Эдвард

Я резко открыл глаза и уставился в белый потрескавшийся потолок. Мой мозг отчаянно пытался сообразить, где я и что происходит. Пахло лекарствами, вдали что-то гудело. Но в комнате, где я находился, стояла гробовая тишина. “Отмерев”, я понял, что лежу на чем-то не совсем удобном, и чтобы узнать, в чем же дело, мне необходимо принять сидячее положение. Я попытался встать, и меня тут же пронзила резкая, нестерпимая боль в спине, поэтому я откинулся обратно на подушку. Поднеся руки к лицу, я увидел царапины на ладонях с внешней и внутренней стороны. «Что, черт подери, со мной случилось?!» - пронеслось у меня в голове. Странно, но я совершенно не помню происходящего со мной до моего пробуждения здесь. Единственное, что возникало, когда я пытался рыться в своих воспоминаниях, это жуткий холод.
Сосредоточившись на своих ощущениях, я понял, что не могу пошевелить ногами. На меня накатила паника, и я, что было сил, рванул вверх, наплевав на режущую боль теперь уже во всем теле. Я откинул в сторону когда-то белое одеяло, и тишину комнаты прорезал крик. Мои ноги до колен были забинтованы в гипс. Я орал до тех пор, пока в комнату не примчался врач и не вколол какую-то жидкость мне в вену, после которой я моментально провалился в темноту.

Не знаю, как долго я был в забытье, но очнулся в уже темной комнате. Перед глазами тут же возникла недавняя картинка с моими загипсованными ногами, а в ушах стоял собственный дикий крик. Может, это был всего лишь страшный сон? Решив проверить свое предположение, я снова попытался пошевелить ногами. Тщетно. На них не дрогнул ни один мускул, и я тихонько завыл от отчаяния. Кошмар превратился в реальность.
- Нет, нет, нет!.. – причитал я в голос. В моей голове никак не хотела укладываться эта информация.
- Эй, как тебя там… Может врача позвать? – раздался внезапно откуда-то слева незнакомый хрипловатый мужской голос.
Я повернул голову в сторону говорящего. Глаза привыкли к темноте, и я мог различить очертания, лежащего напротив меня в такой же койке, человека. Я заметил, что у него большой живот, будто бы он съел целиком три торта, как минимум. Между нами в воздухе повисло напряжение, мужчина ждал ответа от меня.
- Я в больнице? – выдал первое, что пришло на ум.
Человек хмыкнул и задернул выше свое одеяло. Рядом с его кроватью было единственное окно, и, похоже, от него сильно веяло холодом.
- Ну, если это чистилище можно назвать больницей, то тогда да, ты именно здесь.
- А вы давно тут? – продолжал я выпытывать информацию у мужчины.
- Фу, брось эти «вы», в этом мире мы все равны… Да и после него тоже, - он замолк, видимо ожидая хоть какой-то моей реакции, и я кивнул, давая понять, чтобы он продолжал.
- Я уже и сам не знаю, сколько тут нахожусь, совершенно потерял счет времени, но, судя по сменяющимся временам года, сейчас ранняя зима, а прибыл я сюда в конце весны.
- Что здесь можно так долго делать? – я был искренне поражен его словам. Понятно, что это не частная больница, но…
- Умирать, - просто ответил он, а я застыл в немом шоке.
- О, я вижу, ты крайне удивлен, - мужчина даже усмехнулся для пущего эффекта, было ясно, что он смирился со своей участью, - мы находимся в подвальном помещении, и здесь, можно сказать, происходит свалка будущих трупов. Сюда доставляются больные и одинокие, никому не нужные люди, которые доживают свои последние крупицы жизни в этой дыре, не надеясь на новый день.
Я пропускал его слова через себя, и в голове уже вырисовывалась картинка дальнейшей моей жизни. Я понимал свою обреченность, и, в принципе, до этого мне жилось не лучше. После измены любимой женщины я сорвался в пропасть и теперь убедился, что из нее мне ни за что не вылезти. Розали предала меня, нашу любовь и забрала с собой мое единственное сокровище, мою радость, мое счастье – сына Мэйсона. Когда-то в детстве отец учил меня, что нужно стойко переносить любые испытания, преподносимые тебе судьбой-злодейкой. И я безоговорочно следовал его словам всегда, но в этой ситуации просто сломался. Я оказался слишком слабым для преодоления подобных трудностей и избрал самый простой путь – забытье. Сначала первая выкуренная сигарета, за ней стопка обжигающего виски и… я погряз. Думал, что смогу себя контролировать и в нужный момент сказать жесткое «Нет», но дальше было только хуже. Мне предложили наркотики. И всё, с того времени я жил в своих иллюзиях прекрасной жизни, той, которой у меня никогда не было и не будет, той, о которой я читал сказки своему сыну. Мэйсон… В приступе ненависти я сжег все его оставшиеся игрушки, одежку и несколько совместных фотографий.
Я потерял семью, работу, свой дом, друзей. В моей искалеченной жизни не осталось ничего, кроме спасительного наркотика. Наркоман никогда не признает в себе наркомана. Так и я отказывался от этого слова, идя за очередной дозой.
В голове моментально вспыхнуло самое яркое воспоминание. Той ночью у меня была ломка. Я ненавидел всё и всех, разрушая свою ветхую квартирку. Когда я закончил с разгромом, понял, что не могу больше терпеть и вышел на улицу, желая раздобыть средства для покупки новой дозы. Я забрел в какой-то темный переулок и заметил девушку. Тут же спящий мозг оживился и любезно предоставил воспоминание о Розали, приняв эту девчонку за нее. Во мне снова начал закипать гнев, и это стало спусковым крючком для дальнейших моих действий.

То ли от воспоминаний, то ли от последствий употребления наркотиков, меня начало рвать. Мой сосед, видимо, уже уснувший, резко вскочил и метнулся к двери, что-то крича. К тому моменту, пока в палате появились врачи, мой желудок уже успокоился, но вместо этого начался озноб и приступ страха. Я боялся повторения всего этого кошмара со мной, боялся умереть, так и не увидев своего сына и не попросив у него прощения. Я вцепился в рукав подошедшего ко мне врача.
- Скажите, я умру?
- Всех нас когда-нибудь не станет, - безразлично ответил он и вколол уже известную мне жидкость, после которой наступает спасительная темнота.

По глазам что-то больно резануло, и я попытался прикрыть их ладонями, тут же услышав смешок.
- А я уж думал, что ты опять проваляешься невесть сколько времени в виде безжизненного тела, - раздался рядом со мной хриплый голос соседа.
Глаза перестало резать, и я открыл их, повернув голову в левую сторону. Мужчина медленно удалялся к своей кровати, шаркая ногами по бетонному полу. В руках у него я заметил небольшую настольную лампу. Так вот почему моим глазам было больно, он светил мне в них, чтобы я пришел в себя.
- Почему ты так часто говоришь о трупах?
- А о чем здесь еще можно говорить? О погоде? – грубо ответил он мне. Добредя до своего места и поставив на небольшую прикроватную тумбочку лампу, человек испытующе взглянул на меня.
Очевидно, на улице светало, поэтому в нашей комнатушке было значительно светлее, нежели во время моего первого пробуждения. Это позволило мне лучше рассмотреть сидевшего передо мной мужчину. Выглядел он лет на пятьдесят-шестьдесят, не меньше: на макушке виднелась лысина, а редкие волосы по бокам головы были с проседью, лицо испещрили морщинки, на лбу – складки, говорящие о том, что этот человек много хмурился. Его взгляд из-под густых бровей был направлен на меня, и я даже сглотнул от вызова, отражающегося в нем.
- Ну… Давай поговорим о погоде, - я мотнул головой в сторону окна, - не расскажешь мне, инвалиду, что там творится?
Да, я уже смирился с этим положением и принял его. В конце концов, я не мог изменить сложившуюся ситуацию. Чётко осознавал, что уже никогда не смогу пройтись ногами по свежей весенней траве, не попинаю осеннюю листву и буду с завистью и тоской смотреть на бодро идущих людей мимо меня. Теперь так будет всегда и нужно как-то к этому привыкать. Или не нужно?..
Мои размышления прервал голос соседа, он начал мне рассказывал о происходящем за окном, за стенами этого здания. С этого момента, по моей просьбе, он ежедневно говорил обо всем, что там видел: как сыплет снег из тяжелых серых туч, как ездят туда-сюда машины, играют дети в снежки, а родители недовольно бурчат на свое чадо и пытаются вытащить их из сугробов, прекращая, тем самым, их веселье и задор. А мне оставалось только фантазировать о том, чего со мной никогда не будет. Я представлял, как играю с моим сыном, как мы валяемся в снегу и щекочим друг друга, громко смеясь, совершенно забыв про остальной мир. В моих мечтах были только любящий отец и сын…

У моего соседа был рак желудка четвертой степени, и его уже невозможно было вылечить. Я тоже оказался неизлечим. Мне поставили диагноз: обморожение конечностей ног последней стадии; я лишился ступней. Но, несмотря на чувство близкой кончины, сосед не давал мне унывать, рассказывая различные истории о своей прошлой жизни. Оказывается, он был писателем, «непризнанным гением», как выражался о себе он сам. Я лишь тихо усмехался над этим словосочетанием, полностью соглашаясь с тем, что он говорил. Миром правили деньги. Алчность, взяточничество, гордыня, ненависть и многое другое как следствие из этого. Но кто я такой, чтобы судить остальных? Правильно, я никто, и для мира вне этих стен меня не существовало.
Смирился? Да. Выхода не было, но я не жалел себя, считая, что мне воздалось по заслугам. Часто вспоминая тот вечер и ту девушку, я бил себя, желая причинить еще больше не только моральной боли, но и физической. Мне хотелось уничтожить либо свои воспоминания, либо самого себя. Что тогда двигало мною? Я пытался вспомнить свои ощущения. Насилуя ее, мне казалось, что я изливаю свою дикую ненависть всему миру за мои неудачи и несправедливость жизни. Когда я уходил, она была жива. Не знаю, что с ней сейчас, наверняка покончила с собой после того, что произошло, ведь после такого невозможно нормально жить дальше. Я признал в себе зверя, жуткого монстра, который растоптал невинную душу. А ведь она просто оказалось не в то время, не в том месте…
О своем злодеянии я не рассказывал соседу, ибо язык не поворачивался говорить о таком кому-либо, даже почти незнакомому человеку. Мы сблизились под одной крышей и объединенные одним путем. Но другом я его назвать не мог. Друзья ассоциировались у меня с чем-то светлым и чистым, а этого у меня быть не могло. Поэтому про себя я называл его единомышленником. Но вскоре у меня отняли даже это.
Было самое обыкновенное утро нового дня. Я проснулся и понял: что-то не так. У меня возникло предчувствие не самого хорошего, поэтому я сразу повернулся в сторону моего соседа. Он лежал ровно на спине и… не дышал.
Так в моей жизни случилась еще одна потеря. На освободившееся место никого не положили, поэтому на следующий день я попросил медсестру, меняющую постельное белье, позвать врачей или санитаров, чтобы они помогли мне перебраться на ту кровать. Я хотел сам наблюдать за миром по ту сторону окна, потому что мне не хватало рассказов уже покойного мужчины. Когда я слушал их, у меня создавалось мнимое впечатление, будто я живу.
Оказавшись на месте бывшего соседа, я принял сидячее положение.Со временем все физические боли утихли, я мог сидеть и даже поворачиваться. Ломки и слабости больше не чувствовал, лишь изредка накатывал панически страх. Уставившись в окно, я… оторопел. Даже представить не мог, что за ним не будет ничего, кроме глухой кирпичной стены. Долгое время я сидел без мыслей в голове, находясь в ступоре. А как же все рассказы о бурлящей жизни? Тогда-то я и понял, с кого мне нужно брать пример. Этот мужчина не утратил чувство прекрасного, умение фантазировать, не поддался общему унынию, которое так и шло от серых стен древнего здания. Даже при смертельной болезни, в совершенном одиночестве он жил и оставался человеком.
В его тумбочке я нашел потрепанную тетрадь. Открыв первую страницу, я увидел на корке надпись синими чернилами: «Раймонд Петерсон. Записки в предрассветном часе». С того момента я каждый день прочитывал по одной записи, заново открывая для себя те вещи, которые, как мне казалось, уже знал, внутренне восхищаясь автором. Я был уверен, что если бы эта рукопись попала в печать, она бы точно нашла немаленький круг читателей, настолько всё было проникновенно написано.
И вот однажды, уйдя глубоко в себя после прочтения, я не заметил, как ко мне в палату зашел какой-то мужчина, а за ним двое мальчиков.
- Эдвард Каллен? – спросил он меня, сперва взглянув на листок в своих руках.
- Да, это я. А что вы хотели?
- Я из органов опеки. У вас были дети? – Он подошел к моей кровати, загородив тем самым обзор на порог комнаты, где стояли ребята.
После его слов мое сердце учащенно забилось, и я смог только кивнуть в ответ.
- А вашу жену звали Розали Хейл?
Я снова лишь кивнул, не в силах вымолвить ни слова.
- Значит, по всем документам вы приходитесь отцом этих детей, Мэйсона и Хьюберта Хейлов. Подпишите вот здесь и здесь.
Человек, наконец, отодвинулся немного в сторону, позволяя мне взглянуть на мальчиков. Одежда на них была потрепана, обувь истопталась, но не это привлекло мое внимание. Глаза старшего из них были точь-в-точь как у меня.
- Мэйсон… - прохрипел я, стараясь проглотить подкатывающий комок к горлу.
Мальчик дернулся в мою сторону, но мужчина снова отгородил меня от сына, тыча в лицо какие-то бумаги.
- Сначала подпишите, - потребовал он.
Я, не разбирая букв, дрожащей рукой поставил на нескольких листочках свои закорючки. Покончив с этим, мужчина круто развернулся и, со словами «Прощайте», громко хлопнул дверью. Дети вздрогнули от резкого звука, продолжая пялиться в пол. Я позвал их. Мэйсон первым поднял голову и неуверенно двинулся в мою сторону, но, увидев мои слезящиеся глаза, не выдержал и кинулся в объятия. Следом за ним ринулся и Хьюберт, и вот мы уже втроем, не сдерживая рвущихся наружу эмоций, рыдали в голос. Я поочередно целовал их в макушки, шепча благодарные слова Господу за то, что он вернул мне смысл жизни. После стольких утрат, причиненного мною зла и насилия, после наказания за мои грехи, Бог дал мне шанс начать всё с чистого листа, и я не собирался его упускать.
Через пару дней я покинул стены этого чистилища. Вместе с детьми мы добрались до моей заброшенной квартирки. Мне любезно предоставили старенькое инвалидное кресло, которое скрипело при каждом движении, но это было хотя бы что-то, поэтому я не жаловался. Также мне стали платить инвалидное пособие раз в месяц размером в сто долларов. Да, деньги совсем небольшие, поэтому мы старались во всем экономить, но всё-таки хоть как-то обустроили наше жилище. Теперь я стал ценить каждое прожитое мгновение.
Дети рассказали мне, что творилось в их жизни все эти годы. Оказывается, им жилось совершенно не лучше, чем мне. Они выстрадали немалое вместе, и я считал свои долгом стереть из их памяти все ужасы прошлого, отдавая им всю свою ласку, любовь и заботу, на которые только был способен. Несмотря на то, что Хью был мне не родным, я его любил не меньше своего сына. Он был на два года младше Мэйсона, поэтому я без их подтверждения понял, что он являлся плодом измены моей жены со своим начальником. От этого воспоминания гнев больше не застилал мне глаза, а в крови не бурлила злость. Что было, то прошло, нужно уметь оставлять прошлое в прошлом и жить сегодняшним днем. Также, они рассказали про пожар и о том, что Розали сгорела в нем. На этих словах в глубине души что-то екнуло, но не более. Я только лишний раз убедился, что Бог, рано или поздно, обязательно наказывает нас за все совершенные нами грехи.
В братьях я заметил явное различие не только во внешности, но и в поведении. Мэйсон был развит не по годам, я понимал, что это следствие потери родителей, ведь Розали совершенно перестала о них заботиться, поэтому он и принял роль главного. Хьюберт же наоборот оказался добрым и милым мальчиком, со своей детской наивностью и непосредственностью, которые во мне вызывали улыбку, а в брате – недовольное бурчание о том, что он хлюпик. Но, даже несмотря на это, они всегда старались держаться вместе.

Вот и сегодня они ушли за едой, оставив меня наедине со своими мыслями. Я знал, какими способами им приходится добывать ее, но, как бы мне не хотелось, ничего не мог с этим поделать.
Дело близилось к вечеру, за окном начало смеркаться, а детей всё еще не было. Обычно, они не задерживались так долго, и я не на шутку разволновался за них. В голове уже пронеслись тысячи картинок с их возможными причинами задержки, каждая новая из которых была не лучше предыдущих. Всё-таки ожидание – это самое худшее состояние; в это время можно накрутить себе массу самых страшных вариантов развития событий.
Наконец, я услышал скрип входной двери, и мое сердце возликовало.
- Хью, Мэйсон … Мальчики, это вы?
Ответом на мой вопрос послужил топот их ножек, и я окончательно успокоился, увидев их счастливые лица. Хью начал мне что-то рассказывать, яростно при этом жестикулируя, не давая Мэйсону и слова вставить, на что тот лишь улыбался и качал головой. В его глазах не было и намека на укор или недовольство. Мой рот тоже невольно расплылся в улыбке от задора Хьюберта. Давно я не видел столько счастья в его глазах, интересно, от чего бы это? И почти тут же я получил ответ на свой мысленный вопрос.
- Познакомьтесь, тетя Белли, это наш папа, Эдвард, - ясно прозвучал в наступившей тишине тоненький голосочек Хью.
Чуть поодаль, напротив меня находилась хрупкая девушка с бледной кожей и темными волосами. Взглянув на меня, она ахнула и, встретившись с ее шокированными глазами цвета кофе, я вмиг вернулся обратно, в тот темный переулок. Это была она, я узнал бы ее из миллиона. В нашей скромной комнате стояла жертва моего безумного и зверского изнасилования.
Я задохнулся от этих мыслей, меня затрясло, и дети, заметив резкую перемену моего состояния, начали суетиться вокруг меня, но я взмахом руки дал им понять, чтобы они прекратили. Девушка всё еще стояла на месте, словно приросла к полу под моим немигающим взглядом. Масса эмоций сменялись на ее лице, но я не заметил того, что хотел увидеть и что обязательно должно было промелькнуть. Страх, отвращение, ненависть, злость – ничего из этого я не увидел в ее глазах, в них было лишь сострадание с толикой боли, кажется, она уже отошла от шока. Нет, я не мог поверить в то, что она еще не сбежала отсюда с дикими криками или не набросилась на меня с кулаками. Ведь именно этого я и заслуживал, я жаждал ее праведного гнева, ее возмездия, но тщетно.
Тогда я, под действием неведомой силы, резко потянулся к ней с тихими словами: «Прости меня», впервые забыв об отсутствии ступней, и упал с кресла. Дети, до этого наблюдавшие нашу немую сцену, тут же ринулись ко мне, пытаясь поднять. И, о, Боже, девушка, "отмерев", тоже кинулась на помощь мальчикам. Подняв на нее свой взгляд, я увидел, что по ее щекам бегут слезы, только в глазах теперь не было животного страха и жуткой боли, а лишь забота и всё то же сострадание. «Я этого не заслуживаю» - пронеслось у меня в голове.
Они пытались мне помочь сесть обратно в кресло, но я вцепился в край половичка и, хрипло повторяя те два слова, с мольбой в глазах смотрел на Беллу. Я припомнил, как ее представил Хью, и разрешил себе в мыслях называть ее по имени. Она стояла, не двигаясь, кажется, совсем не ожидая от меня подобных действий. Я и сам не до конца понимал происходящее, но знал, чувствовал, что сердце мое подсказывает мне верные действия. Девушка присела рядом со мной и легонько коснулась моей сжатой в кулак руки.
- Бог простил, и я прощу.
Я замолчал от услышанного, ожидая чего угодно, только не этого. В шоке уставившись на Беллу, я искал на ее лице хотя бы крупицу отвращения, но нашел лишь уверенность в своих словах доброту, излучаемую взглядом. Меня всё еще трясло, но головой я понимал, что всевышний снова предоставил мне, как я считал, незаслуженный шанс исправить прошлое. Я испытал огромное облегчение, будто гигантский камень, величиной со скалу, упал с моей души. Последнее, что я увидел, перед тем как отключиться, была теплая улыбка Беллы.

---

Вот и закрылись перед нами двери этой истории. Хочу сказать спасибо всем, кто был со мной и с нашими героями, кто не побоялся моих предупреждений. Я очень признательна вам, и спасибо, что поддержали и подтолкнули меня на идею с бонусом. Надеюсь, он ответил на все ваши вопросы). Прощальные слова жду здесь и на форуме.