– Доктор Каллен, срочно подойдите в приемный покой! Доктор Каллен, срочно подойдите в приемный покой!
Металлически-бездушный женский голос, искаженный громкоговорителем, надрывающийся по всем помещениям больницы, показался гласом с Небес, вырывая из неспокойного сна. Еще до конца не придя в себя, я подскочила с кресла в комнате отдыха и практически бегом отправилась туда, куда меня звали.
В коридорах стояла тишина: мало кто хотел проводить Рождество на больничной койке, и все, кто мог, постарался удрать домой, к семье, чему мы, врачи, изо всех сил содействовали. Однако я прекрасно знала, насколько обманчивым было это временное спокойствие: праздники всегда изобиловали происшествиями и травмами, и Рождество не было исключением. В любой момент могла подъехать очередная машина скорой помощи, везя пострадавшего.
На половине пути меня перехватила запыхавшаяся медсестра.
– Элис, душечка, это я включила «зазывалку», – возбужденным голосом поведала она. – В аэропорту ветер натворил дел, к нам везут раненых, так что готовься. Профессора я уже вызвала, без него не обойдется.
– Что там случилось?
– Большой рекламный щит снесло сильным порывом, пострадало несколько человек, – продолжила тараторить девушка. – Там какой-то молодой человек, говорят, спас несколько жизней, вытаскивая людей и оказав помощь – он наш коллега, но самого потом серьезно придавило...
– Где доктор Смит? – прервала я Джули, понимая, что она может болтать до бесконечности, особенно в такой ситуации.
– Он был в приемном покое во время звонка, так что все знает, – закивала подобно китайскому болванчику медсестра. Я усмехнулась: ну да, где еще быть Кевину, если не глазеть на Джули каждую свободную минуту! Впрочем, медсестра от моего коллеги не отставала. Об их никак не способном начаться романе уже с лета болтала вся больница, но с мертвой точки сдвинуться влюбленная парочка никак не могла.
– Ждем тогда, – устало кивнула я, механически начиная готовить палаты к приему жертв, стараясь облегчить себе предстоящие пару часов.
Я-то надеялась тихо продремать эту ночь! Не зря мне Эдвард с отцом любили говорить: «Станешь врачом, все праздники полетят под откос!». Как же я хорошо теперь их понимала. Впрочем, на данном этапе жизни мне проще было именно на любимой работе, чем в пустой квартире, где многое свидетельствовало об окончании моей очередной попытки устроить личную жизнь. С Питером мы прожили пятнадцать месяцев: рекорд для меня. И я еще не успела вымести следы его пребывания, слишком их оказалось много.
Его прощальная речь была настоящим произведением ораторского искусства, но ее основная суть могла уместиться в паре фраз, которые я слышала при расставании от каждого бывшего: «Нельзя всех равнять по Эдварду. Подобная привязанность сестры к брату – болезнь, которую лечить надо». Почему-то в их глазах главной причиной бед оказывался именно Эдвард, хотя на деле все было намного сложнее.
Толика справедливости тут присутствовала: если бы не Эдвард, я бы с Джаспером не познакомилась. Впрочем, данный факт у меня иногда вызывал сомнения: моя одержимость Джаспером Хейлом еще с детства была столь сильна, что я, скорее всего, отыскала бы его в любой толпе и без наличия связующего звена в виде моего родного брата.
Эдвард старше меня на четыре года, и в некоторые моменты с успехом заменял мне родителей, когда они оба пропадали на работе. Все, связанное с медициной, в нашем доме возводилось в культ, однако папа имел талант настолько интересно рассказывать о любимом призвании, что ни у Эдварда, ни у меня и мыслей не возникало о том, чтобы не стать медиками. Уже лет в семь я знала, что когда-нибудь буду врачом, буду спасать жизни людей.
Дружба Джаспера и Эдварда началась, когда их посадили за одну парту в первом классе. Это сейчас мой брат – молодой хирург, пошедший по стопам отца, а тогда он был просто мальчишкой... и легко мог дать в нос кулаком тому, кто пришелся не по нраву. А Джас с детства имел привычку говорить, что думает, прямо в лицо собеседнику. Наверное, именно поэтому он и теперь подолгу не оставался на одном месте: даже гениальному травматологу – а таким его считала не только я! – не всегда готовы были прощать отнюдь не сахарный характер и абсолютное нежелание считаться с авторитетами.
Слово за слово, и знакомство ознаменовалось хорошей мальчишечьей дракой, которую пришлось разнимать учителю. Однако вскоре ребята обнаружили, что у них намного больше общего, чем казалось с первого взгляда. С тех пор их редко видели порознь вплоть до окончания колледжа, а я всегда таскалась хвостиком за братом, так что постоянно оказывалась в компании обоих ребят. Долгое время я смотрела на Джаса как на лучшего друга, второго брата, а он не протестовал, легко переняв манеру общения Эдварда, заботясь и охраняя меня, особенно, когда я в свою очередь пошла в школу.
Мы вместе устраивали различные проказы, особенно страдала от нас старшая сестра Джаспера – Розали, очень красивая девушка, но слишком, с нашей точки зрения, занятая собственной персоной. Разница в возрасте у нас была большой – Роуз старше брата почти на десять лет. До сих пор знакомые любят вспоминать, как мы на ее свадьбе переполошили всех гостей, то и дело выпрыгивая из-под стола и из других укромных мест, создавая переполох и нарушая размеренное течение праздника. Ребятам было тогда лет по двенадцать, мне и вовсе около семи.
Поток воспоминаний был прерван телефонным звонком.
– Эдвард, – обрадовалась я.
– Привет, мелкая, – тепло поздоровался брат. – Я звонил тебе домой, ответа не дождался. Празднуете где-то с Питером?
– Эм... – промямлила я, не зная, что ответить. – Как бы тебе сказать...
– Ясно, – раздался понимающий смешок. – Ты прослушала очередную лекцию о том, какой плохой у тебя брат.
– Ты не виноват... – привычно пожала плечами я.
От Эдварда у меня секретов не было, разве что за исключением одного: никогда я не признавалась ему, что чувствую к Джасперу. Не хотела вставать со своими глупостями между близкими друзьями. Может, брат и замечал что-то, но ни разу речи о Джасе не заводил.
– Спасибо, милая, – поблагодарил Эдвард. – Мы с Беллой к родителям приедем в январе: у отца и у меня будут отпуска. Рад буду тебя увидеть, надеюсь, ты вырвешься с работы и от своего профессора на несколько дней.
– Мама с отцом звали меня к себе сегодня, но я в больнице...
– Куда ты напросилась на смену сама, – не дал мне договорить брат. – Все с тобой ясно. Главное, что голос бодрый.
– Кто бы говорил, – вспылила я. – Сам, небось, тоже...
– Да, тоже, – засмеялся Эдвард. – Мы истинные дети своих родителей.
Я с улыбкой попрощалась, отпуская его к работе, с которой соперничала только его любимая жена, и то я до сих пор не понимала, как. Эдвард проходил ординатуру, а потом и специализацию в одной из клиник в Чикаго, у известного хирурга, подбираясь к окончанию длинного марафона обучения. Мне повезло и больше, и меньше: я после окончания университета вернулась домой, в Сиэтл, проходить ординатуру здесь. И путь мне предстоял неблизкий: минимум года три. Конечно, нелегко было работать в больнице, где последний санитар восхищался моими родителями, но я умудрялась справляться. Сейчас мистер и миссис Каллен все-таки бывали здесь нечасто, большую часть времени занимаясь преподаванием. Я сама не раз оказывалась на лекциях отца, и это, скажу, было тем еще мучением: поблажек никаких не светило, скорее наоборот.
Закончив с приготовлениями к приему пострадавших, я вернулась в приемный покой, но не успела устроиться в кресле, как раздались крики, звуки сирены. Похоже, началось. Минуты тишины и воспоминаний кончились.
***
Восемь человек с травмами, двое – тяжелых, девушка и молодой мужчина. У девушки – внутреннее кровоизлияние из-за сильного удара, в какой-то момент я думала, что мы ее можем потерять. На срочную операцию приехал главный хирург, тот самый профессор, о котором упоминал Эдвард, и мне выпало ассистировать ему. Лишь через три часа пострадавшую перевели в палату интенсивной терапии, признав, что опасность миновала. Я, с трудом соображая от усталости, упала в кресло, из которого меня выдернули призывы Джули то ли несколько часов, то ли пару суток назад.
Не прошло и двадцати минут, которые я провела, глядя в одну точку перед собой, как в комнату ввалился Кевин. Глянув на коллегу, я убедилась, что ему досталось не меньше. К тому же, я-то только ассистировала, а он проводил операции самостоятельно, будучи лет на пять меня старше.
– Живая? – бесцветным голосом поинтересовался он.
– С трудом, – выдавила я пару слов. – С Рождеством, Кевин.
– Да уж, и тебя, – хмыкнул он. – И особенно – того парня. Под счастливой он звездой родился!
– А что такое? – решила все-таки уточнить я подробности происшествия.
– Тяжеленную рекламную конструкцию оторвало ветром, – ответил Кевин. – Падая, она придавила козырек выхода из терминала, все держалось буквально на соплях, несколько людей не могли выбраться. Парень бросился на помощь, почти всех вывел, но в последний момент щит все-таки рухнул, придавив его и девушку, которую вы оперировали с профессором Джеромом. Остальные травмы не стоят особого внимания, их всех уже распустили по домам.
– Как он?
– Ну силы-то человеческие не бесконечные! – фыркнул врач. – А щит похоже весил немало. Хорошо, умудрился сгруппироваться, могло достаться куда сильнее. Но собирать ему кости одной из ног я намучился...
– Повезло, что ты был здесь, – улыбнулась я. Кевин каждый раз справлялся с такими переломами, что его многие считали волшебником, несмотря на молодые годы.
– Сплюнь, – суеверно посоветовал мужчина. – Вот встанет этот мистер Хейл на ноги, вот тогда будешь хвалить. Пока рано!
– Кто?..
– А, да! – оживился Кевин. – Джаспер Хейл, ты слышала наверняка, он наш коллега, травматолог, вечно мотается по местам, где всякие несчастья происходят. А тут оно само его нашло, ехать никуда не пришлось…
Оставалось радоваться, что я сидела, потому что дурнота накатила многотонным катком, перекрывая доступ воздуху. Огромных усилий стоило не сорваться с места, а остаться, раз за разом повторяя про себя слова Кевина: «Под счастливой звездой он родился»... Значит, Джаспер будет жить. Я зажмурилась столь сильно, что голова закружилась, а перед глазами заплясали цветные пятна.
Конечно, я знала об образе жизни Джаспера. Мы не виделись несколько лет, но я следила за каждым его шагом: учеба, становление как талантливого травматолога, ординатура за три года вместо положенных пяти, поездки не только по Штатам, но и по миру, где могла понадобиться его профессиональная помощь. Наводнения, ураганы, катастрофы... Слыша о чем-то подобном, я могла утверждать с большой долей вероятности: Джас там. Так что поступок его меня не удивил совершенно: он редко ограничивался врачебной помощью, кидаясь спасать людей везде, где можно, и особенно, где нельзя, то и дело рискуя собой.
– В какой он палате, Кевин? – с трудом взяв себя в руки, хрипло проговорила я.
– Элис? – Мужчина нахмурил брови, наконец умудрившись заметить мое состояние. – Вы знакомы?
– Еще бы, – хмыкнула я. – С детства – он лучший друг моего брата... И мой…
– Ох, дьявол! Не волнуйся, девочка, я правда качественно его собрал! – запальчиво начал утешать меня коллега. – Да и повезло ему: кроме переломанных костей никаких повреждений сильных, позвоночник цел. Его перевели уже в обычную палату, седьмую, спать ему еще часов двенадцать...
– Спасибо, – тепло улыбнулась я, сжимая руку врачу. – Я пойду, отдыхай...
***
В палате было тихо и сумрачно. Мерно пикали приборы. На окне перемигивались разноцветные электрические лампочки гирлянды: накануне их постарались развесить везде, пытаясь привлечь и в больницу дух Рождества, и этим был занят весь свободный персонал.
Я вошла, изучая обстановку, страшась увидеть единственного обитателя палаты. Не думала я, что наша следующая встреча будет такой... Я всегда надеялась на нее, что греха таить, но прилагала всю силу воли, чтобы не устраивать специально, старательно запрещая себе подстраивать такие моменты, а судьба до сих пор мне на выручку не спешила.
Последний раз мы виделись лет девять назад, когда Эдвард решил отпраздновать большую удачу: после получения степени бакалавра ему предложили продолжить образование в Гарварде. Как можно было не отметить исполнение самой заветной мечты? Он снял тогда столь любимый ребятами маленький уютный бар, расположенный недалеко от колледжа, и собрал друзей вместе. Конечно, была приглашена и я, на тот момент только закончившая школу и собиравшаяся в колледж.
К тому времени наша невинная дружба с Джаспером дала весомую трещину: я успела осознать, что влюблена в друга брата до дрожи в коленках. Как можно было не влюбиться в любимчика половины девчонок школы, а потом и колледжа? Вторая половина грезила о моем брате, но тут никому ничего не светило: познакомившись со своей Беллой еще в школе, он не отходил от девушки ни на шаг, впрочем, она и не протестовала.
Как раз тогда Джаспер словно назло мне стал появляться в обществе то одной, то другой девушки, отвлекаясь от учебы и снизойдя до поклонниц. Никаких серьезных чувств он не испытывал, это было очевидно для всех, кроме самих его временных спутниц, однако мне подобные моменты доставляли кучу неприятных ощущений. Я злилась и теряла все качества, которые нравились во мне ребятам. Докатилась до того, что стала избегать общества брата и его друга, ссылаясь на учебу и экзамены, молча изнывая от мучительных приступов ревности.
В тот вечер все вокруг радовались и гуляли, пусть праздник и был оттенен толикой грусти: многие разъезжались, предстояло расставание, дружная компания распадалась на части. Эдварда ждал Нью-Гемпшир, Белла, понятное дело, ехала вместе с ним. Джаспер планировал отправиться в Миннесоту, подав документы в университет Миннеаполиса.
Веселье было в разгаре, на сцену то и дело кто-то выходил с гитарой, а то и просто что-нибудь спеть в микрофон. Атмосфера располагала, и даже я на время смогла выбросить печальные мысли из головы, когда вдруг подняла глаза и увидела Джаса. Он решительно, пусть и несколько нетвердо, отправлялся на сцену, ведя за руку неизвестную мне девушку.
– Друзья, минуточку внимания! – его звонкий голос перекрыл шум. – Меня тут просили спеть, и я спою, конечно, но сначала важное объявление. А то Эдвард хвастается, а я отстал – не дело!
Вокруг засмеялись, зная о шуточном соревновании между лучшими друзьями, которое возникло еще в школе: они всегда шли наравне, нос к носу, не позволяя вырываться друг другу вперед.
– Так вот, два момента, – поднял руку Джас, утихомиривая друзей. – Мне все-таки подтвердили, что университет в Миннеаполисе готов видеть меня среди своих студентов! Они, конечно, не знают, на что подписываются, но документы приняты, меня ждут!
Крики и поздравления взорвали зал небольшого бара, казалось, что задрожали даже стекла. Пожилой бармен, всегда казавшийся невозмутимым, отвлекся от протирания стаканов и с улыбкой воззрился на сцену. Я тоже захлопала, ожидая второй части речи и неминуемого подвоха, а интуиция меня подводила очень редко.
– И еще со мной согласился уехать чудесный человечек, – продолжил Джас, вытягивая руку и помогая подняться на сцену изящной девушке в белой блузке и строгой юбке, со спускающейся за спину туго заплетенной косой. – Ее там, думаю, примут даже лучше, чем меня. Я сам себе завидую, что переезжаю в такой компании! Конечно, Эдварда заменить невозможно, но и Белле придется туго: она будет стараться заменить ему меня!
Взрыв хохота прервал речь. Девушка рядом с Джасом явно стеснялась повышенного внимания, но улыбалась радостно и открыто. И впервые я осознала: это серьезно. Это не просто девицы, которые вешались на брата и друга с незапамятных времен, тут нечто более прочное. Ни на кого Джас не смотрел с таким теплом, ни о ком не говорил так! Я поймала себя на приступе острой зависти: мне так хотелось сейчас стоять рядом с ним на сцене. На какое-то вырванное из вечности мгновение я поймала взгляд слегка отливающих зеленью серых глаз. В них почему-то не было улыбки, но светилось столь знакомое мне с детства упрямство. Словно он принял решение и теперь упорно ему следовал, разметая в стороны препятствия. Несколько долгих секунд мы смотрели друг на друга, а потом парень резко отвернулся, сводя брови: высокий лоб прорезала вертикальная морщинка.
Джасперу тут же кто-то подал гитару, а когда в наступившей тишине раздался первый аккорд, я поднялась с места, стремясь исчезнуть как можно скорее, до того, как зазвучит его голос и мое самообладание лопнет.
Я вдруг ощутила себя лишней на этом празднике. Чужой. И когда все отвлеклись на представление, устраиваемое на сцене, тихо выскользнула из бара на улицу. В лицо ударил прохладный, насыщенный влагой недавнего ливня и морской солью ветер, властно выгоняя из головы романтическую дурь, заставляя вернуться в реальность.
Завернув за угол, я прислонилась к кирпичной стене. Слезы катились по щекам помимо воли, прочерчивая дорожки на коже. Хотелось отмотать время назад и вернуться туда, где мы были просто друзьями. Где мои чувства еще не стояли стеной между нами.
Кажется, именно в тот момент я похоронила детство, оставив позади того, кто был лучшим другом, но так и не стал кем-то большим. Точнее стал... Для меня, но не ответил мне взаимностью. Именно тогда, стоя у стены бара, я себе сказала, что наши пути с Джаспером разошлись навсегда. И до сегодняшнего дня следовала клятве, пусть мне не исполнилось и восемнадцати, когда я ее давала. Однако с тех пор каждого, с кем пыталась встречаться, я сравнивала именно с этим парнем, лежащим сейчас без сознания на больничной койке. И сравнение всегда было только в его пользу, пусть и минуло почти десять лет.
Он изменился, возмужал. Обзавелся небольшой аккуратной бородкой, которая удивительно ему шла. Впрочем, для моих глаз ему подошло бы что угодно... Глаза были закрыты, но отчего-то я знала: за веками таится все та же бездонная глубина серого с зеленым.
Почти все тело было укутано в гипс и бинты, на щеке виднелась ссадина. Над правой бровью пролегал тонкий шрам, которого раньше не было. Левая рука, не пострадавшая, лежала поверх одеяла. Еще не до конца сошедший загар, как и светлые пряди в волосах, напоминали о том, что еще пару месяцев назад Джаспер спасал людей от наводнения где-то в Латинской Америке. Его волосы всегда очень быстро выгорали на солнце, даже здесь, в Сиэтле, что уж говорить о южных широтах. Однажды, улетев с родителями в Бразилию на две недели, он вернулся почти блондином, а потом иногда тайком высветлял пряди. Я знала это, потому что помогала другу в секретном деле. В двенадцать я еще вполне готова была на подобные подвиги и гордилась оказанным мне доверием.
На прикроватной тумбочке лежали наручные часы. Я невольно улыбнулась, ощутив волну тепла: их когда-то давно Джасперу подарили мы с Эдвардом на день рождения, потратив приличную долю сбережений. Я была свято убеждена, что часы должны носиться долго, а значит, обязаны быть дорогими. Эдвард смеялся над моими рассуждениями, но идею поддержал.
Рядом лежал небольшой медальон на длинной цепочке светлого металла, тускло поблескивая в темноте. Как правило, в таких носят фотографии родных и близких. Я протянула руку, и мне показалось, что мое сердцебиение заглушило все звуки в палате. Металл холодил ладонь, под указательный палец попал маленький крючок. Стоило нажать, и тайна была бы открыта...
Замотав головой, я вернула вещь на место и отступила, обходя кровать с другой стороны. Я столько лет держалась, не задавая вопросов Эдварду, всячески подавляя любопытство, не для того, чтобы разрушить все в один момент. У Джаспера своя жизнь, в которой не осталось места для меня, и я не имела права вторгаться в его личное пространство.
Обогнув кровать, я опустилась в кресло, не в силах отвести взгляда, вспоминая заново каждую черточку родного лица. Я понимала, что смена заканчивается, но сил оторваться от любимого отыскать не могла. Потом, когда Джас придет в себя, я не смогу вот так на него любоваться, боясь выдать себя с головой. А сейчас не было драгоценней этих минут, не было заветнее звука, чем мерное биение самого дорогого на свете сердца...
Я просидела, почти не двигаясь, около часа, пребывая где-то на грани между сном, мечтами и явью, когда заглянувшая Джули заставила меня вернуться на грешную землю и покинуть палату. Следовало закончить дела и отправиться в пустую квартиру, чтобы проспать до вечера. А потом вернуться в больницу, благодаря высшие силы за еще недавно казавшееся безумным расписание, согласно которому мои смены следовали одна за другой.
***
Накопившаяся усталость сказалась, поэтому я провалилась в сон, едва донеся голову до подушки, и праздничный день промелькнул мимо. С трудом разлепив глаза в шестом часу вечера и включив мобильный телефон, я обнаружила несколько поздравительных сообщений от знакомых, а также послания на автоответчике от родителей.
Прохладный душ, призванный смыть остатки сна, чашка крепкого кофе… Казалось бы, стандартные процедуры, но я то и дело ловила свое подсознание на попытках выбиться из привычной колеи. Глупо было отрицать: это не обычные сборы на ночную смену в больнице. Я почти собиралась на свидание! Ругалась на себя последними словами, но все равно чуть тщательнее выбирала одежду, наносила макияж и укладывала волосы. И другой, извечно женский страх то и дело горькой нотой полыни проникал в мысли: когда последний раз мы выделись, мне было восемнадцать, я была девчонкой, вчерашней школьницей. Два месяца назад мне исполнилось двадцать восемь, и я многое успела растерять…
Только чудом из дома я умудрилась выйти вовремя. На город уже опускались сумерки, а с хмурого неба медленно падали крупные снежинки. И пусть они таяли, достигая жадной черной земли, короткий полет был настолько красив, что я то и дело останавливалась, ловя маленьких белых летуний то перчаткой, то рукавом пальто и разглядывая узоры.
Когда-то мне повезло снять эту квартиру, расположенную всего в паре кварталов от больницы, рядом с большим парком. И сегодня я испытала очередной прилив благодарности к той давней удаче: десятиминутная прогулка позволила унять сердцебиение, собраться с мыслями и силами, приготовиться к неизбежному.
– Элис!
Голос со стороны дороги заставил меня вздрогнуть и выпасть из задумчивости. Я завертела головой и обнаружила Кевина, стоящего у машины.
– Откуда ты тут? – спросила я. – Тебе на смену только послезавтра…
– Заходил проведать пациента, – хитро улыбнулся коллега, пристально на меня глядя. – В гипсе ему, конечно, пребывать еще долго, а остальные раны пустячны и скоро заживут. Ничего, сначала полежит месяц-полтора минимум, потом походит на костылях, потом побережет себя… Полезно.
– Он… очнулся? – уточнила я.
– Конечно! – кивнул Кевин. – Мы ж ему ногу собирали, а не полостную операцию делали. Ничего приятного, но в целом – все хорошо. Кстати, я тебя поздравляю! Доктор Джером очень тобой доволен: девушку ту вы все-таки с того света вытащили, а старый профессор утверждает, что без помощи своей «деточки» мог и не справиться.
Я покраснела от похвалы: профессор называл меня «деточкой» постоянно, но хвалил, тем более столь явно, очень редко. Одновременно меня кольнуло чувством стыда: из-за личных переживаний я ни разу не вспомнила о пациентке…
– Хорошо, что я тебя встретил, – Кевин уже уселся за руль и вещал из машины. – Будить не хотел, письма и сообщения писать не умею… Ты прости, что вчера обрушил на тебя новость. Я не знал, а после операции соображал с трудом.
Я отмахнулась от ненужных извинений, когда со стороны больницы подбежала Джули. Переводя взгляд с медсестры на коллегу, я ощутила, как губы мои расплываются в довольной улыбке. Неужели сбылось? Или они столь удачно ото всех скрывали чувства?
– Упс, – покраснела девушка, понимая, что секрет раскрыт. – Элис…. С Рождеством.
– Отлично провести время! – засмеялась я, уступая дорогу и направляясь на работу, чувствуя, как на ногах появляются гири, с каждым шагом прибавляющие в весе. Сотня последних шагов мне показались сотней миль, а входная дверь – неподъемной каменной плитой...
За первые два часа смены я трижды прошла мимо палаты Джаспера, не решаясь даже заглянуть, и лишь на четвертый, когда все поводы закончились, а вечерняя суета улеглась, взяла себя в руки и скользнула внутрь.
Он лежал на спине, глядя в потолок, мыслями находясь где-то далеко. На высокий лоб упала непокорная прядь, когда здоровой рукой он попытался поправить волосы.
– Привет, – робко поздоровалась я.
– Элис?
Он повернул голову, и мне показалось, что я снова, как и в юности, тону в серых с легким оттенком зелени глазах. Почти десять лет оказались столь же незначительны, как десять минут. По моей спине прошла дрожь, а ноги стали ватными, отказываясь держать вес тела. Пришлось опереться о стену: приближаться я боялась, не ручаясь за выдержку.
– Мелкая, это правда ты? – улыбнулся Джаспер шире, приподнимаясь на локтях и разглядывая меня. Старое прозвище, выданное братом, одновременно обрадовало и огорчило: дурочка, я надеялась, что теперь все могло быть иначе.
Закусив губу, я кивнула, а потом отлепилась от стены и включилась в разговор, поправляя подушки и привычно отшучиваясь на ходу. Так, словно ничего не изменилось. Впрочем, так и было: я по-прежнему была влюблена по уши в него, а Джаспер видел во мне только младшую сестру лучшего друга. Он и смотрел на меня по-прежнему...
Проведя в палате полчаса, я под предлогом работы выскользнула прочь, глотая на ходу злые слезы. Правильно сказано: напрасные надежды – хуже смертельного яда. В моем случае звучало как никогда актуально… И мне предстояло ближайшие шесть-семь недель раз за разом проходить эту пытку, пока он начнет вставать на ноги. Отличная тренировка для силы воли!
***
Следующие несколько дней повторяли один другой, расходясь только в незначительных мелочах. Я приходила на работу, трудилась под руководством профессора Джерома, регулярно навещала Джаспера, вела с ним беседы, читала ему, пытаясь развлечь хоть как-то несчастного прикованного к постели друга, а потом рыдала в уголке. Зная, что будет только больнее, я как заправский мазохист, раз за разом заглядывала к нему в палату, ловя улыбку в глазах, слушая истории о жизни, невольно наслаждаясь звучанием голоса, впитывая каждую подробность, с замиранием сердца ожидая промелькнувшего в рассказе женского имени, произнесенным особым тоном, но так и не слыша его.
Мы вспоминали прошлое, говорили о планах и о надеждах, но ни разу не коснулись ни его, ни моей личной жизни. Словно не было ее у Джаспера так же, как и у меня. Работа, учеба, успехи и проблемы, но никогда ничего романтичного. И чем дальше шли дни, тем очевиднее для меня становилось, насколько жалкими были мои попытки отыскать Джаспера в ком-то другом. Становилось яснее ясного, насколько глупыми и наивными были эти потуги, не приносящие радости ни мне, ни тем, кем я пыталась заменить Хейла. И пусть радости это открытие и не добавляло, но честность перед собой никогда никому не вредила.
Я привыкла видеть Джаспера каждый день, словно и не было десяти лет разлуки. С радостью встретилась с его родителями и коллегами, которые зачастили к нам в больницу. Конечно, столь активному человеку вынужденное бездействие давалось с трудом: по его же словам, последний раз он отдыхал больше пяти-семи дней подряд, еще когда учился в колледже. Однако Кевин был неумолим, ругался и оставлял своего пациента в лежачем положении неделю за неделей.
Приехали и Эдвард с Беллой, и тогда ощущение возврата прошлого накрыло неудержимой волной, пусть и с отчетливым привкусом горечи. Двое друзей снова были рядом, бесконечно подначивая друг друга и меня…
Однако все рано или поздно заканчивается, и срок моего пребывания в личном аду, который не переставал оставаться раем, планомерно истекал. Джаспер почти выздоровел, лишь несчастная нога, собранная Кевином практически по кускам, оставалась в гипсе, хотя и тут прогресс был налицо: больному уже разрешали вставать, и он медленно ходил по длинному больничному коридору, опираясь на костыли. И вот наконец я услышала от Кевина приговор: можно отпускать домой.
Накануне выписки Джаспера я снова работала в ночную смену. Я знала, что Джасу предстояло провести еще около месяца в доме родителей под Сиэтлом, мало того, он будет приезжать на прием к Кевину, однако для себя решила: после пересечения им порога я буду считать, что Хейл уехал куда-нибудь на другой край света. Моя личная сказка, подаренная Рождеством, подошла к концу, и стоило прекратить подводить себя к границе нервного срыва.
Работы оказалось на удивление много, и до знакомой палаты я добралась только к ночи. Осторожно приоткрыв дверь, я убедилась, что Джас крепко спит. Неверный зеленоватый свет ночника очерчивал точеный профиль, а на щеки падала тень от длинных ресниц. Я опустилась на пол у кровати, положив голову так, чтобы смотреть на любимое лицо, одновременно огорчаясь, что не вижу глаз, но и понимая, что рядом с бодрствующим Джаспером я бы так сидеть не осмелилась.
Меня окутала тишина и какое-то странное умиротворение, хотелось навечно, навсегда остаться здесь… Все эти недели я походила на струну, которую медленно натягивали все сильнее. И вот сейчас казалось, что я слышу тонкий, на самой грани слышимости, звон, предупреждающий, что предел уже близко. Малейшее усилие – и будет разрыв.
– Когда все это началось? – тихо заговорила я, обращаясь к спящему. – Не знаю. Наверное, во время той самой поездки в Италию. Помнишь? Узкие улочки городков, старинные дворцы и соборы, площади и каналы… И море, удивительное, сине-бирюзовое, живое… Я никогда не смогу забыть тот удивительный вечер. Мы сначала гуляли, остановив машину среди полей, потом носились по берегу моря… Дети… и не дети одновременно. А вечером разговаривали на балконе номера, когда утомленный Эдвард заснул и даже на ужин разбудить его не удалось. Именно тогда я внезапно поняла, что дружба и детское обожание переросли в нечто большее. Казалось, что руки твои сжимают меня в объятии иначе, а пару раз я думала, что ты готов меня поцеловать… А потом мы вернулись домой, и что-то сломалось, меняясь. Мы потеряли дружбу, но ничего другого найти не смогли. Вы с Эдвардом оба решили покинуть Сиэтл – я понимаю, от таких предложений не отказываются! А я осталась. Существовать дальше без тебя. Может, я выдавала себя когда-то, но ты промолчал. Сколько раз я корила себя за то, что просто удрала, не решившись на разговор! Может, все бы сложилось совсем иначе? И я могла тебе сказать, что люблю, в глаза, а не вот так, когда ты не слышишь?
Я говорила и говорила, выплескивая накопившуюся горечь. Тяжело было все эти недели ходить по краю, следить за каждым словом. Скрываться, таиться… Но что я могла поделать? Броситься на шею? Глупо. И тогда было глупо, а уж после стольких лет... Как глупо было влюбиться в того, кто всегда во мне видел только младшую сестру Эдварда, лучшую подружку, «мелкую», как они дружно меня называли…
– Элис…
Тихий голос заставил меня вздрогнуть и отшатнуться, прозвучав раскатом грома. Болезненное смущение захлестнуло с головой, разливаясь по щекам краской мучительного стыда. Я отпрянула, вскакивая на ноги и роняя по дороге стул. Во взгляде Джаспера, устремленном на меня, я успела поймать то самое, памятное мне выражение: дикая смесь упрямства, тоскливого отчаяния и чего-то неназываемого, странного.
Как давно он не спал? Что слышал?..
Время вдруг стало тягучим, а воздух палаты словно наполнили электрические разряды. Меня с головы до ног охватил панический страх, в горле встал весомых размеров ком, мешая дышать. Та самая струна, которую беспощадно я натягивала с самого Рождества, ходя по краю пропасти, лопнула с громким протяжным стоном, обрывающимся глиссандо.
Я смотрела в любимые глаза и молчала, словно наяву видя, как рушится карточный домик, столько лет скрывавший меня не только от боли, но и от судьбы, разлетаясь россыпью разноцветных рисунков. И на каждой кружащейся в воздухе картинке я находила изображение какого-нибудь эпизода моей жизни, начиная с той памятной поездки в Италию.
Вот я первый раз наталкиваюсь на Джаса с девушкой. Они оба хохочут, он кружит ее, а потом встает на колено с розой в зубах и что-то то ли поет, то ли декламирует, а у меня подгибаются ноги, и я тихо съезжаю по стенке от внезапного приступа боли.
Вот он же, теперь на сцене с микрофоном, объявляет всем об отъезде в Миннеаполис.
Вот уже я соглашаюсь на свидание с сокурсником, и лишь потом понимаю, почему: он чем-то мимолетно напомнил мне того, о ком я стремилась забыть.
Вот первая ночь… Я совершаю худшее преступление, на которое способна женщина: думаю о другом. Именно идеальное, единственное для меня лицо Джаспера Хейла возникло передо мной в тот волнующий для каждой девушки момент. Стыд и боль, и слезы от ощущения втоптанной в грязь мечты – на следующее утро.
Вот последствия… Мне первый раз сообщают, что нельзя всех равнять по брату, а если я иначе не могу, то пора обратиться к психоаналитику. Ах, если бы по брату! Но эту тайну я храню свято все годы. Ни разу никто не заподозрил, кто настоящий виновник моего сумасшествия.
То выступление было первым, но не последним. Ведь я упрямо пыталась найти свою жизнь без того, кто сейчас молча смотрел на меня, пытаясь совладать с загипсованной ногой и сесть. Раз за разом, и каждый – неудачный.
И вот теперь я стояла и передо мной один за другим мелькали кадры не жизни, а лишь жалкого ее подобия...
– Нет, – тихо произнесла я, не желая признавать очевидное: собственный проигрыш в битве с чувствами. – Нет, нет, нет!
Я не могла сдаться сейчас, после всех этих лет. Мне не нужна была его жалость, благодарность – по сути, тоже. На что-то другое рассчитывать после прошедших лет было глупо, но согласиться на меньшее, тем самым вколотив в пыль заветную мечту? Нет. Нет!
– Я тебя очень прошу, Джаспер, – с трудом нашла в себе силы продолжить я. – Даже больше: умоляю. Забудь про то, что услышал. Мы не виделись много лет, эта встреча – случайность, стечение обстоятельств. Я… Ты... Забудь, пожалуйста!
Голос сорвался в хрип, я развернулась и выбежала вон, не желая рыдать на его глазах. Дверь хлопнула за спиной, отрезая от возможности поддаться теплу родных глаз.
Я стрелой пронеслась по коридору, не замечая удивленных взглядов коллег, и только на улице меня настигло осознание, что вообще-то смена не закончена, и покидать больницу я не имею права. Мои личные проблемы не должны коснуться пациентов. Как за спасательную соломинку я ухватилась за эту мысль. Работа спасала меня столько раз, и теперь оставалось молиться, чтобы она опять пришла на помощь.
Окончательно потерявшись, я прислонилась к холодной стене, по иронии судьбы вновь сложенной из кирпичей, и откинула голову назад, убрала волосы, ловя разгоряченным лицом влажный ветер. В нем чувствовалось тепло: в Сиэтл шла весна. Только вот внутри у меня владычествовало ледяное опустошение. Я с трудом осознавала последствия того, что нечаянно либо по воле высших сил натворила. Как можно было настолько забыться, что не заметить, как Джас проснулся? Позволить ему узнать сокровенную тайну? А я была уверена: слышал он достаточно, чтобы понять.
Однако через несколько долгих мгновений, во время которых я напомнила самой себе мотылька, угодившего в паутину, вдруг пришло понимание: к лучшему. Теперь мне не придется мучиться неизвестностью и пустыми надеждами «вот, если бы я проявила инициативу». Теперь он знает все... И результат очевиден.
Слезы медленно стекали по щекам, но я не замечала, как соленые капли струятся по коже, вычерчивая ломаные линии. Я словно сбросила скорлупу, которую носила столько лет, заставлявшую сдерживаться и для всех изображать воплощенное благополучие, которая смог обмануть многих. Глупая! Я действительно еще тогда должна была выговориться, получить хоть какой-нибудь – любой! – ответ. Впрочем, лучше поздно, чем никогда. Он уедет… забудет. А у меня, возможно, наступят перемены?..
– Нет, милая, – раздался голос из-за спины. – Теперь я никуда от тебя не уеду. И забывать ни о чем не собираюсь. По крайней мере, до глубокой старости.
– Что?..
Он стоял в дверях, неловко опираясь на костыли. На лице привычно лежала непокорная выцветшая на солнце прядь, но улыбка… Кажется, последний раз он улыбался так именно на тех каникулах в Европе. Словно мои слова все-таки что-то изменили. Но что?
– Пожалуйста, вернись в палату, – шагнула навстречу я, старательно усмиряя бушевавшие внутри эмоции, готовясь делать вид, что ничего не случилось несколько минут назад – так, пустяки! – Ты простудишься.
– Если только поможешь, – насмешливо приподнял он один из костылей, тяжело облокачиваясь о стену. – К сожалению, я пока не очень годен на то, чтобы гоняться по коридорам больницы за стремительными беглянками… И боюсь, что расстояние от палаты до сюда было для меня предельным... Стараниями твоего коллеги я когда-нибудь смогу больше, но пока рано...
Джаспер? Сознавался в собственной слабости? Мысль показалась нелепой, но согрела. Словно между нами пала одна из многочисленных стенок, возникших когда-то давно, стало чуть теплее. Отказываясь понимать происходящее, я подставила плечо, помогая мужчине шаг за шагом вернуться обратно, остро чувствуя, как он обнимает меня, но старается не опираться всем весом.
Что бы ни творилось в моей душе сейчас, бросить его я не имела никакого права. Да и хотелось ли мне убегать теперь?
– Элис, дай руку, – попросил он, протягивая мне какую-то мелочь, подхваченную с тумбочки, стоило мне помочь ему сесть на кровать в палате.
Не смея ослушаться, я протянула руку, и он опустил мне на ладонь тот самый медальон, который я рассматривала в рождественскую ночь. Щелкнув, замок легко открылся, повинуясь пальцу Джаспера, не желавшему дожидаться, пока я справлюсь с внезапно охватившей меня дрожью. Сморгнув все еще стоящие в глазах слезы, я уставилась на фотографию.
Без сомнений, это была я. И фотографировала меня Белла, жена брата, от силы года полтора назад, когда мы катались на берег океана на пикник. Откуда эта фотография у Джаспера?
Я подняла полные недоумения глаза на любимого, пытаясь разгадать происходящее. Если он хранил мою фотографию, то может быть, дело не в моих словах? А в чем-то другом?..
– Когда-то я решил, что без меня тебе будет лучше, – усмехнулся невесело он. – Что тебе нужно оставаться дома и учиться в колледже, а потом поступать в университет. Жертвовать собой, мечтой и карьерой, как поступила Белла ради Эдварда, мне казалось преступлением... Тем более, они были ровесниками, ты же тогда только окончила школу, не знала этой жизни... Я не имел права вмешиваться, отчетливо понял это, когда чуть не поцеловал тебя тогда, в Риме. Я ничего, пойми, ничего не мог тебе дать, сидя на шее у родителей. Мне предстояли годы учебы, а предложить роман на расстоянии я считал неправильным. А потом... потом у тебя началась своя жизнь, в которой мне с моими чувствами уже не нашлось бы места... А мне осталось лишь сожалеть, глуша эти ощущения, пускаясь во всяческие безумства…
Было невозможно поверить в услышанное. Неужели все было так просто и столь нелепо? Все эти годы мы стремились друг к другу, и стоило шагнуть… К нему, а не искать замены, все могло сложиться совсем иначе?
– Ты ошибся, знаешь? Все наоборот... – Я передернула плечами. – Это мне жизни так и не нашлось места... Жизнь была, но меня в ней не было…
– Ты подаришь мне шанс? – протянул руку он, сжимая мои пальцы с медальоном.
– Я его когда-то тебе отдала раз и навсегда, – робко улыбнулась я, ощущая, как слезы снова полились из глаз, а недавно образовавшаяся пустота заполняется ликующим светом. – И неважно, где ты – здесь или на другом конце света. Он всегда только твой...
– И я всегда только твой тоже, – прошептал Джаспер, притягивая меня к себе, увлекая в объятия, охраняя от всего мира.
Прохладные губы нежно собрали влагу с моих щек, утешая.
А поцелуй воплотил заветную мечту, которую я носила в сердце больше десяти лет. И как оказалось, не только я.
***
Мы поженились через несколько недель, и медовый месяц провели в Италии. Море, солнце, узкие улочки старинных городов... Именно так, как мечталось. И срочный вылет куда-то на край света, где понадобились гениальные руки моего мужа, о чем стоило тоже догадаться заранее. Я же знала, за кого выходила замуж. Хорошо знала.
Но это уже совсем другая история.