пока Тиша, гоняясь за переливающимися прозрачными пузырьками разных размеров, размахивала руками, заставляя их исчезнуть одним хлопком, и каждый раз заливалась смехом. Пару раз, вставая, я ловил собственное отражение в большом зеркале, думая, что сам сейчас напоминаю страуса, балансируя на одной ноге.
Весь этот вечер стал для меня бесконечным открытием, а еще сумасшедшим аттракционом неугомонного детства – иногда казалось, что где-то под домашним платьицем Тиши скрывается пропеллер. Расправившись с пузырями, она повела меня строить «Та-дам-м-м!» Этим загадочным чем-то оказалась башня из разноцветных кубиков. Как только я усвоил, что к чему, со всем старанием возводя высоченную конструкцию, та была тут же безжалостно сбита небольшим мячиком. Тиша захихикала, хлопая в ладоши, повторяя свое фирменное: «Та-дам-м-м!»
- Ах ты, хулиганка! – после очередного разгрома шутливо насупился я, протягивая к ней руки с шевелящимися пальцами. – Сейчас поймаю!
Малышка завизжала от восторга и бросилась наутек, при этом оглядываясь, не отстал ли я. Стоило приблизиться, как она взвизгнула еще громче, в пылу азарта носясь туда-сюда. Не так-то легко было поймать ее, быструю и юркую. В конце концов, пока безудержный смех не перешел в икоту, я перехватил запыхавшуюся, раскрасневшуюся от бега Тишу – но понятия не имел, что делать с этим фонтаном энергии. Спасла меня Милли, строгим тоном позвав нас ужинать.

Кекс у нее получился отменный, как и сдобные булочки, а ужин неожиданно превратился в милую семейную вечеринку. Я сидел за столом напротив Мел, смотрел в ее сияющие глаза, обращенные то на меня, то на Тишу, и уминал за обе щеки все, что она с таким старанием приготовила. Малышка почти сразу забралась ко мне на колени. Ей нравилось пить маленькими глоточками из моей чашки, она вертелась, то и дело поглядывала на меня, просила еще и смеялась. Она касалась пальчиками пробивающейся бороды и, с благоговейным восторгом шепча: «Волосы!», пыталась захватить их и потянуть. Я же готов был терпеть все ее эксперименты, только бы не отпускать подольше. Ощущение обретенного счастья не покидало меня, тепло в районе сердца все разросталось...
Так Тиша и заснула – у меня на руках, под звук наших голосов. Осторожно, чтобы не разбудить, я поднялся, прижимая ее к себе, и пошел следом за Милли по коридору, к детской комнате. Мел откинула покрывало с разноцветными медвежатами и приняла дочку из моих рук. Та сладко спала, посасывая пальчик. Мел развернула Тишу на постели и, бережно переодев в пижаму, подоткнула одеяло.
- Теперь до утра не проснется. Слишком много событий, – улыбнулась Милли. – Пойдем? Или...
Она посмотрела на меня и без слов поняла, что я хочу немного побыть здесь, пока ночничок-подсолнух мягко озаряет детскую, где мирно спит моя малышка-дочь.
- Я пока сделаю кофе, - шепнула Мел, прикрывая за собой дверь.
Совсем недавно, еще утром, я хотел побольше узнать о моей Тише, стать частью этой маленькой вселенной. Я хотел быть тем, кто оберегает ее сны, стремится стать лучше ради нее, делает для нее все – возможное и невозможное, но тогда и представить не мог, как почувствую себя на самом деле, оказавшись здесь. Среди ее детских вещей, ее игрушек я стоял, как дурень, с полными слез глазами. Касался едва ощутимо слепка ладошки в рамочке на стене, первых книжек, музыкальной шкатулки... За окном давно стемнело, мне же было светло в чистом мире детства, дверцу в который мы так спешим закрыть, взрослея, в который возвращаемся только с топотом их маленьких ножек, с их смехом, их бесхитростными объятиями.
Я опустился на пол рядом с ее кроваткой, положил руки на деревянную спинку и просто смотрел, как Тиша спит. Мое сердце билось в такт ее дыханию, и я по-прежнему боялся шевельнуться, нарушив ее сон. Она причмокнула и перевернулась на бок. Светлые кудряшки упали на лоб.
«Девочки, дочурки – они наши драгоценности...»
Вот она, моя маленькая бусинка.

Милли ждала у окна в гостиной, глядя в темноту, позолоченную отблесками фонарей. Я обнял ее за пояс, коснулся губами волос.
- Спасибо. Она чудо, Мел.
Она прижалась макушкой к моему подбородку, тихо произнесла:
- Да, чудо... твое и мое.
- Твое и мое, - так же тихо повторил я.
Какое-то время мы стояли, чуть покачиваясь, почти не дыша, будто прислушиваясь друг к другу. Игрушки давно спали в коробках, куда-то спрятались пазлы, мячики, трехколесный велосипед – и комната, где я провел столько времени с Тишей, полностью преобразилась от неяркого танцующего отблеска свечей. Напротив большого темно-зеленого дивана, на низком журнальном столике со стеклянными вставками, красовался поднос с двумя чашками и вазочкой печенья. Мел улыбнулась мне в оконном отражении, и в тот момент я снова увидел ту девушку из парижского кафе. Ту, что давала странные ответы, декламировала Вордсворта и рассказывала мне про рыбку-бананку...
- Я сделала нам капучино.
- С пенкой и шоколадной крошкой? – с улыбкой уточнил я.
- Да. Самый, что ни на есть, настоящий. У меня теперь есть специальный аппарат. – Тут она шевельнулась в моих руках, поворачиваясь, и посмотрела в глаза. - Что смешного?
Осталось только покачать головой.
- Ничего... мой капучиноман.
Она потянула меня за руку, и мы сели на диван, совсем как обычная влюбленная пара. Мел подала мне чашку, взяла свою, устраиваясь рядом. Не знаю, было ли ей удобно пить кофе, положив голову мне на плечо, но не задавал лишних вопросов, наслаждаясь этими волшебными мгновениями. Было тихо, уютно, тепло... и теперь я чувствовал, как ароматная пенка тает на языке вместе с шоколадной крошкой. Смаковал напиток маленькими глоточками, как Милли учила тем далеким днем, только вот не знала, что меня больше интересовал не вкус капучино, а вкус ее губ.
Мне не хотелось нарушить эту удивительную гармонию, спросив или сказав что-то невпопад, но то, что казалось таким важным, не могло быть неправильным. Не просто желание – необходимость узнать просачивалась сквозь ностальгию однажды пережитого, сквозь незнакомую радость обнимать Мел вот так, в этой комнате, ставшей островком счастья для нас, где пламя свечей нежно заполняет темноту, где тишина не нуждается в словах, даже в музыке... И я решился.
- Расскажешь мне о ней? О вас... без меня.
Она ответила не сразу. Чуть отстранилась, заправляя прядь волос за ухо. Когда я сделал это за нее, чашка, неустойчиво стоявшая на ее коленях, соскользнула на пол.
- Прости, - выдохнула Милли, будто такая мелочь имела значение. Ничего не разбилось, не разлилось, разве что наши движения стали на удивление неуклюжими, когда она нагнулась, чтобы поднять чашку, а я, опустившись на корточки по той же причине, стукнулся лбом о лоб Мел. И, вернув посуду на стол, неловко хмыкнул, потирая место ушиба:
- Вот теперь действительно, прости.
Ее рука легла поверх моей, глаза наши встретились.
- Больно?
- Ерунда. А тебе... ты... – спохватился я. Но Мел вдруг сказала, нежно обводя кончиком пальца мою бровь:
- Дай мне минутку.
Непонятно, кто из нас больше нервничал. С трудом проглотив комок в горле, я ответил:
- Хорошо, – потому что понял, с глубоким волнением и не менее глубокой радостью, что она выполнит мою просьбу.
Расскажет.
Я не торопил. Сжимая ее ладонь в своей, расположился прямо на полу, потому что так мне было лучше видно лицо Мел. И так, как мне казалось, я не перейду границу ее личного пространства – а сейчас это было важно. Что-то неуловимое, витавшее между нами с первой встречи, помогало мне тонко чувствовать ее. Это было больше, чем любовь, такая невероятно хрупкая в своем несбывшемся совершенстве. Это была духовная связь, нерушимая, крепкая.

Она говорила.
Складывала по кусочкам, нежным маленьким кусочкам с острыми краями, которые иногда царапали мне душу, витраж новой жизни. Жизни, в которой меня не было, но в которой я все равно оставался каждый день и час. Я чувствовал это в ее словах, во все чаще прерывающемся дыхании, в слезах, которые она прятала под длинными ресницами. Она говорила, говорила, и я, не выпуская ее руки, не перебивая, с жадностью изголодавшегося внимал каждому слову, безнадежно пытаясь усмирить галоп собственного сердца. Это была исповедь влюбленной женщины, безнадежно влюбленной – я не мог поверить в это, потому что знал, насколько сильно взаимное чувство... потому что с трудом мог подавить желание прервать, убедить, как же она была не права, не веря мне. Но я сдерживал возмущение, раскаяние, обожание, потому что это была ее исповедь, ее откровение – мне. Это было живое воплощение той приписки к детскому альбому, который я носил у сердца, необдуманный и трогательный порыв девчонки в женщине, которой она стала, став матерью. Она под каждым словом подписывала тысячей слов: «Люблю, люблю, люблю...» И я почти не верил, что это возможно, что я встретил такого человека, такую любовь в своей жизни. Ту, что обрел и потерял в одни сутки... ту, которую не терял никогда. Она тихо убеждала меня, быть может, читая боль или сожаление на моем лице, что здесь не было ничьей вины, и я даже по голосу слышал, как она скрывает слезы за улыбкой. Язык мой стал деревянным, тело превратилось в тугую пружину, и я сжал веки, и все, что держало меня сейчас, даря веру в то, что это не сон – ее рука в моей руке. Мел опустилась рядом со мной на ковер, прильнула лбом к моему, обнимая.
- Без тебя, столько дней без тебя... – шепнула она прерывисто, и сердце мое встрепенулось. – Как же я скучала по тебе. Как боялась, что Тиша никогда... – Милли уткнулась лицом мне в грудь, прижалась крепче, сжимая пальцами свитер. Я знал, что она плачет. Не выпуская из объятий, гладил по волосам, спине – не успокаивающе, но пылко, со всей страстью истосковавшегося сердца. Сейчас она вся умещалась в кольце моих рук, и я не слышал собственного дыхания, только ее. Так близок в своей жизни я не был ни с кем, никогда. Она будто впиталась в меня, моя Мел.

Теперь я знал ответы. Теперь понимал, почему. Вспоминал все мелкие детали, которые недавно вызывали лишь недоверие и боль. Тот первый вечер, когда мы сидели в машине... и ревновал я, оказывается, к собственной дочурке, потому что Милли спешила вовсе не к жениху. Тот день, когда мы зашли выпить кофе, и кулончик с желтыми нарциссами на ее шее разбудил во мне столько противоречивых чувств – я даже представить не мог, что светящийся взгляд Мел, ее радость, ее нежность связаны с особенным праздником, слишком особенным, чтобы все было иначе. Ведь, подобно мне, она пыталась уверить себя, что не верит в знаки – до того момента, когда в свой день рождения малышка, играя, достала со дна уже забытой шкатулки то самое украшение.
- Я собиралась на работу, спешила, ведь с минуты на минуту должна была прийти сестра, но тут Тиша подбежала ко мне, пряча что-то в кулачке. Когда ее пальчики разжались, и я увидела эти нарциссы-солнышки... а еще улыбку... твою улыбку... – Она замолчала, прижимаясь щекой к моей ладони, коснулась ее губами.
- Не плачь, Милли.
- Вот и Тиша сказала: «Не пачь, мамочка». – Теперь Мел улыбалась, но я все равно не успевал снимать поцелуями слезинки с ее щек. И слова, что я безнадежно искал, сложились в самое простое – или самое важное:
- Я люблю тебя.
- А я тебя, - ответила Мел, посмотрев на меня. Глаза ее блестели – ясные, умытые слезами, как лепестки росой. Она провела рукой по моим волосам, медленно пропуская их сквозь пальцы. - Знаешь, мне сейчас настолько легко... Будто все стало другим, разделенное с тобой. Даже трудное, даже... неправильное. И я чувствую себя завершенной. Не могу объяснить, но...
- Я понимаю. Понимаю лучше, чем ты думаешь, - тихо произнес я. Она замерла, в смятенном, трогательном ожидании вглядываясь в мое лицо – потому слова, знакомые, как собственное имя, воздушные, словно снежинки в свете фонарей, слетели с губ, растворяясь между нами: - Я так долго был в поисках себя, чтобы выяснить, где ты находишься. Я испытал много трудностей в дороге, ожидая света, который принесет с собой эта встреча...
- Это... Моррисон?
- Нет, это Паттинсон, - усмехнулся я. И, осторожно разглаживая кончиками пальцев удивленные складочки между ее бровями, добавил: - Только с тобой я чувствую себя таким. Завершенным. И что бы ни было, и как бы ни было... не без тебя, Мел. Больше не без тебя.
Какое-то время мы сидели, прильнув друг другу, в уютном одиночестве двоих, в тишине, которая не казалась ни затянувшейся, ни неловкой. Ласковая, убаюкивающая, она обнимала нас, как единое целое.
- Хочешь остаться? – неуверенно спросила Милли, чуть отстраняясь, чтобы снова взглянуть на меня. – Я могу постелить тебе на... – Тут она еще больше замешалась, и я пришел на помощь:
- ...полу? Не волнуйся об этом, я переночую у друга. Пока... рано, ведь правда?
Мы оба знали, что я имею ввиду. Этот день был прекрасен – он казался почти нереальным, как наше счастье, едва взошедшее. Я понимал, что нельзя спешить, и не хотел давить на Мел в момент особой уязвимости. Она ведь душу мне открыла, доверилась настолько, что не осталось ни одного защитного покрова. Сейчас, от мысли, что я обвинил ее в нелюбви, мне было не просто чудовищно стыдно, мне было по-настоящему больно.
- Мел, прости, что тогда я...
- Не надо, Роб. – Она поняла. Приложила пальцы к моим губам, покачав головой. – Больше не вспоминай об этом, пожалуйста. Ты же не знал. А я не решалась сказать тебе, никогда не могла найти нужных слов. Мне казалось, их просто не существует – таких, чтобы полностью описали то, что я чувствую к тебе. Может быть, они ждали своего часа, этого вечера. Он... необыкновенный, тебе не кажется?
И ведь она действительно ждала ответа, словно маленькая девочка. А я смотрел в ее глаза, так похожие на глаза дочурки, которую она мне подарила, такие же ясные, синие сейчас, уплывая все дальше от вопроса.
- Роб? – выдохнула Милли растерянно, и я невольно улыбнулся.
- Мне не кажется, Мел, я в этом уверен.

Мы долго стояли на пороге дома, среди темноты и тишины ночи, будто двое тайных влюбленных, не желая расставаться.
- Знаешь, я даже мечтать о таком не смела, а увидев тебя с ней...
Я осторожно вытер слезинку, скатившуюся по ее щеке, кончиком пальца.
- Она сразу приняла тебя. Никогда такого не было, понимаешь? Она просто... влюбилась в тебя... - всхлипывая, рассмеялась Милли. - Невероятно.
- Обижаешь, как можно в меня не влюбиться за целый день? Это нереально. В вашей фамилии уже заключена принадлежность мне, - пошутил я, только сердце, ликуя, делало такие кульбиты, что дышать ровно становилось все трудней.
- Ты такой нахал.
- Стараюсь. Нелегкое это дело...
- Роб... я давно не видела тебя таким... Таким счастливым... юным... как тогда. Помнишь, ты полез за ограду доставать открытки? Они давно намокли, попав в фонтан, но ты все ловил их, даже бейсболку потерял...
- Я помню. Все помню, Мел.
- Можно, я тебя поцелую? – шепнула вдруг она. Будто хотела сделать это впервые и не могла решиться. Будто была уверена, что ей надо спрашивать об этом...
Но Мел спросила, и я ответил:
- Да.
Она обняла меня, привстав на цыпочки, запуская пальцы мне в волосы. Притянула ближе, едва касаясь дыханием – но уже спустя мгновение ее губы ласкали мои, то сливаясь изгиб в изгиб, то нехотя отрываясь, и каждый прерывистый выдох горел на коже, и едва хватало воздуха, потому что я тут же отбирал его сам. Это не было невинным прощанием, не было приглашением остаться, лишь нежной страстью, неутолимым порывом, взаимной жаждой, когда мы снова и снова пили друг друга, сплетаясь руками, приникая телами, всецело отдаваясь поцелую. А когда, наконец, сумели оторваться, замерли, как зачарованные, глядя в глаза, в душу друг другу, в глубину памяти... Я не находил слов, не мог ухватиться за них, лишь растворялся в ощущениях, что взмывали ввысь, отрывая от земли, невозможные, прекрасные, уже испытанные – где-то, когда-то. С нею. Единственной, которую я люблю.

...................................................................................................................................................

Я очень-очень рада поделиться продолжением - знаю, что заставила ждать слишком долго, и надеюсь, что те, кто дождался, не разочаруются. Спасибо большое за любовь к этой истории, за особый трепет, с которым к ней относятся читатели - это мне необыкновенно дорого!
Пожалуйста, расскажите о своих чувствах, здесь и(или) на ФОРУМЕ! Всем буси:)
И счастья - необъяснимого, но заметного:)