Название: Молчи
Жанр: Angst
Рейтинг: R
Пейринг: канон (Розали, Эдвард)
Бета: -
Саммари: Пора охотиться, возвращать радужкам янтарный оттенок и спешить обратно, домой, где тебя ждет ничего не подозревающая глупышка Белла, а меня – доверчивый медвежонок Эммет. Как думаешь, стоит рассказать им правду?

---

Я голодна. Жажда когтями разрывает горло, словно пытается выбраться наружу, вырваться из заключения в бессмертном теле. Знаю: глаза черны, обсидиан полностью поглотил янтарь, и чудовище, которым я на самом деле являюсь, вот-вот вырвется из-под контроля, будет, рыча, требовать крови. Крови. Крови!

В нашей семье монстров принято держать под контролем. Заковывать в кандалы, а при неподчинении – бить хлыстами, раскалывая твердокаменную плоть. Мы милые, добрые Каллены-Хейлы, игрушечные вампирчики, променявшие все прелести своей сущности на человечность.

Не то чтобы я была против. Не то чтобы мне хотелось превратиться в героя фильмов ужасов. Но когда жжение в горле настолько сильно, что подводит к грани того, что в этом доме называется безумием, сложно контролировать мысли: все силы уходят на поддержание человеческого облика.

Обвожу взглядом присутствующих. Вся семья в сборе, даже ты, и от тебя за милю несет невзрачной человеческой подружкой.

Как и всегда, медленно поднимаешь голову. Глаза злые, пылают бездонной ненавистью – еще не привык, что мне все равно? Еще не понял, кого на самом деле ненавидишь? Самовлюбленный лицемерный трус, вот кто ты, Эдвард, вот кого стоит презирать.

Впрочем, мы оба хороши. Посмотри, все вокруг сияют от счастья, а ты, только что проводивший время с любовью всей твоей жизни, угрюм, как и всегда. Угрюм, как и я. Могу поспорить, Джасперу наши эмоции кажутся абсолютно одинаковыми.

Морщишься. Значит, попала в яблочко. Но в этом нет ничего удивительного, ты прекрасно знаешь, насколько мы похожи. Как две капли воды. Поэтому и ненавидим друг друга: так можно ненавидеть только того, кого очень хорошо понимаешь.

Ты знаешь, что нужно сделать, чтобы это изменить. Ты знаешь, что все останется по-прежнему, потому что мы оба боимся. Потому что лгать проще, верно, Эдвард?

- Я на охоту. Кто со мной? – Обводишь всех полным надежды взглядом, но никто не ответит тебе согласием. Разве не видишь, Эдвард – они заняты. Они сыты. Все Каллены и Хейлы этим вечером останутся дома.

Почти все.

- Я к тебе присоединюсь.

Удивлен? Мне тоже не по себе. Зато остальные довольно что-то бормочут, радуясь, что мы, судя по всему, собираемся зарыть топор войны. Только Элис, в очередной раз зарабатывающая для нас миллионы на бирже, погружена в видения. Очень кстати: сегодня я хочу быть с тобой наедине.

Пусть я не чувствую эмоций, пусть не читаю мысли – все равно знаю, что твой монстр тоже почти на свободе. Еще чуть-чуть – и он разломает к чертям сдерживающую его решетку, окрасит радужки ярко-алым, и никакая бессмертная любовь не встанет у него на пути.

Тяжело сглатываешь и неохотно устремляешься к выходу из дома. Как давно мы не оставались вдвоем… как будто это делает прошлое недействительным. Как будто чем дальше мы друг от друга, чем сильнее неприязнь между нами – тем незначительнее становится произошедшее. Только это не помогает, верно? Мы оба все равно помним, что…

Оборачиваешься и обжигаешь меня взглядом. В нем угроза и ярость, а еще – дикий, необузданный ужас, который, в отличие от чудовища, взять в плен не так-то просто. Тонкие губы медленно и беззвучно шевелятся. Не нужно, Эдвард. Я и так знаю, что ты хочешь сказать, ведь это слово стало лейтмотивом нашего существования.

Молчи.

Даже когда правда рвется наружу, и так хочется освободиться, сбросить этот груз, но потом – взрывом, разметающим мысли, - врываются воспоминания. И горечь, и пустота, и стыд, и страх. Вампиры не забывают, и хотелось бы сказать, что я бы предпочла амнезию идеальной памяти, но это будет ложью. Вся наша идеальная жизнь – ложь, верно, Эдвард? Но лучше каждый день тонуть в бездонном океане вины, чем лгать себе.

Знаю, ты тоже чувствуешь эту пустоту, проживая свою счастливую вечность. Новая любовь, вспыхнувшая, словно тысяча ярчайших солнц, ослепила тебя, помогла ненадолго забыться, но все возвращается, да? Глаза понемногу привыкают к свету, и ты видишь, что ничего не изменилось. Так было и со мной.

Пытаешься убежать, Эдвард? Думаешь, я не догоню? Прибавляешь ход, петляя между деревьями… но ведь ты бежишь не от меня. Ищешь добычу? Очередного пресного зверька, который будет испуганно биться в ледяных руках? Но разве этого тебе хочется? Признай, за семьдесят лет ничего не изменилось. Можно корить себя сколько угодно, но воспоминание о тягучей, восхитительной крови, которая наконец-то полностью потушила огонь в горле, которая подарила прохладу, не всегда приносит горечь и боль. Мы скучаем по этому. Чёрт возьми, мы хищники, Эдвард! И безумие – это то, чем мы занимаемся сейчас. Выпей горного льва и надейся, что этого будет достаточно… Часто заглядываешь в мысли Джаспера? Уверена, ты, как и я, полностью разделяешь его чувства.

- Молчи! – рычишь, резко замерев на месте. Тяжело дышишь, словно наш короткий забег выжал из тебя все соки. Я тоже задыхаюсь. Захлебываюсь судорожными вздохами. Оставшись наедине, мы можем расстаться с общей маской Калленов и Хейлов. Уверена, не только нам приходится ее носить: у каждого есть секреты, есть прошлое, о котором не хочется говорить.

Но не у всех оно такое, как у нас.

Как думаешь, что бы она сказала, если…

- Молчи!

Назло встаю прямо напротив и медленно выговариваю слова, озвучивая то, что неутомимо терзает тебя.

- Как думаешь, что бы она сказала? – Мне плевать на твою подружку. Кроме того, уверена, что Свон, ослепленная тобой, как и всегда, пролепетала бы что-то несвязное и снова попросила бы поскорее обратить ее. Даже узнав правду, она все равно будет стремиться стать такой же, как мы. И не шипи на меня, ты знаешь, что я права. Еще ты знаешь, что я хочу спросить вовсе не это…

Твои губы кривятся в горькой усмешке. Отплатишь мне той же монетой, да, Мейсон?

- Как думаешь, что сказал бы он?

Сажусь прямо на землю, не обращая внимания на влажную грязь, тут же пропитавшую джинсы. Да, иногда образ стервы, помешанной на внешнем виде, очень помогает, но зверю, которым я на самом деле являюсь, ничуть не важна чистота одежды. Помнишь, какой тогда у нас был вид? Готова биться об заклад – ты, как и я, никогда больше не чувствовал себя настолько уверенным в себе. Мы были совершенны. Словно на несколько часов все встало на свои места, а потом вновь распалось на части, как в минутном приступе ярости сметенный со стола пазл.

- Что сказал бы он, Розали? – Ты раздражен. Верхняя губа дрожит – что, сдерживаешь хищный оскал? Поверь, сейчас ты все равно ничуть не похож на человека.

- Замолчи. – Я молчу, Эдвард. Молчу уже семьдесят лет, как и ты. Но правда бурлит внутри, разъедает кислотой мысли, отравляя каждую секунду существования. Как ты не понимаешь, что это нужно сказать. Хотя бы друг другу.

- Не нужно. Мы договорились молчать. – Негласно, да. Когда посмотрели друг на друга и вдруг осознали, что произошло. Когда спустя три месяца вернулись к Карлайлу и Эсми, и они встретили нас радушными объятиями; волной родительской любви, которая чуть не вышибла из меня дух. Когда я вернулась с Эмметом, оглушенная его тихим шепотом, опустошенная первым словом, сорвавшимся с его губ. «Ангел», ты же помнишь, Эдвард? Он назвал меня ангелом! И это всего лишь спустя четыре месяца после того, как мы…

- Я не хочу, Розали, - стонешь, опускаясь рядом со мной на колени. Вот они мы – идеальные вампиры-вегетарианцы. Сидим в грязи, придавленные тяжестью содеянного. Тебе не кажется, что если бы мы не вернулись, было бы легче?

Жду твоего «молчи». Жду, что зарычишь на меня. Жду, что вскочишь на ноги и унесешься дальше в лес, как и всегда сбегая от меня, от себя… от правды.

Но ты замираешь в грязи. Начал накрапывать дождь, и мелкие капли запутываются в твоих волосах, стекают по лицу, по шее, впитываются в светло-голубую ткань рубашки. В моих мыслях вода окрашивается в багровый. Совсем как тогда.

- Да, - наконец шепчешь ты, и я удивленно поднимаю брови, не веря услышанному. – Да, Роуз, я уверен, что было бы легче. – Поднимаешь голову и смотришь прямо мне в глаза. В обсидиане твоего взгляда – боль и тоска. А что ты видишь в моем?

– То же самое. Каждый раз, уходя от Беллы, прощаясь с ней – на час, на день, на неделю – я вспоминаю. Но любовь стоит всех этих мучений, ты и сама понимаешь. Иначе мы бы уже давно ушли.

Иногда мне кажется, что я вот-вот сойду с ума. Как думаешь, у вампиров бывает раздвоение личности?

- Думаю, это профессиональная болезнь, - смеешься ты невесело, и я тоже легонько улыбаюсь. Мне впервые за все эти годы становится немного легче.

- Мне тоже. Ты молодец, Роуз. – В ответ смеюсь: громко и фальшиво. Молодец? Серьезно, Эдвард?

Качаешь головой и отворачиваешься. Хочется сказать, что молчать нам проще, привычнее, но это будет ложью. Воспоминания, хватку на которых я чуть-чуть ослабила, вновь встрепенулись и мечутся внутри, просясь на волю. И у меня больше нет сил их сдерживать: слишком много боли, слишком много горечи, слишком большой соблазн…

Прости, Эдвард.

Не уходи. Я сама не справлюсь. Раздели это со мной, как тогда.

Я скучала по тебе…

Вдруг берешь меня за руку. Знакомое тепло, которого я не ощущала так долго, окончательно разрушает плотину; я почти тону в освобожденной пучине, и только твоя ладонь, как и тогда, удерживает на плаву.

Тогда тоже шел дождь, помнишь?..

Шел дождь, и теплые струи стекали по моим щекам, смывая кровь. Она пахла… о, как она пахла! Божественный аромат, который впитывался в кожу, вновь заполняя меня жизнью. Бурля, энергия струилась по телу, и я безудержно смеялась, комкая в ладонях влажную ткань своего свадебного платья. Кружилась, подставляя лицо крупным каплям. Ловила их на язык и загадывала одно-единственное желание: чтобы это никогда, никогда не кончалось!

Горло адски жгло, но я терпела: смерть Ройса была лишь аперитивом. Я не пролила ни капли крови этого ублюдка, оставила все ему, не желая пачкать себя и окружающий мир нечистотами, что текли по его венам. Но охранников это не касалось…

Ты, нянька, навязанная мне Карлайлом и Эсми, вдруг появился передо мной и протянул руку. Лицо, обычно такое невозмутимое, было искажено страданием. Глаза, раньше смотревшие на меня с презрением, были полны мольбы.

- Пойдем, Розали, - с усилием прошептал ты. Тяжело сглотнул, зажмурился, вздрогнул. Неужели собирался всю вечность заполнить нескончаемой болью? Неужели не заслужил свое мгновение радости?

- Отпусти это, Эдвард, - ответила я, рассмеявшись. Мысли были легки и ясны, как никогда. Сила пронизывала тело раскаленными нитями, а счастья, переполнявшего меня, было мало, мало, мало. – Сколько можно страдать? Тебя сделали вампиром – так прими это. Разве не чувствуешь, как я счастлива? Разве не ради этого стоит существовать?

- Роуз…

- Молчи, - перебила я и схватила протянутую ладонь двумя руками. Потянула – туда, в темноту, откуда доносились оглушительные звуки, откуда туманом просачивался аромат.

И ты послушался. И ты пошел. И началась жизнь – чистая, яркая, незамутненная. Наполненная бесконечным наслаждением, потоком вливавшимся в рот. «Мы делаем им одолжение», - шептала я словно в бреду, заглушая очередной крик ладонью и впиваясь, глотая, выпивая до дна. Ни один лишний звук не нарушил симфонию безумия той ночи…

Позже мы встретимся с Элис, позже узнаем, что она лежала в такой же лечебнице для душевнобольных, как та, которую мы опустошили тогда. Позже чувство вины станет непереносимым, и его будет усугублять то, что, вернись мы в прошлое, ничего бы не изменилось.

Та ночь была ужасным пятном в нашей вечности… она была самым прекрасным, что нам довелось испытать.

Мы тенями скользили от палаты к палате. Перенасытившись, избавляли пациентов от страданий; кровь текла по полу, и мы запускали пальцы в ее сладкую вязкость, и вдыхали, вдыхали, вдыхали… Казалось кощунством уйти, не погрузившись в каждое тело; сбежать, не восхитившись ароматом каждой капли крови. Голова кружилась; туманом окутавший больницу запах действовал словно сильнейший наркотик. Мы впервые чувствовали себя свободными: не было рамок, не было осуждения Карлайла, который сам обрек нас на это существование. Вода не пытается гореть; огонь не пытается застывать льдом; львы не пытаются дружить с овцами и питаться подножным кормом. Почему мы, хищники, пытаемся подавить свою суть?

Впрочем, тогда было не до подобных размышлений. Мы упивались счастьем, упивались друг другом, разделяя эту ночь на двоих, не оставляя места одиночеству. Шептали что-то бессвязное, срывали кровавые поцелуи с губ, не придавая этому общепринятого значения. Думая лишь: Попробуй, попробуй, ощути то же, что и я. Чувствуешь, как сладко? Чувствуешь, как неповторимо? Чувствуешь, как хорошо? Растворись во мне, чтобы не захлебнуться, хотя сойти с ума от такого немыслимого наслаждения – лучшая участь, о которой можно только мечтать.

На рассвете лечебница горела. К полудню рассыпалась пеплом, и горький дым растворялся в чистом воздухе. Никого спасти не удалось. Или удалось, от дальнейших мучений – как знать. Мы сидели в лесу, прямо на земле, и грязь пропитывала разодранную одежду, размягчая засохшую кровь. Было тихо, все звуки – словно не рядом, словно не с нами, словно в другом мире, где не было ночи, в очередной раз разделившей существование на «до» и «после».

Мы смотрели друг на друга, а видели разочарование на лице Карлайла. Зверь бился внутри, молил выпустить на волю, но проклятые остатки человечности намертво приковывали его, усмиряли. Потребность вернуться и забыть обо всем сковывала тело запекшейся коркой. Только как? Как рассказать, во что превратилась моя месть и твоя вынужденная забота? Как объяснить…

- Просто молчи, - проговорил ты.

И я послушно кивнула.

***

Для тебя все было так же?

Этот вопрос все время терзает меня. Что если только я ощущала этот дурман? Что если только я в ту ночь жила? Что если только мне не хочется отпускать эти воспоминания, чтобы в них находить утешение, когда маска становится невыносимо тяжела?

Но ты киваешь. И груз вины, лжи, ответственности за отнятые жизни еще чуть-чуть теряет в весе. Потому что мы и правда делим его. Поровну.

В чаще становится темнее. Пора охотиться, возвращать радужкам янтарный оттенок и спешить обратно, домой, где тебя ждет ничего не подозревающая глупышка Белла, а меня – доверчивый медвежонок Эммет. Как думаешь, стоит рассказать им правду?

- Потом, - задумчиво шепчешь ты, и я послушно киваю. – Когда-нибудь мы расскажем. Когда будем готовы. Когда они будут готовы.

Когда-нибудь. У этих слов почти такой же головокружительный аромат, как был в ту ночь у крови на нашей коже. Когда-нибудь мы расскажем. Когда-нибудь нас поймут. Когда-нибудь…

Твои губы беззвучно произносят слова. Мои мысли вторят им. Мы ведь так похожи, и до сих пор ненавидим друг друга за это, как можно ненавидеть только самого себя. Еще раз неслышимым хором шепчем, вновь закрепляя наш договор:

- Когда-нибудь мы все им расскажем. А пока – молчи.