Эдвард

Я вываливаюсь в прохладную ночь из Vip-Room, глубоко вдыхаю предрассветный воздух этого большого города, к которому я, к сожалению, равнодушен.

Но сейчас я рад чувствовать этот ласкающий ветерок на своей разгоряченной коже, чувствовать, как он проникает под рубашку, чувствовать, как из головы постепенно улетучивается последний алкоголь, чувствовать, как душный воздух клуба постепенно вытесняется ночной свежестью из моей памяти.

Мои прекрасные кокаиновые ночи, как я вас ненавижу, как я ненавижу все то, что составляет мою сущность. Как я ненавижу себя за то, что не могу заставить себя делать что-нибудь полезное, бросить свой образ жизни, бросить этот перманентный запой и загул…

И я ведь могу все изменить! Могу…

Но не хочу.

Вуатюрье подгоняет мою машину, я забираю у него ключи в обмен на серую бумажку, и, мне кажется, что он удавится за эти несчастные евро, с таким вожделением он смотрит на чаевые. И мне жалко его, безумно жалко, а с другой стороны, я завидую ему. Он живет нормальной жизнью. Той, которой нет у меня.

Медленно выруливаю на проезжую часть, Елисейские Поля уже полупустынны – насколько может быть эта главная улица Парижа, вжимаю газ до упора, стрелка спидометра нервно дергается до ста двадцати, мимо проносятся темные витрины Louis Vuitton, погасший Лидо, освещенная Триумфальная Арка; я выезжаю на бульвар Фош, пролетаю его за семь секунд, по-королевски игнорируя светофоры, а Роджер Уотерс в колонках тихо, но настойчиво поет, что я всего лишь еще один кирпич в стене.

В стене человеческих пороков и недоразумений.

Как я от этого устал…

Возможно, я и хочу сделать что-то хорошее в своей жизни, но мой максимум добрых дел в этом проклятом мире – это спасти девушку от плохо воспитанного придурка, который даже не в состоянии нормально развести эту самую девушку на секс.

Я сбрасываю скорость на повороте на свою Авеню Генри Мартин, и с досадой понимаю, что сейчас мне предстоит провести еще как минимум несколько часов в гордом одиночестве в своей долбаной пустой квартире, и я думаю о том, что нужно было захватить с собой кого-нибудь из девчонок из клуба… Но они все такие одинаковые, эти девчонки. Их интересует секс, деньги, шмотки и сплетни. Они пустые, невероятно скучные, с ними можно только молчать, с ними можно только перебрасываться короткими фразами.

И я думаю о том, что хочу позвонить своей сестренке, она – единственный человек, который в состоянии поднять мне мое паршивое настроение; и уже тянусь за своим Vertu Accent Ferrari, как мой взгляд натыкается на часы бортового компьютера моего мерседеса, и мне почему-то кажется, что пять часов утра – не самое лучшее время для телефонных звонков; и, что, даже если Элис не спит, то уж точно занята чем-то более интересным, чем болтовня со своим вечно ноющим братом.

А я все размышляю о том, с кем сегодня уехал Эммет, и в голове проскакивает мысль, что ему повезло с Роуз, но он этого не ценит. И я завидую ему белой завистью, потому что сам уже совсем разуверился в том, что когда-нибудь встречу девушку, которая ради меня будет готова на все, а главное – сведет меня с ума, заставит потерять голову, заставит нестись на другой край света одним своим кивком головы.

Я не верю в любовь. Ее нет. Не было. Не будет. Это все химия, не более того.

Но как-то это… обидно, что ли?

Я никогда не верил в сказки, и, когда Элис с замиранием сердца следила за развитием событий в очередном мультике про принцесс, я смеялся над ней, и говорил, что принц – дурак, потому что никто не ездит сейчас на лошадях, потому что у всех есть машины.

Позже я и сам освоил искусство верховой езды, но почему-то принцем никогда себя не ощущал. Не чувствую и сейчас.

Какой из меня к черту принц?

Я испорченный придурок, мыслящий исключительно в нулях до запятой и лошадьми под капотом.
Мне стыдно смотреть в глаза отцу. Потому как всегда наталкиваюсь на его понимающее осуждение: «Я, конечно, сынок, понимаю, что ты – дурак, каких мало, но ты мой сын, и от этого я никуда не денусь, к сожалению».

Я хочу зарабатывать сам, но я не умею работать, я не умею вставать в семь утра, надевать костюм и ехать в офис, а главное – я даже не могу представить себя в аудитории на лекции. Мне это неинтересно.

Я потерянный человек, скажете вы?

Да. Я потерян. Как и мы все. Просто я это осознаю, признаю и готов с этим смириться.

Джаспер этого не признает. Джас считает, что мы купаемся в шампанском, что мы – избранные, что мы – элита. Что у нас большое будущее. А мне кажется, что он просто пытается уговорить сам себя. Он просто не желает принимать реальность. Он совсем не любит проигрывать.

Элис не такая, как я. У Эл действительно большие планы на будущее. Она четко представляет, куда пойдет учиться дальше, чего будет добиваться в жизни, и хотя ее желания идут вразрез с волей отца, она рассматривает все возможные варианты построения своей жизни. И она довольна этим, она не понимает мой образ жизни, не понимает меня, пытается уговорить вернуться в Лондон, к семье, где, как она надеется, я, возможно, вернусь к нормальной жизни. Но я знаю, что, если я это сделаю, я буду ощущать себя еще большим ничтожеством, чем сейчас, когда я вдали от семьи, вдали от дома, вдали от всех в своем до тошноты гордом одиночестве.

Я неудачник?

Да, я неудачник в костюме Baldessarini и ботинках от J.M. Veston, за рулем «мерседеса» класса С, с кредиткой Visa Platinum в кошельке, и это все не мешает мне быть неудачником, проигравшим свою жизнь в покер еще до своего рождения.

Джаспер говорит, что я слишком много задаю вопросов, и что я не умею наслаждаться тем, что нам дано.

Я не умею и не хочу этого делать. Потому что, по сути, наслаждаться нечем. Все приелось, все наскучило; вначале было весело, сейчас же уже невообразимо тошно от этой бесконечной вереницы дорогих клубов, дорогих девушек, дорого алкоголя, дорогих наркотиков, дорогой еды, дорогой одежды…

Однажды я попытался затесаться в маргинальную среду. Специально надел самое неброское из того, что было в моем гардеробе, оставил машину в гараже и поехал на метро в Двадцатый округ. Завалился в самый дешевый бар, где напился с кем-то до умопомрачения дешевым гадостным виски, громко поливал грязью тогдашнего французского президента, а наутро проснулся на скамейке без телефона, кошелька, ключей от квартиры и платинового браслета. Еле выпросил у кого-то позвонить, отчаянно дыша на сердобольного прохожего перегаром, по памяти набрал номер Джаспера и попросил меня забрать. Друг приехал, злой как черт, и отвез меня домой, попутно наорав. Следующие три дня я провел в больнице с алкогольным отравлением.

С тех пор я зарекся строить из себя маргинала. Дело не в деньгах. Дело во мне, кажется.

Как все сложно…

Я паркую машину, выхожу из нее и с силой, и с непонятно откуда взявшейся злостью захлопываю водительскую дверцу, вымещая на ней всю свою усталость, все свое бессилие, всю свою боль.

Закуриваю из принципа на улице, захожу в шикарный подъезд своего дома, поднимаюсь по лестнице на свой этаж, стряхивая пепел на мраморные ступеньки. Меня знобит, и я думаю о том, что сейчас хочу кофе, который не умею варить, что хочу яичницу с беконом, а дома нет яиц, что хочу чего-то еще, но чего – не знаю.

Долго пытаюсь попасть ключом в замочную скважину, мои руки трясутся, дым сигареты застилает глаза, которые начинают слезиться. И я думаю о том, что становлюсь неврастеником, и что сейчас снова лягу на диван и буду слушать Led Zeppelin «Лестницу в небо» до отупения, пока через пять-шесть часов не засну, переборов кокаин в своей крови.

Как все сложно…

Квартира встречает меня могильной тишиной и прохладой. Я опять забыл закрыть окно на кухне.

Квартира встречает меня включенным светом в ванной. Я снова забыл его выключить.

Квартира встречает меня одиночеством.

Проходя через гостиную, я тушу сигарету в пепельнице, стягиваю через голову свою рубашку от Paul Stuart, пропахшую моими Aqua от Bvlgari, какими-то недорогими женскими духами, сигаретами и потом, на ходу снимаю ботинки, дохожу до ванной, и, сняв с себя остатки одежды, становлюсь под ледяной душ.

И мне хочется проснуться.

И в голове перестает шуметь, когда обжигающе холодные струи текут по моему лицу, по моей шее, по моей груди, по моей спине, по моим ногам, и мне становится легче дышать.

И я думаю о том, что завтра будет новый день.

Такой же, как и все остальные мои дни.

---

Есть что сказать? Тогда ждем вас на форуме!