Глава 4

Она сильно изменилась. То ли потому, что я впервые за много месяцев смотрю на неё через экран телевизора, то ли потому, что вообще впервые за несколько месяцев смотрю на неё. Как бы то ни было, выглядит Свон паршивенько. Именно паршивенько. Привычная бледность уже не просто пугает, она как вызов всей системе медицинского обеспечения. Глядя на Беллу, так и хочется сказать — мир трещит по швам, но держится девочка с достоинством. К тому же на этот раз за команду «достоинства» играет элегантный строгий чёрный костюм и белая — как из рекламы отбеливателя — рубашка. Такая же белая, как сама Белла. Приглядевшись внимательнее, я прихожу к выводу, что Белла всё-таки белее на несколько оттенков. Не лишний довод в пользу смены канала, но что-то меня удерживает, и, вместо того чтобы отрубить телевизор, я прибавляю звук.

— Отлично! У меня там гора дел, а он не нашел ничего лучше, чем пялиться в ящик! Братик, ты и так всю жизнь ничего не делаешь. — Соня набрасывается на меня подобно тропическому урагану — упреки ее столь же сокрушительны и неожиданны. Интересно, у всех сестры такие авторитарные дамочки, или мне одному выпало подобное счастье? Сколько себя помню, вечно Соня мной руководила: ещё в школе она заставляла таскать учебники, подвозить на вечеринки и прикрывать перед родителями. Да чего мне только не приходилось делать: забирать вещи из прачечной, оплачивать штрафы, заказывать такси, таскать пьяную сестру на руках, ходить по магазинам, приходить в больницу с охапками цветов, чинить машину и делать ремонт. Надеюсь, что помощь в организации свадьбы станет последним поручением в этом поистине нескончаемом списке, и через два дня со всей торжественностью я передам сестру в руки её нового избранника. Пусть он теперь выполняет всю чёрную работу, постепенно превращаясь в бесправного раба.

— Соня, дай мне три минуты, и я тебе помогу, сделаю всё, что попросишь. — За неимением лучших средств защиты я обезоруживающе ей улыбаюсь, но сестра за столько лет успела изучить весь скудный арсенал моих улыбок и попросту их игнорирует.
— Напомни мне, сколько раз я эти слова слышала?
— Ни разу, Соня. Ни разу. Я же приехал сразу, как только ты позвонила! Да я трубку положить не успел, как уже кинулся к машине. — Но все мои доводы заставляют Соню лишь удручённо качать головой.
— Врунишка. Ты не помогаешь, а просто-напросто торчишь в моей гостиной и смотришь мой долбаный телевизор. Мог бы не приезжать, или тебе отключили кабельное?
— Соня, ради Бога. Всего пять минут.
— Или полчаса.
Тут в комнату вваливается будущий член нашей семьи — жених Сони. Но для меня-то он навсегда останется тем ещё хреном собачьим. Не люблю его.
— Публичная казнь? Неужели экологи добились своего и распнут, наконец, эту несносную Свон? По-моему так и давно пора.
Мне остается только зубами скрипеть от его высокомерного тона и ещё более высокомерной мины. Кого интересно этот урод пытается ввести в заблуждение, изображая скучающего аристократа на приеме у королевы Англии. Уж не для меня ли вся эта «блестящая» актёрская игра?
— Ненавижу подобных людей.
— Ты хотя бы отдалённо знаком со Свон для того, чтобы судить?
— О! — Соня хватается за голову и с видом глубоко оскорблённым уходит на кухню, вымещать злость на несчастных поварах. В тот момент, когда она хлопает дверью, из телевизора доносятся сказанные хорошо знакомым ледяным и вместе с тем будоражащим нутро тоном, слова:
— Пошли вы все на хер.
На хер? То есть как это? Она сказала — пошли вы на хер? Днём? Во время прямого эфира? Сильно. Смелый поступок. И, как многие смелые поступки, он безрассудный и с далеко идущими последствиями. Вот за такое послание Свон точно распнут. Со вкусом и знанием дела. Потому что теперь за неё возьмётся не кучка полоумных экологов-дилетантов, а последователи самого Торквемады.
— Обалдеть, — с придыханием выдавливает Сонин избранник. — У этой бабы точно не всё в порядке с головой.

Тут уж я впервые в жизни с ним согласен. Согласен полностью и безоговорочно.

Подавленный и пришибленный, следующие несколько часов я, как и обещал Соне, молча помогаю в подготовке свадебного торжества, не вдумываясь и не размышляя. Действую как автомат и стараюсь ни в кого не врезаться и ничего не разбить. Я даже жениха Сони не замечаю и не реагирую на его идиотские шуточки. Туда-сюда, из одной комнаты в другую. На кухню, в сад. Принести цветы, подать стремянку, подержать гвозди. Помочь, поднести, поддержать. Позвонить, ответить. В этой круговерти я машинально извлекаю затрезвонивший мобильный и, не глядя на кран, жму кнопку приёма.

— Я знаю, что это не самый разумный поступок. Но ты, оказывается, единственный человек, который знает обо мне столько всякого дерьма и которому я при этом ещё могу доверять.
— Здравствуйте, мисс Свон.
— Новости ты, полагаю, уже видел? — Продолжая игнорировать правила вежливости спрашивает Белла. Голос её, вопреки ожиданиям, звучит бодро и ничуть не выдаёт кипящих в душе чувств. То есть, по моему мнению, они должны бы там кипеть и наверняка кипят, иначе стала бы Свон, ледяная как брусок золота, посылать всех да прямо с экрана телевизора в дневной прайм-тайм.
— Видел, и это было подобно самоубийству.
— Не переживай. Мелочи, херня. В конце концов, у меня целая толпа адвокатов, и им давно пора заняться работой.
— Тогда значит, всё замечательно. Всё в порядке? — Мне хотелось бы иметь больше уверенности в голосе, утверждать, а вместо этого получается только спрашивать.
— Нет, не всё. Где ты находишься? Дальнейшее не для телефонных переговоров.
— Я в Финиксе. Через несколько дней у моей сестры свадьба.
— Мои ей сочувствия. И если думаешь, что я шучу, так знай, я говорю это искренне.
— Откуда вы знаете, что её жених — мудак?
— Ты серьёзно? О Боже, — Свон глубоко вздыхает. — Ты считаешь, что я наняла на работу первого попавшегося типа? Что не проверила твою родословную до седьмого колена? Боюсь тебя разочаровывать, но моя СБ приволокла мне такое досье, что опубликуй я его, вышел бы десятитомник. Довольно скучный, но тем не менее пространный и обстоятельный.
— Погоди-ка, то есть ваши карманные недоумки вытащили на свет божий всё моё грязное белье?
— Ну разумеется. Слушай, если хочешь возмущаться по этому поводу, пожалуйста, но позже. Я уже почти в аэропорту и скоро буду на месте.
— Нет. — Но Свон отключает телефон. И если я действительно хочу высказать претензии, то мне придётся это делать при личной встрече, глаза в глаза. Боюсь, на подобный поступок у меня не хватит смелости. На что Свон, конечно же, и рассчитывала.

***

Первое что говорит мне Свон при встрече:

— Ну и дерьмо же этот Скай-Харбор. Обслуживание просто кошмарное. Как после такого люди вообще отваживаются летать! Или это потому, что я летела эконом-классом? А ты тут как?
На Свон поверх костюма куртка с капюшоном, очки «Рэй Бэн» и бейсболка с символикой местной баскетбольной команды «Финикс Санз». В руках нет даже сумки, только подтаявший конус клубничного мороженого. Она как девочка подросток, на летние каникулы приехавшая из дорогого и престижного колледжа, где оборжалась колёсами.
— В Детройте было посвежее. — Это второе, что Свон говорит. Я продолжаю молчать.
— Кончай изображать королеву драмы. Я приехала поговорить с тобой, как с разумным человеком, а не как с девицей в период гормональной перестройки.
— Это опять про Эдварда Каллена?
— Это вообще-то про меня. И я не могу продолжать разговор на трезвую голову.

Так я и узнал границы возможного для Свон. Она не может говорить о Каллене, предварительно не напившись. И мне, как в прежние времена, остаётся молча принять условия Беллы и плестись за ней следом, так словно вокруг не тот самый Финикс, где прошло моё детство и не тот самый, куда Свон прилетала меньше часа назад.

Прерванный разговор мы продолжаем только после того, как уровень алкоголя в моей крови зашкаливает. Не знаю точно, каков он, но он явно выше разрешённого для водителей. Свон же, выпившая ещё больше, сидит за рулём своей прокатной тачки. Рука с массивным платиновым браслетом часов покоится на руле. Я себе кажусь застывшим в неподвижности, застрявшим в невесомости. Единственное что вообще движется так это маленькая стрелочка на спидометре, проскакивая одну отметку за другой и стремясь лечь горизонтально. Как рабочая лошадь, которой непременно нужно завершить свой путь и наконец-то упокоиться с миром.

— Я говорила с ним. Предложила уйти.
— А. — Я её почти не слушаю и рывками хватаю воздух, влетающий из открытого окна и больно бьющий по раскрасневшемуся лицу. Чувство невесомости постепенно проходит, уступая место страху. Может быть, я и пьян, но до меня начинает доходить грозящая нам опасность. За рулём женщина. Пьяная. Расстроенная и разозлённая. Её слезы блестят, как слезы матери-земли, те самые, что люди прозвали алмазами.
— Какой тут поднялся скандал, тонны пыли взмыли ввысь, — Свон усмехается. — Он отказался. Первый, быть может, мужчина, отказ которого задел меня за живое. Наверное, потому, что мне и самой впервой было не всё равно. Как будто он протоптал дорожку к моему сердцу, и ничего уже теперь не поправить. Дорожка хоть и узкая, но никогда не зарастёт.
— И что ты сделала? — Три выпитых на брудершафт стакана дают мне право говорить Свон «ты». Хотя какая разница, она всё равно погружена в собственные мысли и ничего не замечает. Особенно меня печалит тот факт, что не замечает она вещей достойных внимания — знака ограничивающего скорость и светофоров.
— Сказала в приступе ярости своим адвокатам — уничтожьте фирму Каллена. Камня от камня не оставьте от их офиса. Но Каллен не из тех, кто будет молча отбивать удары. Кончилось тем, что он натравил на меня свору капающих ядовитой слюной экологов. Как будто других проблем мне мало. Ты разве газеты не читал?
— Нет. Я и телевизор-то сегодня случайно включил. Только потому, что был у сестры. Предпочитаю держаться от подобного дерьма в стороне. Это помогает сохранить нервы.
— Ах, ну да. Да, — Свон ударяет себя по лбу. — Я же читала. И мне весьма нравится твой взгляд на вещи. Жаль, что я не могу себе подобного позволить.
— Но ты можешь позволить себе большее, например, сказать нескольким миллионам зрителей, чтобы шли на хер. А потом просто встать и уйти, купить билет до Финикса и вломиться в мою жизнь.
— Могу. Но я не вламывалась. — Свон резко кидает машину вправо, объезжая выброшенную кем-то на дорогу банку из под содовой. — Если ты не забыл, то я сначала позвонила.
— Офигенный знак вежливости от вашего Величества! Я не забыл. Уведомила, чтобы встречал с цветами. Ты даже не спросила, хочу ли я тебя тут видеть, или мне вся эта ваша история уже поперек горла встала.
— Интересная постановка вопроса. — Свон останавливает машину. И как бы меня её поведение ни напрягало, в глубине души я облегчённо вздыхаю: теперь-то мы точно ни в кого не врежемся. — Держи. — Перед тем как выйти Белла выдёргивает ключи из замка зажигания и кидает их мне. Жест чисто демонстративный и явно лишний, но Белла любит такие маленькие спектакли.

Выпитые коктейли делают меня заторможенным, и я не сразу принимаю решение: остаться в машине или же последовать на заплетающихся ногах за Свон. Откуда мне знать, не захочет ли она повеситься на ближайшем дереве. Вообще, не знаю, есть ли поблизости деревья, и был ли на Свон ремень для того, чтобы она могла осуществить своё намерение. Если на то пошло, я до сих пор не уверен относительно её намерений. А между тем Белла практически полностью растворяется вдали, исчезая из поля зрения. Она где-то впереди, но если этого не знать, то легко представить, что её там нет. Как было бы здорово, если бы её и в самом деле никогда не было в моей жизни. Если бы она могла вот так просто уйти. Исчезнуть где-то между фонарных столбов и нагретого асфальта и больше не появляться. Но какая-то грёбаная кармическая нить нас словно привязала друг к другу, и я распахиваю дверцу «БМВ» (Финикс, тут не достать «Континенталь») только с тем, чтобы окунуться в ночь. У меня нет плана, нет идей, нет мыслей и нет особой надежды на успех.

Сначала я нахожу туфлю. Минут пять верчу в руках и пытаюсь понять одну простую вещь: и как мы вообще смогли благополучно доехать туда, куда доехали? Каблук тонкий и хищный, как стилет. Это скорее орудие убийства. Кроме того, есть несколько бриллиантов. Настоящая туфелька принцессы. Куда же, чёрт побери, подевались кроссовки, и что творится со Свон? Почему она это больше не она? Меня начинают одолевать самые худшие подозрения. А впрочем, успокаиваю я себя, она же прилетела в Финикс прямиком с какой-то долбаной конференции. Это объяснение могло бы снять многие вопросы, но далеко не все. Мне всё ещё тревожно. А выпитый алкоголь и давящая со всех сторон темнота не помогают расслабиться.

— Свон! — Кричу в темноту. Не дождавшись ответа, швыряю во мрак туфлю. Глухой удар и больше ничего. — Свон!
— Твою мать, я зажигалку в машине оставила. — Белла возникает посреди дороги через пять минут — ровно столько мне требуется на то, чтобы охрипнуть и начать всерьёз обдумывать сложившуюся ситуацию. Как ни в чём не бывало, она смотрит на меня. — А где моя туфля? Я её, кажется, потеряла.
— Выкинул, — говорю я.
— Между прочим, она недешёвая.
— С каких это пор Белла Свон разгуливает по шоссе в туфлях?
— Такая херня, — Свон отмахивается. — Я наняла себе парочку пиарщиков, идиотов, которые следят теперь за моим имиджем. Они считают, что мне стоит делать упор на женственность. Сама не знаю, какого хрена я их слушаю. То есть советы мне никогда нужны не были, да и сейчас мало что изменилось. Просто, просто я не знаю, чем себя занять, мотаюсь, как неприкаянная, от одной крайности к другой. Такое вот у меня теперь развлечение. Не даю себе отдохнуть, встать и задуматься.
— Неужели на комбинате нечем себя занять?
— Он больше меня не вдохновляет. Мне его мало. Я ищу недостающие детали.
— Вряд ли тебе не доставало пары идиотов, несущих всякую чушь и огребающих за это нехилые бабки.
— Я просто подумала, что нельзя возглавлять крупный холдинг и ходить в рваных футболках. Наверное, это тоже было неправильно, было моей ошибкой. Я всё делаю не так и теперь стараюсь исправиться.
— Мне больше нравилась Белла Свон, которой было плевать на общественное мнение и которая не искала ни одобрения, ни прощения.
— Всё летит к чертям. Я потеряла свою уверенность. Я себя потеряла. Он меня разбил на сотни частей. Мне не собрать осколки воедино, и я стараюсь выстроить хоть что-то новое, что-то получше прежней меня.

Белла ещё долго говорит. О том, что не так всё плохо как кажется и что она послала экологов просто для того, чтобы получить свой маленький тайм-аут. Чтобы журналистам не пришло в голову искать причину её внезапного исчезновения, она придумала хорошую причину сама. Но всё это как-то не вяжется с бледным лицом, с помутневшим взглядом глаз, которые принято показывать в рекламе глазных капель: красные, уставшие, больные. Знает ли яблоко, что оно сгнило изнутри? Полагаю, что знает, просто не хочет в этом признаваться и привыкло считать себя самым лучшим и желанным.

Мы снова грузимся в машину, едем в ближайший круглосуточный магазин. Свон продолжает жаловаться на жизнь и лить слёзы по Каллену. Мы пьём. Ещё пьём. И пьём. Я даже не знаю, что мы пьём. Окружающая действительность приобретает весьма условные, размытые очертания, сливаясь в несколько светлых полос, — кажется, восходит солнце. Последнее что я помню, это как Свон бьёт портье башкой об стойку, требуя ключи от люкса и немедленно.

Моё последнее воспоминание здорово помогает, когда я просыпаюсь в камере. Странное ощущение. Тело ломит, и лежу я в какой-то луже. Прежде чем я успеваю испугаться, чьи-то руки подхватывают меня с пола и прислоняют к ближайшей стене.

— Очнулся, пьянчуга? — Сквозь плёнку набегающих слёз я не могу как следует разглядеть говорящего. Вроде бы это мужчина в форме, лет за сорок и с пустым пластиковым ведром. Ещё двое стоят чуть в стороне, в руках у них дубинки — на всякий случай.
— Идти можешь?
— Да, — хриплю я, не будучи уверен в правильности ответа и не испытывая в душе ни капли уверенности. Но попытаться-то стоит. Меньше всего мне сейчас хочется, чтобы меня волокли эти уроды с дубинками.
— Тогда вали на выход.

Дезориентированный и хватающийся за давно не мытые липкие стены, я кое-как добираюсь до выхода из участка. Копы в меру своих сил помогают мне тычками в спину. Как только я оказываюсь на улице, то падаю снова, сжав голову руками и мечтая о глубокой тёмной могиле. Солнечный свет буквально разрывает мозг, и без того похожий на плавающую в спиртовом растворе сплошную гематому.

— Утро доброе. — Откуда-то сверху доносится бодрый голос Свон. — Держи. — Дзын, буль-бульк, дзын. На дорогу рядом опускается нечто из стекла. Не раздумывая, отнимаю правую руку от головы и слепо шарю перед собой. Нащупав прохладное горлышко, хватаюсь за него и одним рывком притягиваю бутылку к себе. Пью, не различая вкуса и не делая перерывов даже для того, чтобы заглотнуть воздуха.

— Хватит. — Свон с лёгкостью вырывает из моих ослабших пальцев спасительный эликсир. — Вставай. Мне уже опротивело это место.

Кое-как доползаю до машины. Мне плохо. Очень плохо. Так плохо, что не остается сил даже обдумать, почему Свон так хорошо. Хотя у неё опыт в подобного рода делах побольше моего. Остаётся надеяться только на то, что вчера этот самый опыт не позволил случиться ничему непоправимому, например убийству.

Между тем Белла пытается рассказывать моему бесформенной грудой возлежащему на заднем сидении телу об утренних событиях. В версии Свон есть не только вонючая, узкая камера с недружелюбными копами и мигающие галогенными лампами коридоры с застоявшимся запахом плесени. Там есть несколько часов отборной ругани на трёх языках как минимум. Адвокаты, принёсшие вместе с избавлением из плена, удобные кроссовки. Бешеное желание кого-нибудь убить и закурить одновременно. А ещё судебные иски за незаконное удержание.

— Голову даю, сегодня к обеду вся грязь будет в газетах, — заключает Свон. — Кто-нибудь что-нибудь видел, кто-нибудь что-нибудь сфотографировал, или копы проболтаются. Моей репутации это вряд ли способно сильно навредить, а что скажешь про твою?
— Думаю, не так уж плохо попасть на первые полосы всех газет в качестве спутника Беллы Свон. — На то чтобы всё это сказать мне требуется десять минут, сотни судорожных вдохов и три поворота.
— Поверь это гораздо хуже, чем попасть на обложку в обнимку с Усамой.
— Переживу.
— Куда тебя отвезти? Мне нужно к обеду быть в Детройте.
— А что наш сеанс психотерапии закончен?
— Ты здорово мне помог, — Свон улыбается. — Я могу позволить себе сорваться, но не сойти с дистанции. Ты ведь не думал, что я всё брошу только потому, что внутри у меня Хиросима и всё меня достало. Это надо пережить и я уж как-нибудь переживу.
— Распадаясь, любовь образует очень сильную кислоту, способную выжечь душу дотла.
— Не нужно говорить мне о химии. Я разбираюсь в ней получше тебя. И любовь ничего общего с химией не имеет. Она не укладывается в формулы и не подчиняется законам, иначе давно бы уже вычислили коэффициент счастья и научились спасать самые безнадёжные браки.
— Но как же Каллен?
— У меня встречный вопрос: как же те люди, за которых я отвечаю, которые на меня работают? — Свон делает глубокий вдох. — Так куда тебя отвезти?
— Только не к сестре. Если она увидит, до какого состояния я напился, то убьёт нас обоих.
— Ладно, значит в отель.

Оказавшись в номере, я первым делом ложусь спать. И только окончательно проспавшись и протрезвев, спускаюсь в ресторан ужинать. После неспешно принимаю душ и чищу зубы. Как могу, оттягиваю неприятный момент. И всё же набираю номер одного своего армейского друга. Он мне должен, обязан жизнью. Если точнее, то своим добрым именем, что для него фактически синонимично жизни. Поболтав пару минут ни о чём, я осторожно перехожу к сути своей просьбы. На том конце повисает молчание, сгущающееся с каждой секундой, с каждым сказанным мною словом.

— Ну раз ты уверен, что хочешь с ним встретиться. Хорошо, — наконец-то выплёвывает трубка, и молчание разлетается ледяными осколками. — Я позвоню.
Звонка приходится ждать несколько месяцев, и только вначале зимы я получаю желаемое — встречу с Калленом-старшим.

Моя задумка почти бредовая, она пришла ко мне в полупьяном состоянии, и, протрезвев, я уже не был уверен в её продуктивности и гениальности, но всё же решился попробовать. Хуже всё равно быть не могло. Что вообще может быть хуже, чем ощущать на своей шкуре чужую трагедию и переживать весь этот кошмар? А раз ни Белла, ни Эдвард сами не могут разрубить затянутый ими же гордиев узел, так почему бы этим не заняться мне.

***

— Белла Свон? — Каллен-старший не кажется поражённым в самое сердце моим сообщением. Его приятный, слегка хриплый от простуды голос так ни разу и не срывается. Не человек, а очередной гранитный обелиск. — А знаете, как профессионал она мне очень симпатична. Разумеется, в моё время женщине, какой бы она ни была, ни за что не удалось бы достичь подобных высот. Но теперь, когда кресла стали раздавать всем подряд, совсем другое дело. — Он делает неопределенный жест иссохшей рукой, несколько секунд задумчиво смотрит в пространство, а после невесело усмехается и продолжает: — Среди нынешнего сброда Свон прямо-таки бриллиант в куче мусора. Генеральный директор, когда вы слышите это словосочетание, что первое вам приходит в голову? Лоботряс. Избалованный дурачок, «золотой» мальчик или девочка. И пока помощники пашут, он или она может спокойно нюхать кокаин где-то в районе Гавайских островов, гонять на элитных машинках и наслаждаться радостями доступного секса. К этому все стремятся, но никто не стремится вкалывать по двадцать три часа в сутки. Белла Свон — приятное исключение. Я знаю, сколько она вкладывает в холдинг, я знаю, что она умна и расчетлива. Она гений. На неё молиться можно. Но как человек она меня пугает. Я вам честно говорю, что боюсь Беллы Свон. И не уверен, что моему сыну нужна такая пара.
— Насколько мне известно, Белла Свон не торгует наркотиками и не убивает людей. А то, что она использует не совсем законные схемы, так это вообще нельзя считать в наше время преступлением. Обычная составляющая бизнеса. Да и от криминала она держится на расстоянии.
— А вы, я смотрю, подготовились. Ваш друг из ФБР помог?
— Отчасти. К тому же я и лично с Беллой успел поработать.
— Да, но вряд ли она вам что-то такое о себе рассказывала. Свон скрытная, она не спешит делиться своими душевными переживаниями со всем миром.
— И всё же, она не производит впечатление человека ужасного и пугающего. Так в чём же дело?

В этот момент вышколенный и одетый словно манекен в бутике официант — его костюм явно лучше моего, взятого напрокат пиджака и адски тесных брюк со стрелками — приносит заказ. Экзотический салат для Каллена-старшего и стакан минеральной воды для меня. Возникает неизбежная в таких ситуациях пауза, которая длится всё то время, что мой собеседник наслаждается трапезой и воздаёт должное коллекционным красным винам. Я терпеливо цежу минералку и жду.

— Заметили, что в её городе нет ни мафии, ни серьезной организованной преступности? — раскуривая сигару, наконец-то говорит Каллен-старший.
— Признаться, нет. Я мало времени проводил в самом городе, всё больше на комбинате или в командировках.
— Её боятся даже мафиози. Я не знаю как, но она изгнала из города наркоторговцев, бандитов, убийц и прочих подонков. Оставила только проституток. Как видите, Белла Свон отнюдь не проста и держит в стальном кулаке целый город, от низа до верха. Она непотопляема. Этим она меня пугает. У человека, понимаете, должна быть слабость.
— По-моему её слабость — это Эдвард. — Я делаю паузу. — Мистер Каллен, поймите, ваш сын тяготится своим местом. Он согласился только ради вас только потому, что вы так хотели и что он привык уважать вашу волю. Но он всё равно не будет счастлив. Дайте ему свободно выбирать. Может быть, у него ничего и не выйдет с Беллой, но, по крайней мере, он сможет найти занятие по душе, собственный путь и в совершенных ошибках будет винить не вас, а себя. Я просто прошу дать ему свободу, отпустить.
— Полагаете, это разумно? — От внезапного и мощного, как бросок стилета, взгляда проницательных ярко-голубых глаз меня пробивает озноб. Собраться с мыслями в таких условиях совсем нелегко, и, перед тем как ответить, мне приходится сделать над собой усилие.
— Я не знаю, разумно это или глупо, но одно могу сказать точно: не всем хочется президентского кресла, кокаина и девочек.
— Хорошо, дадим им шанс. — Голубой лёд глаз обжигает уже не так сильно, слегка подтаивает, и только спустя несколько секунд я понимаю, что так Каллен-старший мне улыбается.