Сон не приходил всю ночь напролет. От бессонницы я едва не начала считать баранов на потолке. Казалось, что в глаза насыпана алмазная пудра, от которой появилась ужасная боль. Перестав таращиться в темноту, я смежила тяжелые веки, постаралась заснуть.
Однако меня то и дело мучили кошмары, в которых я проваливалась в тяжелую полудрёму. Просыпалась с тревожно бьющимся сердцем. Несколько раз казалось, что на кресле снова сидит Кирилл. Но его там не было - лишь черная пустота, тусклый свет фонаря, падающий пятном на пол.
Поднявшись на рассвете, прошла на кухню, сварила себе кофе и по старой привычке села на подоконник. Получила сообщение от Кирилла. Он уже в столице. Грустно улыбнувшись, подумала над ответом. Решила некоторое время хранить молчание.
Прости, Кир, я не понимаю, что происходит. Что нас с тобой связывает….
Мне необходимо всё выяснить. Узнать ответы на терзающие разум вопросы. Почему за столько лет мать ни разу не обмолвилась, что знакома с Ярцевым и его братом? Она же сама отдала мне тот диск «Ярости», с потрясшей мое воображение фотографией.
Кирилл упомянул о дружбе между его старшим братом и моими родителями. Непонятно. Мама ни о чем мне не говорила. Полнейшая тайна за семью скрижалями в волшебном ларце.
На работе ближайший месяц ожидался полный штиль. Агентство ничьих гастролей не устраивало. Я была предоставлена сама себе, тем более, текущие дела я завершила. Элька выпроводила меня к родителям пинками, даже электронный билет собственноручно оформила. Самой же любопытно, какими скелетами и шкафами иже с ними владеет мое, казалось бы, обычное семейство.
Полтора часа на скоростном экспрессе «Ласточка» - олимпийском наследии – и я окажусь в Волногорске. Название чересчур правдивое. Кроме Черного моря, гор, поросших смешанным лесом, с преобладанием хвойных пород, там ничего примечательного не было и не будет. Неизменная стабильность.
Море. Волны. Горы. Туристы летом. Скукотища и медвежий угол зимой, где снег – невидаль, редкая экзотика.
И прошлое, что било в тревожный набат. Я старалась не думать о связи Ярцева с моей семьей, мрачной тайной, но…
Плохо получалось.
Электричка неслась по остро заточенным рельсам, крича гудками, как раненая птица. С правой стороны мелькали горные выступы, на которых слез грунт, являя всем нутро – серо-голубые пласты базальтовых пород. Справа – переливалось море всеми оттенками лазурита, и пенились кудри волн.
Привычный пейзаж, производящий впечатление лишь на туриста с Севера. Я же не обращала внимания на красоты родимого края. За двадцать с лишним лет он успел стать серой обыденностью.
Цивилизация привычно вошла в мои поездки к отчему дому. В вагоне работал wi-fi на приличной скорости. Настроив интернет-трансляцию любимой радиостанции, воткнула наушники, прислонилась лбом к оконному стеклу.

- Всем привет, вы слушаете радио «Наш рок» и сегодня в программе музыкальных новостей «За сценой» долгожданный гость – Кирилл Ярцев, фронтмен команды «Ярость».
Голос Кирилла зазвучал в моих ушах. По спине поползли клятые мурашки, а сердце принялось совершать неистовые кульбиты. Я тут же вспомнила его жаркий шепот, щекотку, внутренний трепет от физической близости.
- Привет, Ярый. Давненько не было от вас новостей. Что сегодня? Какие новости?
- Всем привет! Сегодня у нас премьера песни. Это будет колыбельная-баллада. Лирическая композиция.
- Вдохновение прилетело само или кто-то помог? Помнится, ты говорил, что тебя вдохновляют события из собственного опыта, - тараторил ди-джей.
- Эм, - Кирилл замялся, после паузы продолжил: - Дождь, ночь, спящая девушка. Южный город. Мечты и сны.
- О! Ярый, да ты никак романтик.
Ярцев усмехнулся:
- Ага. Малость недобитый и контуженный.
Раздался мужской смех на два голоса.
- Пожелай что-нибудь твоим поклонникам. Песня – для них долгожданное событие.
- Слушайте нашу новую песню, верьте в лучшее. Спасибо за долгое ожидание и веру в нас, друзья, - закончил интервью Кир.

И зазвучала красивейшая музыка. Перебор звонких струн сменился переливом соло-гитары. Это была именно та мелодия, которая приснилась мне в номере, когда Ярый попросил остаться с ним.
Значит, он, действительно, сочинил песню, пока я спала. И не признался сразу. Любитель сюрпризов! Должна я понимать его полунамеки….
Ярый – невозможный гад! И, кажется, я его так про себя называю в миллионный раз.
Мелодия уносила меня далеко, в край, где сбываются мечты. Перед глазами соткался узор фантазии: красивый, сильный мужчина, будто преданный пес, охраняет сон девушки, нежно перебирает ее волосы и обещает, что всё будет хорошо. Песня закончилась, а я погрузилась в трансовое состояние.
Всё это было… Нереально. Подходящее определение для моего нынешнего состояния. Недомолвки Кирилла, молчание родителей. Встречи, поцелуи, песни. Остановите Землю, я сойду!
Голова шла кругом.
Я осталась в одиночестве на остановке, а «Ласточка», тревожно гудя, продолжила свой путь, виляя последним вагоном и скрываясь за выступом горы.
Прямо предо мной, на переходе через железнодорожные пути, начинался Волногорск. Встречал отдыхающих палатками со всякой дребеденью для пляжа и ненужными сувенирами, вроде ракушек с именами.
Позади моей спины лучилось синевой море. Солнышко разбрасывало лучи во всю прыть, позабыв, что сейчас в средних широтах дожди, слякоть и осенние простуды.
Отдыхающие атаковали бархатный сезон, грели тела, особо отчаянные купались.
Нет. Не понять южному человеку тягу курортника залезать в воду при температуре воды плюс двадцать пять градусов. Бр-р. Холодно.
А вот на солнце жарко. Климат - почти субтропики.
Я взяла в руки легкую куртку, забросила на плечо рюкзачок, направила стопы в сторону отчего дома.
Вот продуктовый магазинчик, где любят отовариваться туристы. Вдалеке виднеется лысая гора с облезлой макушкой, украшенная порослью сосен. Деревья невесть как цеплялись за землю корнями, создавая иллюзию – от дуновения ветерка они оторвутся и улетят вниз.
Центральная улица с парой кафе, столовой для отдыхающих. Дискотечная открытая площадка. За углом – фельдшерский пункт, школа, администрация. Приземистое казенное здание серого мышиного цвета – папин участок. Не густо с постройками, а так же культурной жизни. Отсюда ближе к Сочи, чем к краевому центру.
Наш переулок, что скрылся за кипарисовой аллеей. Гигантские деревья царапали верхушками небо. Запах хвои. Смолы. Вечно зеленых кустарников. Чего-то непостижимо родного. Папа рассказывал, что во времена его детства многие заводили павлинов. Птицы с длинными хвостами рассаживались на кипарисовых ветвях в вышине, громко кричали, пугая курортников.
Я увидела цветущий олеандр. Остановилась посреди улицы, как вкопанная. Приземистый одноэтажный дом не выглядел обжитым. Раньше, по крайней мере, около его дверей можно было заметить сложенные шезлонги, а на веревке во дворе вещи отдыхающих.
Теперь же дом, который я видела с детства, но не замечала, выглядел словно больным, ослепшим из-за пропыленных оконных стекол, облупившейся краски на рамах и фронтоне.
Кирилл здесь жил. Сидел на лавочке около забора. Играл на гитаре. Учился в моей школе. Провожал девчонок домой. Пытался приставать к моей маме…
Господи! Я так с ума сойду. Не могу увязать обрывки мыслей в единое полотно.
Внутри родового гнезда меня поджидала тишина. Родители на работе. У отца, кроме нашего посёлка городского типа есть еще с десяток поселений, которые требуют его посещений. Сколько помню, то папа постоянно в разъездах. И мне никогда не было стыдно за профессию отца, за то, что он местный участковый. Кто-то ведь должен и этим заниматься.
Мама занята в пансионате, находящемся в километрах десяти отсюда. Она заведует культурно-развлекательной программой, как и я, работает в промоушене, но другого уровня и типа. Работа у нее сезонная. Зимой она практически каждый день дома, создает нам быт с уютом.
Меня никто не ждал. Я не предупреждала, что сегодня приеду.
Повесила куртку на вешалку у входа. Разулась и, бросив ключи на тумбочку, осмотрелась. Ничего не изменилось: маленький, чистый и уютный дом в два этажа - роскошь по меркам прибрежного поселка. Спальня родителей наверху в мансарде, моя и когда-то бабушкина – на первом этаже. Нашему дому более ста лет. Каждое поколение семейства Бельских что-то меняет, достраивает, улучшает. Каков был дом изначально, даже моя бабушка не помнила.
Я прошла в гостиную, села на пол около небольшого шкафчика и достала оттуда альбом с цветными фотографиями, некоторые сделаны на полароиде. Ничего нового. Всё это я знаю наизусть. Часть моего детства.
Где же поискать?
После смерти бабули ее комната превратилась в гостевую. Там же сохранилась старая мебель. Шкаф с комодом. Я не любитель трогать чужие вещи, нарушать пространство. Поэтому не знаю, что там хранится. Помимо тех вещей, которые укладывала вместе с мамой.
Я прошла в маленькое помещение с зашторенными окнами. Сдвинула тяжелые портьеры. Пыль на полу стала четко видна в солнечном свете. Давненько мама сюда не заглядывала.
Открыла комод. Обувные коробки громоздятся горкой. В первой попавшейся оказались старые документы, в том числе и военные письма прадедушки. Позже прочту. Не в настроении сейчас бередить душу делами истории настолько давней. Меня интересует период двадцати лет.
Следующая коробка оказалась более информативной. Я села на кровать. Стала
перебирать фотографии. Вот родители на пляже, изрядно принявшие чего-то алкогольного. У мамы на голове копна волос, стоящих дыбом. Смешная такая. Начес, однако. Мама смеётся, а папа держит её на руках.
Фото сделано на каком-то концерте. Вокруг сотни людей, одетых в черные майки, они все тянут руки вверх. У фотографа явно дрожали руки, потому что снимок изрядно смазан.
Еще одно изображение родителей, причем папа одет по форме курсанта школы милиции, а мама…
Образ очень похож на тот, который популярен сейчас. Широкая майка, завязана узлом на животе. Джинсы с высокой талией. У нее густо подведены глаза. Коричневая помада. Она явно бунтарка! Выделяется на фоне других.
А вот… Это же… Мама! Она на сцене, что-то кричит в микрофон, а рядом с ней… Слава Мотылев! Брат Кирилла.
Я помотала головой. Ничего не понимаю. Да, я слышала, что перед тем, как податься в менеджмент, Мотылев вроде как собрал свою команду. Не удивительно, что старший брат поддержал Кирилла в его начинаниях.
Но мама-то моя причем?
Со следующего снимка на меня смотрела компания подростков, одетых по моде начала нулевых – конца девяностых годов. То время, когда я была совсем крошкой. Знаю былое только на снимках, отпечатанных на глянцевой бумаге.
По центру стоит совсем молодой парнишка.
Кирилл!
Он выделяется. Видно, что в компании он – лидер. Светлые, выгоревшие до соломенного оттенка, волосы достигают шеи. Топорщатся на макушке. Торс его обнажен. Майка висит на плече. Он искренне и открыто улыбается. Даже нагло, словно, бросает вызов, что фотографу, что всему белому свету.
Рядом с ним стоит…
Ничего не понимаю! Рядом с ним стояла я, скромно потупившись, улыбка едва наметилась. На щеках румянец.
Желтый сарафан. Обнаженные коленки. Загорелые плечики. Вьющиеся каштановые прядки почти до поясницы.
Я еще раз внимательно посмотрела на фото. Это все же была не я – слишком острые скулы, карие глаза на оттенок светлее, и волосы вьющиеся, нечета моим. Девушка ниже меня ростом. Ее макушка едва доставала плеча Кирилла.
Кто это?!
Послышалось хлопанье входной двери. Шаги. Мама застыла на пороге. Хотя я не сразу сообразила, ощутив ее присутствие скорее интуитивно.
Вздрогнула и перевела затравленный взгляд на маму.
- Сашка, когда ты успела приехать…
Она осеклась, глядя на мое ничего не выражающее лицо.
- Так, всё ясно. Ты нашла коробку. Игорь предлагал её сжечь. Я не разрешила. Невозможно убрать память, если даже сожжешь все «якоря», которые будут тянуть к ней.
- Мам, - жалобно протянула я, - пожалуйста… Мне нужно знать.
Она задумалась. Вздох. Морщинка на переносице – показатель раздумий. Молча села со мной на кровать. Взяла фотографию из моих немеющих пальцев.
- Игорь меня убьет. Ну, сама понимаешь, не убьет. Это я образно, - мама усмехнулась. – Он мне запретил поднимать с тобой эту тему. Вернее, когда-то мы договорились, что не будем посвящать тебя в дела давно минувших дней. Слишком больно. Проще умолчать. Я решила так: если ты спросишь, то обязательно расскажу. Без утайки. Сама провоцировать интерес не стану. Ты не спрашивала в детстве. Сейчас же… Лучше сразу говорить, как есть! Тайны не доводят до добра.
Мама тяжело вздохнула. Принялась перебирать старые фото, не глядя на меня.
- Кто эта девушка? – произнесла я, дрогнувшим голосом.
- Александра Бельская. Алька. Сестра твоего отца. На фото ей шестнадцать лет. Кирилл… Первая любовь.
Мама невесело улыбнулась. В её глазах стояли слёзы.
- Тетя Шура? То есть, та могилка, куда мы ходили с бабушкой… ее погибшая дочь, папина сестренка… Но ведь… Тетя Шура! Я знаю ее так…

Ковер опавшей хвои под ногами. Солнечные пятна лежат на земле разрозненной мозаикой. Пробиваются сквозь макушки исполинских сосен и кавказских кедров. Внизу плещется море. Самая высокая топографическая точка – и есть кладбище. Здесь находят покой жители Волногорска, ближайших поселков.
Я едва не спотыкаюсь о громадный корень, убежавший из темницы мягкого грунта. Заскорузлый. С налетом зеленого мха, что пахнет прелостью. Меня он пугает. Кажется то ли щупальцем осьминога, то ли неведомого чудовища, способного утащить меня в нору.
Летним днем на опушке леса душно. Нет ветерка, что свободно гуляет внизу, разгоняет пенные волны.
Смотрю, как бабушка убирает жухлые иголки с гранитного надгробия. Нет фотографии. Небольшой обелиск с рваными краями. Надпись «Шурочка Бельская». Даты жизни и смерти. И всё. Рядом покоится её отец, муж бабушки. На его могилке простой железный крест. Тоже без фото.
Бабушка тяжело передвигается. У нее из-за болезни отекают ноги. Я помогаю нести пакет со снедью, которую необходимо раздать людям.
Настроение совершенно не скорбное. Я не знаю этих людей. Дедушка остается молодым мужчиной с пожелтевшей черно-белой фотографии, что висит в бабушкиной комнате. На стене, где еще есть иконки с лампадкой. В бабулиной комнате всегда пахнет дымным ладаном, воском, лекарствами и чем-то... Тягостным. Горестным. Пыльным. Не люблю там бывать.
А вот тетю Шуру знаю по рассказам бабушки. Не видела ни разу за двенадцать лет своей жизни. Мне она представляется блеклым пятном. Аморфным. Без тела, лица, голоса.
Мы приходим сюда с бабушкой каждый год. В дату смерти ее дочери. Папа привозит нас на машине. Ждет там же. Не выходит. Не убирает на могилке сестры. Словно боится смотреть на серо-бурый камень с отбитыми краями.
- Ну, здравствуй, Шурочка. Как ты тут? Птички поют тебе? – говорит бабушка, подавляя всхлипы. Из-за одышки дыхание срывается на свист. – Смотри, с кем я пришла. Санечка здесь.
Мне не нравится, когда меня называют Санечка. И я не люблю, когда бабушка разговаривает с глыбой плохо обработанного гранита, словно с живым человеком. Нет, я понимаю, что у надгробия такой дизайн, художественная находка. Однако камень мне кажется довлеющим, тяжелым. Мне жаль ту, что находится под ним.
- Скоро и я здесь буду рядом. Подожди, доченька.
Мысли бабушкины о смерти меня пугают. Не хочу, чтобы она переехала сюда – под корни деревьев.
Отхожу в сторону. Осматриваюсь. Мы находимся в глубине редкого леса. И за пригорком – шоссе. Отдыхающие спешат к вожделенному отдыху, нарушая кладбищенский покой, звуком шин и гудками клаксонов.
Я беру бабушку за руку, помогаю ей выйти из-за оградки. Она хромает. На прощание смотрит на гранитный валун. Тот холоден, что лед, и хранит молчание…

- Аля. Ты звала её так. Придумала прозвище в годик. И мы с Игорем подхватили. Алька. Да и она сама стала так представляться. В тебе души не чаяла. Ты ее няней еще звала.
- Я не помню!
- Тебе было почти три года, совсем малышка. Саша, конечно, ты не помнишь. Тем более, тема стала запретной в этом доме!
- Но мам… А твоя фотка! Ты на сцене!
- А, это, - мама рассмеялась, дрогнувшим голосом. – Мы со Славкой были бандой. Познакомились в Москве, на вступительных в Гнесинку. Собрали свою группу. Играли панк и хард-кор. Я голосила со сцены, что та сирена. Хотела быть круче Гвен Стефани из «No`Doubt» или Долорес из «The Cranberries». Называла себя Мара-Мора. Представляешь?
Я решительно не представляла. И даже не собиралась! Моя мама – панк?! Вокалистка группы. Поет со сцены. Запредельный бред!
- А потом был концерт ко дню города в краевом центре. Твой папа еще был курсантом школы милиции. Стоял в оцеплении. Меня увидел. Сказал, что пропал. Решил спасать меня из пучины порока, - мама ухмыльнулась. – А когда узнал, что я пою с его лучшим другом детства Славкой, то… Мы отрывались в то лето! Потом я поняла, что жду тебя… Ушла из группы. Та распалась. Славка подался в Москву не только учиться, но и работать, стал менеджером у какой-то команды. Женился на Оле – нашей поэтессе. Всё, как у всех.
Ничего себе «у всех». Моя мать, прекрасная и добрая, милая и нежная, в прошлом – солистка в панк-рок-группе! Куда уж мне с любовью к хеви-металл, работой в концертном агентстве и байк-шоу. Прав Ярый – потерянное мы поколение.
Кирилл.
Сердце заныло.
Слезы царапнули веки, наполнив глаза сдерживаемой горячей влагой.
Мама замолчала. Долго обдумывала слова, а затем произнесла, дрогнувшим голосом:
- Алька была слишком… Нежной. Тепличной. Домашней. Правильной девочкой. Романтичной натурой. Она не умела делать глупости, обдумав, взвесив все за и против. Как это умеешь ты. Как когда-то делала я. Она решилась на одну авантюру, сгоряча, на эмоциях. Кирилл пытался ее остановить. Случилось то, что случилось. Мы все виноваты. Я, что не смогла уговорить твоего отца. Отец в своем упрямстве, непримиримости. От большой любви пытался спрятать сестру от внешнего мира. Тот же ответил ему зеркально: забрал Альку. Игорь спрятал все напоминания о ней. Так ему казалось проще пережить утрату. Сначала убрал все вещи после похорон. Помогало слабо. Потом фотографии… Твоя бабушка называла дочь только Шурочкой, потому надпись на памятнике такая.
Я плакала, не вытирала слез, ручьем бегущих по щекам. Мне казалось, что яркая жизнь превратилась в черно-белую пленку немого кино.
Разбитый хрусталь иллюзий не склеить и не собрать. Осколки слишком мелки, они ранят, заставляют все внутри кровоточить.
Кирилл. Я. Его первая любовь. Запутанный любовный треугольник, одной вершины в котором нет в физическом мире.
Как мне соревноваться с памятью? С призраком из юных лет, где всё кажется ярче, чище и лучше?
И надо ли мне оно, соревнование…
Мир рухнул, сгорел дотла. Стало трудно дышать. Всё это время Кирилл хотел найти во мне, в моей внешности отголоски схожести с другой девушкой. С той, с кем я похожа благодаря природе и родству.
Всего лишь тень…
Саша Бельская – отголосок старой сердечной раны, а не самостоятельная и привлекательная женщина, способная увлечь мужчину.
Он знал! С самого начала знал, кто я. Кто мои родители. На кого я похожа из-за семейно-кровного родства. Промолчал! Назвал меня Алькой.
Наш поцелуй… Я – замена.
Пелена слез застилала глаза, обида душила, не давала глотнуть и толику воздуха.
- Как она умерла? – выдавила я из себя практически по слогам.
- Саш, дочь, я рассказала и так слишком много. Остальное спроси у Кирилла. Я уверена, тебе необходимо выслушать его вариант истории. И умоляю тебя, не говори ничего отцу. Он приехал от тебя рассвирепевший, я его таким никогда не видела. Кричал, что Ярцев вновь рушит нашу и твою жизнь снова. Клялся, что никогда больше не допустит ваших встреч. Обвинял во всём меня. Это же я не препятствовала…
Мама осеклась, некоторое время помолчала. Подождала, пока я вытру слезы.
Мама обняла меня и сказала:
- Я тебя люблю, Саша, и папа любит тоже. Мы всегда принимали твой выбор. Я долго, очень долго разговаривала с Игорем. Я не хотела повторения истории с Алей. Невозможно уберечь своего горячо любимого ребенка или сестру от мира. Он сам найдет. И заберет, если ты не научишь свое опекаемое чадушко жить, не боятся, того, что есть за забором или комнатой. Потому папа не стремился тебе что-либо запрещать. Он очень изменился, Саша. Ты даже не представляешь насколько. Того упрямого молодого Игоря больше нет. И да, я понимала, что работая в концертном агентстве, ты когда-нибудь, рано или поздно, столкнешься с Ярым. Не стала прятать от тебя диск, который мне прислала Оля. Я радуюсь успехам друга, хоть и бывшего, его брата. Я знала Кирилла подростком. Не была против его отношений с Алькой. И… Глупо бегать от… Не знаю… Прошлого. Его боли. Тем более, ты-то здесь совсем ни при чем.
- Мам, что мне теперь делать со всей информацией? И с Кириллом… не знаю!
- Слушай исключительно себя, Саша.
Я тихо заскулила. Сжалась в комочек. Положила голову на колени к маме.
Она прижала меня к себе, принялась гладить по волосам, как будто я вновь стала ее маленькой девочкой, которой она расчесывала волосы каждую ночь и заплетала две косички.
Успокоившись, вернув способность мыслить логически, я твердо решила узнать всю правду от Кирилла, хоть для этого мне придется вывернуть его душу наизнанку.

Вопросы можно задать здесь:

Предыдущая глава