От меня едва ли ожидали какого-то ответа, но я в любом случае не успела бы его дать. Глухой и резкий звук удара - как тот, с каим на замковом стрельбище стрелы отцовских лучников бьют в соломенные мишени - и хриплый стон боли раздались у меня за плечом, и удерживающие меня руки разжались, а за спинами окруживших меня мужчин появилась еще одна фигура. В темноте я увидела тусклый блеск длинного клинка, и прежде, чем бандиты успели понять, что происходит, а я - броситься в сторону или хотя бы зажмуриться, один из пятерых рухнул на землю, хватаясь за пробитую грудь, и на узкой лесной прогалине разгорелся смертельный бой.

Звон стали о сталь, шелест и хруст палых листьев и веток под ногами и ядовито-острые искры, выбиваемые друг о друга сталкивающимися клинками, - это все, что я запомнила из первого увиденного мною сражения. Сражения за меня. За мою жизнь. Я даже не могла понять, как долго оно длилось. Метнувшись в сторону от дерущихся, я споткнулась о корни, снова повалилась на землю и больше уже не сумела подняться, хоть и понимала, что могла бы сбежать сейчас, не дожидаясь, в чью пользу окончится сражение, и только слушала, как плещется надо мной кровавый и железный прибой поединка.

Все стихло внезапно. Я слышала негромкий шорох медленно приближающихся ко мне шагов, но не решалась открыть глаза и увидеть, что ждет меня. Шаги остановились совсем рядом, и незнакомый голос спросил:

- Вы не пострадали?

Я медленно подняла голову.

Он был один - высокая мрачная фигура прямо передо мной. Под черным плащом мерцала кольчуга, капюшон затенял густой мглой его лицо, не позволяя различить черты, и после всего пережитого этой ночью его облик ужаснул меня даже больше, чем целая банда головорезов, им убитых.

Так и не дождавшись от меня ответа, он наклонился ко мне, должно быть, собираясь помочь мне подняться. Он был ранен - стекающая с его рукава кровь капнула мне на щеку. Внезапный приступ дурноты скрутил мои тело и разум, и я уткнулась лицом в сырую, пахнущую мхом и прелой листвой землю и заплакала навзрыд.
Незнакомец дождался, пока мои слезы высохнут, и, опустившись возле меня на колени, негромко спросил:

- Кто вы?

В темноте я едва видела его лицо и не могла угадать его возраст, но голос его звучал молодо.

- Я... я... Мое имя Изабелла... - заплетающимся языком выговорила я, не зная, чего ждать от него, что случится в следующую секунду и радоваться ли мне избавлению от головорезов или бояться новой напасти в его лице.

- Я не спрашивал вашего имени, леди. Я спросил, кто вы, - отрезал воин.

- Я... я дочь Чарли... Чарльза. То есть лорда Свона, - спохватившись, поправилась я.

Незнакомец недоверчиво хмыкнул и бросил быстрый взгляд куда-то в лесной мрак над моим плечом.

- Что высокородная леди Свон делает в лесной глуши поздней ночью, одна, без охраны и даже без коня? - тоном невозмутимой светской беседы осведомился он.

- Я поехала на прогулку с сестрами... - Стоило мне сказать это, как последние остатки самообладания покинули меня, и сквозь рваное дыхание и рвущиеся из горла рыдания я забормотала: - Я заблудилась, и... Я не могу выбраться из леса, я не знаю дороги, моя лошадь погибла...

В этом человеке я видела единственное свое спасение, посланное мне не иначе как милостью Всевышнего. Ведь этот незнакомый воин еще ничем не попытался навредить мне, он наверняка знает в этом трижды проклятом лесу каждую тропинку, он сможет помочь мне выбраться, и я вновь окажусь дома, а эту чудовищную ночь просто забуду, как страшный сон!

- Пожалуйста, помогите мне!.. - взмолилась я сквозь слезы.

Незнакомый рыцарь - он мог быть каким угодно чудовищем, убийцей и преступником, но он спас меня, когда я была в беде, и это делало его рыцарем в моих глазах вернее, чем торжественная акколада в королевском дворце - отвесил мне легкий поклон и прижал руку к груди.

- Я это именно это и сделал, леди, - сказал он, и в его голосе мне послышалась легкая, но несомненная насмешка.

Я вдруг ощутила себя непереносимой дурой: со мной не случилось ровным счетом ничего ужасного, я цела и невредима, а трясусь, заикаюсь и плачу, как малое дитя, напуганное страшным сновидением, тогда как этот незнакомец, только что выдержавший неравный бой и к тому же раненный, держится так непринужденно и спокойно, как будто на дворцовом пиру! Торопливо поднявшись на ноги, я огляделась, и мне вновь стало дурно... Кругом была смерть. Пять трупов, милосердно прикрытые темнотой, окружали нас жутким кольцом. В спине одного из них тонкой оперенной спицей торчала стрела. Мое сознание уцепилось за эту ненужную деталь, защищаясь от иных подробностей пугающей картины, и я удивленно пробормотала, глядя на стоявшего напротив меня рыцаря:

- Но ведь у вас только меч...

Похоже, моя наблюдательность ему не понравилась.

- Зрелище не для женских глаз, - сказал он недовольно. - Нам лучше уйти, если вы можете еще немного пройти перед привалом.

И, не дожидаясь ответа, решительно зашагал прочь. Самая мысль о том, чтобы остаться на полной мертвецов прогалине одной, привела меня в ужас, и я бросилась следом за своим спасителем со всей быстротой, на какую еще были способны мои усталые ноги.

- Вы ведь ранены! - воскликнула я, догнав его. - Нужно перевязать рану, остановить кровь... Я немного обучена врачеванию, я могу... - мне очень хотелось, чтобы она разрешил и мне сделать для него что-то хорошее, отплатить добром за добро. Сейчас, пока время еще не начислило на его благодеяния такие проценты, какие мне никогда не суметь выплатить.

- Позже, - резковато ответил мне незнакомец, даже не обернувшись, и ускорил шаг.

Мы шли. И шли. И шли... Я едва переставляла ноги, спотыкаясь на каждом шагу, мечтая только о том, чтобы упасть на землю и дать, наконец, отдых своему избитому и измученному телу. Но мой спутник неутомимо шагал вперед, совсем не замечая моей усталости, а сказать ему о ней я не могла, сама не понимая почему. В конце концов, он несомненно лучше моего знает этот лес, знает, где можно заночевать, а где нет, а коли так, то мой удел - следовать за ним и во всем его слушаться... Но неужели он не может идти хотя бы не так быстро? Я хотела было окликнуть его и попросить дать мне немного отдохнуть, и только тут неожиданно сообразила, что не знаю его имени.

- Сир, вы не сказали, как мне называть вас, - смущенная своим невежливым недомыслием, помешавшим мне спросить имя моего спасителя раньше, как следовало бы сделать воспитанной леди, заговорила я.

Мой спутник остановился на несколько мгновений, точно застигнутый моими словами врасплох и растерявшийся от необходимости ответить, а затем сказал:

- Я бы предпочел бы остаться неназванным, миледи, ибо мое имя слишком знаменито.

В его преувеличенно заговорщическом тоне я вновь явственно услышала насмешку. Очевидно, он находил меня чрезвычайно забавной со всеми моими злоключениями, неловкими попытками помочь или втянуть его в разговор, и не успела остановить себя, когда с губ помимо воли сорвалась не менее насмешливая фраза:

- Знаменито настолько, что весь лес содрогнется, услышав его звуки?

- Вы совершенно правы, миледи, - словно и не услышав иронии, ответил мой проводник, снова зашагав вперед. - Почему бы вам, в таком случае, не называть меня Рыцарем леса?

Сквозь шелест листьев на ветру за деревьями позади мне послышался тихий смех, и я ускорила шаги, чувствуя, как от суеверного страха ледяные мурашки стайкой муравьев разбегаются по спине. Этот жуткий лес сведет меня с ума!..

Мы долго шли в молчании. Я опасалась даже моргать из страха, что, раз опустив веки, от усталости уже не смогу их поднять, но нелепая, раззадоренная поведением и речами моего спутника гордость заставляла меня идти и идти вперед, стиснув зубы. Он впервые увидел меня, когда я была бессильной и жалкой жертвой, неспособной за себя постоять, и теперь мне отчаянно хотелось показать, что я могу быть совсем другой: стойкой, выносливой и несгибаемой. Воображение уже рисовало мне, как я, вымотанная донельзя, но гордая своей победой, согласно киваю в ответ на предложение моего проводника о привале и с удовольствием выслушиваю его удивленные и уважительные слова: «Я никогда не встречал такой выносливой и упорной леди, как вы!» Эта фраза уже словно звучала у меня в ушах, и я невольно улыбнулась, расправила плечи и прибавила шагу, стараясь не замечать сводящие мышцы судороги и упрямо перепрыгивая через пни, канавы, кочки...

Очнулась я, лежа на расстеленном на земле плаще, согреваемая душистым теплом, веявшим от весело потрескивающего костерка. Рядом тихо шептала река. Мой Рыцарь леса обнаружился неподалеку: стоя на коленях у речного берега, он смывал с лица и рук пыль, кровь и усталость сегодняшней ночи. На нем уже не было ни кольчуги, ни плаща с капюшоном, и мерцающие блики костра золотили его волосы и кожу под расстегнутой и наполовину снятой рубашкой, купающийся в речной воде лунный свет мерцал холодными отблесками в его глазах, и он казался моему полуспящему сознанию таким контрастно-красивым и сказочным сейчас... На секунду нелепое и немыслимое желание коснуться его, ощутить тепло и гладкость его кожи своей ладонью заполнило мое часто заколотившееся сердце горячей сладостью. Это было незнакомое, пугающе новое ощущение: ведь прежде я смотрела на всех знакомых мне мужчин либо как на недостижимых героев песен и легенд, потому что они были слишком прекрасны, смелы и отважны для меня, не способной блеснуть ничем, кроме происхождения, либо как на досадливые помехи моей одинокой и вольной свободе, на охотников, пытающихся пленить меня и запереть в клетке нежеланного и немилого замужества. Лишь восхищение или отвержение были знакомы моему сердцу. А это мягкое притяжение - нет.

Подняв голову на шорох сухих листьев под моими локтями, рыцарь взглянул мне в глаза и вдруг спросил с явной укоризной:

- Леди не могла сказать, что устала?

Сначала я не поняла, о какой еще леди он говорит, и даже огляделась, ожидая увидеть поблизости какую-то другую девушку, и только никого не обнаружив, сообразила, что он имел в виду меня.

- А... а что произошло? - растерянно спросила я.

Он усмехнулся.

- Леди споткнулась о собственную ножку и упала в яму между корнями, лишившись при этом сознания и предоставив мне извлекать ее оттуда.

Я вспомнила, как торжественно шагала по лесу, чувствуя себя несгибаемой, закаленной и совершенно великолепной. А что получилось на деле?.. Я уставилась в землю, сгорая от стыда. Взгляд упал на мои ноги, исцарапанные, покрытые синяками, а к тому же неприлично оголенные, потому что добрая половина юбки осталась на память кустам и цепким веткам, в изобилии попадавшимся мне на пути, а остатки некогда красивого и богато убранного платья жалкими обрывками теперь едва прикрывали колени. Вспыхнув, я поджала под себя ноги и натянула на них юбку. Мысль о том, как я выгляжу, впервые за весь этот жуткий день пришла мне в голову, и впервые в моей жизни так меня взволновала и расстроила. Собственная наружность никогда не приводила меня в восторг - да это, учитывая, что вся моя жизнь прошла рядом с Розали, было и невозможно, - но я всегда была если не красивой, то хотя бы ухоженной, и если не привлекательной, то хотя бы нарядной, а сейчас... Рваное платье, растрепанные, полные сухих листьев, веточек, грязи, крови и сосновых иголок волосы, пыльное и расцарапанное лицо - наверное, даже злобные ведьмы из любимых историй Элис и то не были столь же страшны, как я - некрасивая, неуклюжая, нелепая... Мне нестерпимо захотелось расплакаться, но благородные дамы не плачут прилюдно.

- Мне жаль, что я причинила вам столько неудобств, - глухо сказала я, не поднимая глаз.

Прошуршали шаги, и на меня упала тень подошедшего ко мне рыцаря.

- Никогда не встречал такой слабой и упрямой девы, как вы, - сказал он, наконец прекратив обращаться ко мне в третьем лице. - И это в порядке вещей. Нет нужды пытаться доказать мне и себе, что вы сделаны из стали. Девы должны быть покладисты и нежны, как шелк, иначе даже в брачную ночь приходилось бы ложиться в постель в доспехах!

Я негодующе подняла брови, а он вдруг подмигнул мне и отвернулся, предоставив мне гадать, каким образом мрачная серьезность, с которой он говорил со мной на прогалине, полной мертвецов, и эта ехидная дерзость могут уживаться в одном человеке.

Ночь вступила в самую глухую пору - все кругом было окутано непроницаемой чернотой, было очень тихо, и только пляшущее и потрескивающее пламя костра нарушало мрачное владычество тишины и темноты. Мы сидели у костра друг напротив друга, ни слова не говоря. Мой спутник первым нарушил молчание.

- Леди знает какие-нибудь легенды или песни? - вдруг спросил он, и я вновь не сразу сообразила, что он имел в виду, знаю ли их я.

- Да... - растерянно ответила я, не зная, к чему он клонит. - И много! Я очень люблю истории и сказки, с самого детства. На придворных пирах мои сестры всегда веселятся и танцуют, а я слушаю чужеземных менестрелей и сказителей и порой даже забываю о праздничных яствах - настолько увлекательны бывают их слова...

Мне почудилась улыбка, тронувшая его губы. А впрочем, возможно, мне просто показалось это в игре дрожащих танцующих теней.

- Леди не окажет мне честь, поведав одну из этих историй? - спросил он не то с легким ехидством, не то со снисходительным интересом, не то с интересом неподдельным.

Я растерялась от этой негаданной просьбы, но, разумеется, не могла отказать и принялась торопливо перебирать в памяти все ведомые мне легенды, словно любимые украшения в богатой резной шкатулке.

- Это любимая история моей младшей сестры, - начала я, наконец выбрав одну из этих словесных драгоценностей. - О Ледяной деве и смертном юноше. - Я примолкла, ожидая от него какого-нибудь ответа, согласия слушать или еще чего-нибудь, но не услышала ни звука. Глубоко вздохнув, я опустила взгляд на мерцающие в костре угли и чуть нараспев начала:

- Говорят, они встретились на закате. Цвели эдельвейсы и бессмертники, сухо шелестели мертвые травы на горных склонах, безжизненными изломами, словно хребет павшего дракона, черневших на фоне золотого вечернего неба, где луна прощалась с солнцем, хрустальные слезы ледяного ручейка безответно струились по щеке скалы, овеваемой ветром, а где-то там, в вышине, парил одинокий и свободный орел, призрачной тенью кружа в бледном золоте безжалостных на такой высоте лучей. Медленно умирал день, и Ледяная дева пела ему прощальную песнь, вплетая свой голос в переливы быстрой стремнины, кружась в призрачном сплетении иссохшего тростника и белых звездочек камнеломки. Забытая горная тропка привела к ней нежданного гостя в этот последний час, когда душа минувшего дня отлетает в мягкие объятия ночи, и, замерев на краю света и тени, он смотрел на нее, и закат зажигал пламенное зарево в его зеленых, как горный мох, глазах, а белое лицо Ледяной девы тонуло во мраке, и хладная луна заливала их ледяным молоком.

Ночь благоухала холодом, росой и страстью, сминались под их ногами увядшие травы, и ветер пел им отчаянные песни, переплетая их волосы — ее черные, как ночное небо, и его золотые, как отгоревший закат. Невзрачные белые цветы ломались под его пальцами, свиваясь в венок, которым он короновал ее, словно свою Майскую королеву. На мерцающем инее оставались их следы, алмазные изломы льда манили взор, звезды осколками этого льда горели высоко на небосводе. И снег обжигал ее кожу холодом, а его поцелуи — теплом, и одинаковый дикий огонь горел в их душах, в его бьющемся сердце и ее давно застывшем. И пусть это была зима, пусть веселые языки костров не озаряли мглу и счастливый гомон селян не заглушал таинственную сагу ветров, и не было вокруг шестов с лентами и шумных хороводов, для Ледяной девы это все равно была Майская ночь — пьяная, безумная и прекрасная. Человеческая.

Я замолчала, почувствовав, как к щекам приливает кровь от мысли о том, что было дальше в этой запрещенной отцом страшноватой сказке, и мой слушатель, склонив голову, спросил, как будто прочитав мои мысли:

- И что же было дальше?

- Дальше... - я проклинала себя за глупое, нелепое для взрослой девицы смущение, но ничего не могла поделать. - Дальше они... отдались своей любви без остатка.

Незнакомец усмехнулся, явно позабавленный этим изящным определением, но ничего не сказал, а я, вдруг рассердившись на его несерьезность, продолжила историю задрожавшим от непонятного желания впечатлить своего слушателя голосом:

- А после Ледяная дева вонзила холодные зубы в его горло и пила его кровь, и вкус его любви смешался со вкусом этой крови, алыми брызгами живого пламени вспыхивавшей на снегу, и его жизнь была ее майским вином. Она забрала его жизнь, но он все равно ускользнул от нее... А Ледяной деве лишь осталось согревать холодными поцелуями его мертвые губы, на которых не таяли больше снежные искры, и над ними сменялись равнодушные дни и ночи, снежные вихри осыпали их белыми зернышками, точно счастливых молодоженов, и она хотела, чтобы так было всегда – лишь он и она. И повенчавшая их смерть. А потом он открыл глаза, и в них бился кровавый холод, как и в ее глазах. И с трепетом его ресниц кончилась ее страшная и нежная сказка — она прочла это в его взгляде. Прильнув к его груди в беззащитной попытке на миг продлить уже ушедшую магию, Дева спросила, как его имя и...

- Зачем? - вдруг перебил меня рыцарь.

- В имени — сила, - немедленно ответила я и, поддавшись порыву, снова задала свой безнадежный вопрос, надеясь, что все-таки заслужила право услышать на него другой ответ: - А как ваше имя?

Он только усмехнулся и ответил на мой вопрос своим:

- Как звали героя этой истории?

- Никто этого не знает... - разочарованно ответила я. - В истории его имя не называют. Наверное, он так и не сказал его Ледяной деве.

Незнакомец снова улыбнулся, на этот раз широко и по-мальчишески весело.

- Завтра леди вернется в замок, и о ее приключениях, несомненно, сложат легенду или песню, - сказал он. - Так пусть в ней мое имя тоже останется неназванным. А сейчас леди пора спать. Я подежурю.

Поднявшись на ноги, он сбросил с плеч свой плащ, отвесил мне галантный полупоклон и протянул мне тяжелую ткань со словами:

- Чтобы леди не замерзла за ночь.

Я хотела было ответить вежливыми словами благодарности, но не смогла, глядя на его протянутую ко мне руку и вдруг перестав дышать. Он держал плащ левой рукой, так легко, как будто тот совсем ничего не весил, пламя костра освещало рукав его легкой светлой рубашки, просвечивая сквозь ткань бледным золотом, и я явственно видела, что на ней нет ни капли крови. А ведь он был ранен там, на поляне!.. Ранен в левое плечо - не опасно, но наверняка очень болезненно, и он берег руку все то время, что мы шли, но так и не дал мне перевязать рану, и рукав должен был задубеть от крови за все это время...

Видимо, решив, что я уже сплю с открытыми глазами, рыцарь усмехнулся и, подойдя, набросил свой плащ мне на плечи. Огненные отсветы костра заиграли на его коже под полурасстегнутой рубашкой, я увидела длинную полосу старого шрама у него на груди, и вновь желание коснуться его, стереть с его тела эту страшную черту захватило меня, заставив дыхание и сердце сбиться с ритма. А затем короткий порыв ветра, будто посланный небесами намеренно, чтобы остудить мое бесстыдство, обдал лесным холодом мое лицо, взлохматил волосы и мне, и моему спутнику, и на мгновение отвел в сторону его распахнутый воротник. И я успела заметить, что ни следа раны не было на его плече. Ни капли крови, ни малейшей царапины.

Ледяной, суеверный ужас инеем пополз по моей спине. Как такое возможно? Кто этот человек и... человек ли он?

Я была уверена, что не смогу заснуть, мучимая этим вопросом, готовая в любой миг увидеть, как мой спаситель сбрасывает мнимую личину человека и обращается в леденящее кровь чудовище, подобное Ледяной деве из моей глупой сказки, но ошиблась. Слабая женская натура взяла свое, и я уснула, едва опустив голову на прикрытый плащом корень, сегодня заменивший мне подушку.
___________
Вот и второй главный герой появился. И мне будет очень интересно услышать ваше мнение по его поводу на Форуме