– Снег пойдет, – говорит Мишка, и Сонька смотрит на него и смеется.

– Барометр проглотил? Или целую метеостанцию?

– Половину. Целая не влезла бы.

Ей не очень-то хотелось сюда идти. Филологи – не лучшая компания, чтобы забыть и забыться, потому что для забыть и забыться Соньке всегда нужен был не только алкоголь, но и красивые мальчики. А мальчики у филологов наперечет. Тем более красивые.

Все они, так или иначе, похожи на Мишку – тощие и нескладные, как Сонькины задроты-однокурсники, только в головах книжки вместо компьютеров. И метеостанции в желудках.

Сонька всегда знала, куда идут красивые мальчики. На юрфак, как ее бывший Ванька (теперь уже не «-Встань-ка», или «-Встань-ка», но не для нее). За престижем, перспективами и деньгами, и не обязательно в такой последовательности. Сонька в этот список никак не входила, а только мешалась.

Поступи она, как нормальная девочка, на эконом… или хотя бы в более престижный институт…

Мишка подливает ей мартини, и Ванька отправляется в мусорное ведро в глубине Сонькиной памяти. Не так уж он ей и нужен. Всего-то любовь двух последних лет. Всего-то первый парень. Всего-то выдрал кусочек души и ускакал в закат на учебнике юриспруденции.

– Подумаешь, ерунда какая, – вслух произносит Сонька, и теперь почему-то смеется Мишка.

– Ничего не ерунда. Вот увидишь, к вечеру пойдет.

– Ты что, Пифия?

– Добро пожаловать в реальный мир. Нет, правда. Я всегда знаю, когда пойдет первый снег. Каждый год. Есть такой день, который просто… особенный.

Сонька закатывает глаза.

Особенный. По традиции дальше должна пойти романтичная чушь, про «особенных», и как иногда ты просто знаешь, что прямо вот сейчас ты рядом с тем, кто в будущем будет много для тебя значить, и это переломный момент, и прочие бла-бла-бла, которые говорят мальчики, когда им сильно не терпится.

– Сейчас сентябрь, – подчеркивает она. – Сентябрь. В сентябре не бывает первого снега.

Мишка доливает ей остатки бутылки.

– А ты циник, я смотрю.

– А ты будущая руссичка-алкоголичка, – огрызается Сонька. – Ну, или как там мужская версия?

– Руссяк-алкоголяк?

Они смеются вместе.

Он хороший, Мишка. Особенно, когда третья бутылка мартини подходит к концу, а подружки Соньки, затащившие ее сюда, разбежались по углам обсуждать собственное необыкновенное творчество.

– Сонь, – укоризненно тянет как раз проходящая мимо подружка Яна. – Ты это, помедленнее. До дома не доедешь же.

– Мне нормально, – отрезает Сонька, и Мишка зачем-то кивает.

– Я провожу, если что.

И провожает. По холодным улицам, под моросящим, монотонным дождем.

У подъезда Сонька вытягивает руку из-под зонта, ловит дождевые капли и, чуть запинаясь, говорит:

– Вот он, твой первый снег.

А Мишка отводит в сторону зонт, переворачивает куполом к ним и показывает покрытую тоненьким белым пушком поверхность.

– Нет. Вот он.

…

– Снег будет. Заходи на чай с кексом?

– На чай с кексом? – переспрашивает Сонька.

Мог бы и пооригинальнее быть, думает она. Он же все-таки филолог. Вернее, уже без пяти лет журналист, потому что перевелся с этой осени, сказав, что на филологии делать нечего.

А тут «чай с кексом». Ни вам коллекции экзотических бабочек, ни рыбок покормить. Просто «чай с кексом», как у простого технаря.

Впрочем, «кексов» с ней не случалось с придурка-Юрки, с которым они как-то решили накуриться травы в общаге, а Мишка за год стал гораздо симпатичнее, не особо, впрочем, поправившись. Но Сонька почему-то давно уже привыкла, что мальчики с ней связываются исключительно худые.

– Ладно, приду.

– Правда? – тут же шепчет идущая рядом Яна. – Вы же даже не встречаетесь, Сонь. Он тебе в любви не признавался. Это ненормально.

– Нормально, – отвечает Сонька, завершив вызов. – Мне – нормально.

И ей более чем нормально. Красивое белье под привычные джинсы, блузка вместо обычной толстовки. Она даже немножко глаза подкрашивает, хотя не то чтобы сильно любит размазавшуюся после «кекса» косметику.

Ей более чем нормально, пока на маленькой кухне Мишки она не видит его. Обещанный кекс.

– Я тут на кулинарные курсы пошел, – говорит Мишка. – Будешь первой жертвой?

А за окном пушистыми хлопьями падает первый снег, дополняя «первую жертву», первый «облом» и первое «ненормально».

…

– Мне нормально, – говорит Сонька, и ее голос дрожит, прерывается, потому что ей вовсе не нормально. – Они зимнюю резину поставить не успели. Кто же знал, что снег пойдет.

Мишка знал. Мишка, конечно же, знал, если бы они общались чуть больше, если бы больше разговаривали. Если бы Сонька не обиделась на то, что в прошлом марте он вдруг стал встречаться с ее бывшей подружкой Яной с филологии. И это после того, как она всю осень и зиму намекала, намекала, намекала…

Мишка знал все, и про снег, и про жизнь. А Сонька не знает ничего, Сонька сидит на полу вдруг опустевшей квартиры и пытается проглотить все слезы, чтобы позвонить очередному родственнику и в очередной раз солгать, что ей нормально.

Мне нормально.

Возможно, если повторить это достаточное количество раз, она когда-нибудь в это поверит.

Вместо десятого родственника Сонька вдруг набирает Мишку. На улице, озябшими руками, вычерчивая каблуком странные круги на тоненьком слое свежевыпавшего снега.

– Миш… у меня комната свободная есть. Переехать не хочешь?

…

– Давай за город? Снег сегодня будет, – Мишка подсовывает ей под нос кружку кофе, но Сонька только отворачивается. Ей не нужно кофе. Ей вообще ничего не нужно.

Казалось бы, потеряв родителей, кого еще можно потерять, чтобы это было так же болезненно, безнадежно и безысходно? Сонька теперь знает – любимого. Очередного любимого, второго после Ваньки, который смог вызвать в ней такие же сильные чувства.

И сдалось ей это кофе? И сдалось ей тащиться за город?

– Ненавижу электрички, – бурчит она. – Возьми кого-нибудь.

– К черту электрички, – как-то слишком легко соглашается Мишка, и Сонька даже голову поднимает, чтобы на него посмотреть. – На машине поедем. Я машину купил.

И правда ведь купил. Он сильно изменился за эти пару лет, из тощего и нескладного парнишки превратившись в худощавого, привлекательного мужчину. Девушки бегали за Мишкой стаями. Парни, впрочем, тоже.

Что не так уж и странно – в культурной среде чего только не бывает.

– Давай, Сонька, хватит кукситься. Поехали.

И она поехала. Так же, как на прошлой неделе поехала на другой конец города в странный музей, где оказалось довольно весело (особенно с любителем над всем посмеяться Мишкой). И как в кафе на встречу с Мишкиными инвесторами за неделю до этого. И как во все остальные места, куда он насильно вытаскивал ее из затянувшейся депрессии.

– Я хочу квартиру продать, – говорит Сонька, полной грудью вдыхая холодный, с первым морозцем воздух. – Так уж вышло.

– Давай снимать, – кивает Мишка. – Только у меня денег не особо. На однушку, да и то где-нибудь в Кукуево.

– Так необязательно вместе. Можешь с девушкой наконец съехаться…

– Мы расстались.

– Миш…

– Сонь, – он сжимает ее пальцы в горячей ладони. – Тебе не холодно?

– Мне нормально, – говорит она, но чувствует уже, как что-то внутри нее сжимается от предвкушения. От надвигающихся перемен.

От того, что Мишка оборвет всю их многолетнюю дружбу первым поцелуем.

И оттого, что первый снег пойдет, когда они первый раз займутся сексом на заднем сиденье нового Мишкиного автомобиля. И вместе со снегом их будет засыпать рыжими и красными листьями.

…

– Тебе замуж надо.

Сонька смеется.

– Что? Ты головой ударился? Вроде не гололед на улице.

А Мишка стоит на пороге их маленькой кухни в крошечной квартире на окраине города, трагично-серьезный, как будто хочет раз и навсегда…

– Что значит мне замуж надо? – резко, почти зло переспрашивает Сонька. – Ты меня не знаешь что ли? Мне и так нормально.

И ей действительно нормально. Ей более чем нормально. Она легко может закрывать глаза на все «давно пора» от родственников и озабоченных ее жизнью коллег. И отправлять куда подальше всех жаждущих создать семью мужчин.

Потому что дома будет Мишка, ее любимый Мишка и его любимые до сих пор выпирающие тазовые кости. И ей будет хорошо, как никогда в жизни, уютно, легко.

И Соньке не нужно замуж и статуса. Просто так, ради принципа – не нужно.

– Сонь… тебе нужен нормальный мужик. Семью создавать. Я тебе только мешать буду, Сонь, потому что мне этого всего не нужно. Сонь…

Она одевается, торопливо натягивает первые попавшиеся сапоги. А Мишка маячит в дверях, как неупокоенный дух, и зачем-то говорит:

– Сегодня снег, Сонь, надевай зимние.

Разрушая всю ее любовь к середине осени и первому снегу.

Раз и навсегда.

…

– Соня, – секретарша робко просовывает голову в дверь кабинета. – Там ваше платье привезли.

Снег пойдет, – почему-то проносится в Сонькиной голове.

Белый, как ее дурацкое свадебное платье. Как машина Виталика.

Машина у Виталика, впрочем, вовсе не дурацкая. У Виталика просто нет ничего дурацкого, у него все дорогое и качественное. И перспективы. У Виталика много перспектив.

Перспективы, несомненно, понравились бы Сонькиным родителям, будь те еще живы.

А ей самой плевать. Зачем ей перспективы Виталика, когда у нее есть свои. Когда жизнь давно уже повернулась карьерным боком к Соньке, и у нее престижная должность, кабинет, секретарша, много денег на счету и большая квартира в хорошем районе.

Только вот почему-то по ночам осенью она все еще скучает по старенькой однушке, которую снимали они с Мишкой. И по горячему Мишкиному телу рядом. По тем временам, когда ей было нормально без перспектив.

И, отпуская секретаршу, она зачем-то набирает смс. Не Виталику и не про свадьбу, которая через три недели.

А Мишке.

«Снег будет».

И потом еще одну.

«Как ты?»

…

– … к вечеру возможен снег, – пророчит метеопрогноз.

Соньке на снег плевать. Соньку раздражает то, что есть сейчас – слякоть, скользкие мокрые листья, холодный ветер и две полоски.

Две полоски раздражают Соньку больше всего.

Потому что она хотела бы быть счастлива. Звонить подружкам, которых, по сути, осталось всего ничего, особенно обеспокоенной ее бездетностью тете и тому, из-за кого эти две полоски получились.

А не сидеть на диванчике у дверей акушера-гинеколога и не гадать мучительно, будет ли у нее еще один шанс, если она потом когда-нибудь все-таки захочет детей. Если Мишка когда-нибудь захочет детей.

Она могла бы давно уже быть женой и матерью. Если бы не бросила Виталика и его перспективы чуть больше года назад, вернувшись в привычное для нее странное пространство. Завихрения реальности вокруг давно уже стали частью Сонькиной жизни, и она вроде бы смирилась, что ее счастье не там, где счастье общепринятое, не в рамках, не в установленных обществом пределах.

Но иногда ей хочется…

… хочется, чтобы было для кого наряжать елку под Новый год, было кому рассказывать сказки о маленьких зеленых гоблинах, и чтобы дом был полон – смехом, счастьем, нормальностью. И чуть меньше Мишкиной творческой тусовки, чуть меньше осуждающих взглядов и недвусмысленных намеков, что она, хозяйка крупной компьютерной фирмы и главный инвестор его издательства, не более чем «мамочка», содержащая творческого «мальчика».

Соньке хочется говорить «мне нормально» чуть более искренне.

– Ты где? – спрашивает в трубке Мишка. – Сегодня снег, я новый итальянский рецепт хочу попробовать. Во сколько будешь?

– Не знаю. – И после паузы: – Я беременна.

…

– Это ненормально, – заключает Сонькина тетя. – Соня, ты, конечно, давно уже взрослая, но это совершенно ненормально. Он ведь никогда на тебе не женится…

– Мне нормально, – отрезает Сонька и отключается.

– Слышите, соньки, большая Сонька сегодня злая, – хитро говорит Мишка, наклонившись к коляске с близняшками.

Надежда, Вероника – какая разница, что записано в их паспортах, если для него они всегда маленькие «соньки», крошечные копии его большой и временами злой Соньки. Ну и чуть-чуть копии него.

Какая разница, если он четко знает, что сегодня пойдет снег.

---