La bestia senza pace



Белла

Я не планировала раскрывать душу, но, поймав во взгляде деда смешинки, вдруг решила, что Роберт лучшая кандидатура на роль собеседника-философа. Прошлое, настоящее и будущее? Почему бы и нет?

И уже меньше чем через час мы вдвоём гуляли по зимнему парку Нью-Йорка. Я даже захватила немножко орешков для белок и птиц.

По припорошенным снегом тропинкам бегали за расшалившимися детьми взрослые. У одной чуть рассеянной мамы из расстегнутой сумки выпали ключи, но она это даже не заметила.

Роберт лишь насмешливо хмыкнул, наверняка представив, как поздно девушка схватится пропажи, а я, окликнув ближайшего ребёнка, подобрала связку и попросила малыша догнать и вернуть их нужной тёте.

— Сколько себя помню, хотела помогать людям, — пожала плечами я, не глядя на скривившуюся рожицу деда.

— И несмотря на это, тебя мало, кто назовёт хорошей девочкой, родная… — Роб кивнул в сторону девушки, к которой подошёл мальчик с ключами. Он подёргал её за юбку, что, кажется, не понравилось растеряше, но хотя бы свои ключи она взяла.

— Нет, ты безусловно лучше меня в плане репутации, до грозного чудовища тебе далековато, но иногда до адресата не доходит ни твой порыв, ни твоя доброта. Так стоило ли обращать внимание?

Грозное чудовище…

Я грустно усмехнулась:

— Стоило. А что до репутации, то ты не прав, дедушка. В Форксе я навела шороху.

— Если бы навела, то не сбегала бы сюда так часто, — отрезал Роб, распугивая тростью шустрых птичек с лавочки.

Я присела рядом. Можно подумать, что мужчина не рад моим приездам. Нет, должна же я доверять хоть кому-то в этой жизни.

Ну что, док… Скальпель?

— Эдвард бросил меня, — из душевной раны, стоило чуть надавить, вскрывая, брызнул гной, я буквально чувствовала его тошнотворный запах, видела покрасневшие края, воспалённое мясо. — Это он причина отъезда всех Калленов. Без предупреждения, тихо и неожиданно уехали, не оставив никаких контактов, как от прокажённой. Эдвард даже не дал попрощаться с остальными. А напоследок назвал меня жестоким, фанатичным чудовищем, потому что я при всех намекнула устроить увольнение учительнице, которая в него влюбилась. Я не рассчитывала, что он и сам влюбится в неё. Но… Уехали они с Кларой вместе. Из-за интересной работы с его отцом я почти не обращала внимание на школу, мы стали меньше общаться, выходить куда-либо. Наверное, ему всё это было необходимо, а я хотела открытий. И до сих пор не понимаю, почему он просто не помог мне, раз поддержал идею изначально. Думаю, он полюбил какой-то эфемерный образ в голове, у которого от меня лишь внешность и пара черт характера. И, когда его хрустальные мечты разбились о мою чугунную задницу реальности, он увидел, что я ни разу не славный бельчонок…

После этой исповеди я чувствовала себя настоящим уставшим хирургом, который только что извлёк пулю из собственного левого лёгкого, которое отравляло, но почему-то не убивало его последние три месяца.

Роберт молчал. Долго. Я была готова к ругани, осуждению, смеху, даже к тому, что сейчас дед позвонит своим знакомым и зловещим голосом попросит найти из-под земли Эдварда Каллена и «поправить ему здоровье». Но ответной откровенности дедушки я не ожидала:

— Твоя бабушка пятнадцать лет пыталась сделать из меня верного демократам тупого провинциала, который бы разговаривал со старым телевизором, брал в кредит старьё вместо машины и свой единственный выходной тратил на газон и барбекю с соседом, пока жена готовила воскресный пудинг. Для многих людей так выглядит американская идиллия, и не мне их осуждать. Каждый выбирает свой путь сам, каждый отвечает за свой разум после выбора. Мэри жила так со своей матерью и отцом и всегда приводила в пример их долгий и счастливый брак. Лишь я один знал, что у тестя давным-давно есть любовница в соседнем квартале, и мог бы быть ребенок. Меня было поздно перестраивать, Белла, мне рано надоело быть самым образованным среди местных лесорубов. И я уехал. Уехал не от семьи в общем-то. Скорее от себя прежнего к себе лучшему. Но сейчас я с благодарностью смотрю на свой прошлый брак и то, чем он заканчивался. Я почти забыл, как мать Рене проклинала меня, материла и бросала новые тарелки вслед машине, на которой я уезжал. Всё, что копилось во мне эти болотные годы, превратилось в тот кипящий энтузиазм, который очень помог мне на первых порах не закончить всё, притащившись обратно в Форкс зализывать раны, полученные в этих каменных джунглях, где каждый сам за себя, дорогуша. Моя резкая эволюция от тихой никчёмной амёбы до грозного старого волка была болезненной. Мне ломали рёбра, колени, челюсть, а бейсбольная бита проверяла на прочность мой череп. Я не сдох просто потому, что хотел стать сильнее… Очень быстро стать сильнее. Через пару лет я нашёл тех парней, что ещё до твоего рождения делали фарш из моего тела, Белла. Всех их ты можешь видеть в моей охране. Моя стая. Я вернулся к ним, став сильнее, и позволил этим прошлым головорезам стать рядом со мной. Ни один не отказался. И я точно знаю, что они прикроют мою дряхлую задницу в любой момент. Забавно, но сейчас их даже нельзя перекупить, я проверял. Но вернись я в Форкс — бедный, раненый и побитый — Мэри бы не сказала: «Ничего, дорогой, сейчас ты отдохнёшь и в следующий раз у тебя все получится…»

— Она бы тебя добила, — внезапно поняла я, вспоминая Эдварда.

— Да, — спокойно кивнул Роб. — Потому что я разрушил её идеальную картинку семьи… Она не видела перспектив, она видела лишь заданную модель, которой я перестал соответствовать. Я хочу, чтобы ты понимала, Белла, что некоторые парнокопытные со своими рогами и медленным приближением бывают гораздо опаснее зубастых волков. Волк не обидит куснувшего его в забаве щенка, даже не вцепится в подставленную в знак поражения шею соперника, на которого минуту назад скалил зубы. А самец косули легко насадит на рога беспомощную самку, если та не успеет вовремя отбежать. Люди недалеко ушли от животных, милая. Тебе лишь стоит понять — кто ты, и кого ты хочешь видеть в своём окружении.



Спустившись утром за чашкой кофе, я решила по пути забежать в соседний книжный магазин. Позёвывая и жалея, что с напитками мимо полок с английской классикой и прозой не походишь, я бродила, выискивая незнакомые названия книг, которые могли бы скрасить это утро и день…

Это читала. Это тоже читала. Не читала и читать не буду. Читала. Перечитывала. Лучше бы не читала. Перечитывать в шестой раз — это слишком… Лучше бы не читала. О, а это-то новенькое… Ой, нет, Роб не советовал… А вдруг мне понравится? Будет повод обсудить и поспорить…

— Мисс Свон, — протянул совсем рядом глубокий мужской голос с прокуренной хрипотцой, прервав мой затянувшийся выбор. — Какая встреча!

Я задержала дыхание, прикрыла на секунду глаза, тихо хмыкнула и чуть обернулась, чтобы уже невозмутимо парировать насмешливый взгляд старого знакомого. Грановский с довольным видом подпирал стеллаж с литературой по бизнесу.

Улыбнулась:

— Мсье Грановский, вы хотели сказать «которая»?

В тёмных глазах русского барса танцевали кабаре черти. Настойчивое преследование с его стороны продолжалось уже вторую неделю. Каждая встреча подавалась как случайность… Случайность, которая уже восемь раз подряд случилась.

Обычно он начинал охоту за мной после полудня. Я сверила время. Половина десятого. Рекорд.

Вызов, завязанный на взаимной антипатии, добавлял в наше противостояние перчинки. Он даже не пытался играть влюблённого, но был хищником. Я же не собиралась играть в недотрогу, но огрызалась на каждую попытку навязать мне статус дичи.

Однако будь Алекс хоть на треть менее обаятелен, я бы уже начала беспокоиться, но пока его циничная, я бы даже сказала бандитская навязчивость была именно тем лекарством от хандры, лучше которого не смог бы прописать ни один врач или психоаналитик при моём диагнозе.

А ещё меня откровенно забавляли молчаливые, но такие говорящие взгляды деда, которые можно было обозначить язвительным: «Наивный чукотский мальчик… Мне будет его не хватать… Приятного аппетита, внученька».

— Что вы делали прошлым вечером? — дерзкий взгляд, уверенность в победе и очень порочная улыбка мужчины располагали к чистосердечной исповеди и били по голове не хуже трёх быстрых шотов водки.

— Ограбила пару богатых домов, сыграла вничью с двумя гроссмейстерами, избавила от картины Гойя музей Прадо…

Александр то ли в притворном восхищении, то ли в ужасе схватился за сердце:

— Неужели крошка-дочка шерифа читает Сидни Шелдона? — холодный взгляд прошёлся по книжным полкам, и загорелые пальцы вытащили правильную книгу, лениво пролистали и громко захлопнули. — Семейная драма, опороченное доверие, сцены тюрьмы, насилия, преступления, потеря мечты и на десерт — сладкая месть женщины, которая сравняла с землёй обидчиков, стоящих несравнимо выше… Я думал, что американские девочки в восемнадцать читают что-то менее грубое.

Легкомысленно пожав плечами, я вернула всё внимание полкам и их содержимому. В конце концов, Трейси нашла своё место в жизни. А то, что она аферистка, так это характер авантюриста взорвался после скучной работы банковского клерка.

— Затрудняетесь с выбором? — Александр нагло сократил дистанцию, приобнимая за талию.

Я с нежной улыбкой погладила его руку и, добравшись до пальцев, начала сворачивать их в недопустимую анатомией сторону. Руки понятливо исчезли, но расстояние между нами не увеличилось ни на дюйм…

— Постарайтесь тогда представить книгу, с которой бы вы хотели оказаться на необитаемом острове…

— Руководство по постройке лодки, на которой возможно переплыть океан. Только автора не знаю…

Мужчина скривился, но потом хитро усмехнулся, признавая, что повод выбран не совсем удачно для таких прожжённых рационалистов, как мы:

— С лодкой я бы как-нибудь справился, а вот ботанический атлас с перечнем съедобных, лекарственных и ядовитых растений с картинками я бы и сам полистал…

Ха!

Плохая новость: Алекс что-то задумал. Хорошая: в случае попадания на необитаемый остров наша пара выживет, потому что растения блестяще знаю я…

Как-то так получилось, что мы ничего не купили, а за утренним кофе пошли уже вместе. Алекс снова смог показать себя с другой стороны: мы довольно цивилизованно обсудили литературу и экономику, посмеялись над моделью утопии Айн Ренд, помечтали об идеальном государстве, которое реально заботится о детях до восемнадцати и людях после шестидесяти. Я ещё добавила от себя больных и неспособных, хотя Грановский убеждал меня, что всех вылечить нельзя, и если возраст ещё возможно отследить, то симулянты и врачи без совести никогда не переведутся:

— Больные люди вырождают нацию, Белла, в случае тяжёлой ситуации они станут балластом, нуждающимся во внимании, лишним ртом.

— Лишним ртом? — я подняла бровь. — Ты только что внёс в чёрный список писателя Джонатана Свифта, у которого потери слуха случались раз в несколько месяцев, художника Франциско Гойя с той же проблемой и знаменитого композитора Людвига ван Бетховена… Среди гениев, кстати, высок процент больных подагрой, если ты не знал, Гиппократ даже называл её болезнью знати. Всё из-за переизбытка мочевой кислоты, которая действует почти как кофеин, стимулируя умственную деятельность. Среди пациентов твой тёзка, Александр Македонский, Юлий Цезарь, Иван Грозный, Пётр I, Карл XII, адмирал Нельсон, художники, писатели, учёные: Микеланджело, Рубенс, Ренуар, Рембрандт, Стендаль, Мопассан, Филдинг, Тютчев, Тургенев, Ньютон, Лейбниц, Дарвин, так что, может, не будем так категоричны? Подумаешь, человек ходит через боль, а в запущенных случаях почти не двигает опухшими суставами… Кого бы ещё сбросил со скалы двадцать первого века наш спартанец Грановский? Наверное, ты, Алекс, думаешь, что не стоит давать шанс тем, чья болезнь может перейти по наследству? О, да… Гении-шизофреники типа Ван Гога, Линкольна, Чуковского, Паганини и Андерсена с синдромом Марфана показывают тебе смачную фигу, дорогуша!

— А ты знаешь толк в унижении, да, девочка? — расхохотался русский. — Хотя могла бы просто сказать про Стивена Хокинга и не выпендриваться.

— Это были нотки не наигранного восхищения или мне показалось?

— Я бы мог соврать, но сейчас скажу, что тебе показалось, детка, — подмигнул Алекс. — Композиторы, художники, писатели, даже военачальники безусловно важны, однако давай представим, что люди отправляют колонию — осваивать новую планету. Чем им помогут глуховатые композиторы, художники-шизофреники, писатели с подагрой и другие калеки? Чем им подобные помогут в случае апокалипсиса? Считаешь, они смогут прожить без чужой помощи, смогут донести свои идеи миру, который будет думать о выживании, а не о светских мероприятиях?

— Extremis malis extrema remedia, — улыбнулась я.

— Ты меня прокляла? — почесал затылок Сашка. — Я не понимаю твою латынь.

— Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Ты прав, возможно… Все те книги, что мы видели в магазине после апокалипсиса — лишь грязная бумага для растопки. Уверена, что в нужде люди не пожалеют даже первоиздания и черновики великих, вандализм прокатится по городу, помнишь, как в рассказе Брэдбери «Улыбка»? Не сдерживаемые властями недавние граждане начнут мародерство, как было, когда ураган «Катрина» физически опустошил Новый Орлеан… Хорошая демонстрация того, на что способен человек, потерявший контроль над привычной ситуацией… Тогда именно отчаяние жителей, осознавших, что местная власть испарилась и помощи ждать не приходится, привело к быстрой деградации обычного общественного уклада и вспышке анархии.

С блестящими глазами Алекс потянулся ко мне через стол, чтобы доверительно поинтересоваться:

— Как думаешь, через сколько городские штучки догадаются тикать из города?

— Как одна из этих штучек, скажу, что я сначала ограблю охотничий и рыболовный магазин, потом аптеку, или даже возможно, ветеринарную клинику, чтобы не встречаться с наркоманами, потом супермаркет на предмет химии, еды, воды и заскочу в пару музеев, дабы спереть устаревшую технику, которая работает без электричества.

— А как же топливо? Ты понимаешь, что тот же генератор может проработать ещё лет десять-двадцать?

— В случае апокалипсиса крупный город становится потенциально опасным. Топливо можно найти и за его пределами, да и генератор есть почти в каждом фермерском хозяйстве. А вот хороший запас патронов, леска, хорошее ружье и удочка встретится только у таких мужиков как мой отец, а он, поверь мне, редкость. Так что я бы подстраховалась на дорожку. Если у тебя есть удочка и ружьё, ты почти не голоден. Я знаю лекарства, которые не теряют свои свойства даже после истечения сроков годности, а эти знания, поверь мне, будут дорого стоить, учитывая, что сейчас рядовой американец без консультации с врачом даже слабительное не купит.

— Твой дед, я слышал, лет десять не посещает врачей, как-то выжил…

Я закатила глаза. Конечно, выжил, потому что я с лет семи играю с дедулей в доктора…

— А если человечество убьёт модифицированный вирус? А если кардинально изменится климат? Если люди начнут слепнуть, глохнуть, меняться? Что, если это будет вторым потопом? Если человек живёт, он болеет, Саш. Если он живёт нервно и несладко — тем более. Конечно, я буду действовать по ситуации, но я не собираюсь выкачивать то, что может дать город, если могу получить это в другом месте.

— Уйдёшь в леса и дождь? — спросил человек, который наверняка в апокалипсис соберёт свою банду и будет держать в страхе как минимум район. Может, стоит рассказать ему о крысах и других вредителях, которые захватят весь город и станут переносчиками всякой гадости? Пожалуй, он нравится мне не настолько…

— Это почти моя родина.

— Ты путешествовала за пределами Штатов, Белла?

— Не довелось… А вот Данка объездила три континента с родителями-музыкантами… Кстати, как её подруга, я хотела бы поинтересоваться намерениями Павла на её счет…

Раздумывая над чем-то с загадочной улыбкой, Алекс предложил спросить у мужчины лично этим же вечером.

Тот же бар, та же компания друзей и освоившихся туристов из России. Не хватало только Аюши. Данка, хихикая, сдала мне актуальную информацию, я покачала головой и морально подготовилась к представлению. Мы даже успели заключить пари.

— Попрошу минутку внимания, дамы и господа! — встал Алекс, и музыка стала тише, а внимание посетителей обратилось к нам. — Этот город, это место подарили мне роскошную женщину, которой я сегодня решил сделать предложение.

Кто-то ахнул. Кто-то похлопал. Кто-то свистнул.

Я подняла бровь.

Алекс не поленился и встал на одно колено.

В руках бархатная коробочка. В опасной близости от моего лица, которое вот-вот растянет в улыбке. Господи, сделай так, чтобы этот момент увидела Элис.

— Ты согласна?

Из коробочки заманчиво блеснул колумбийский изумруд. Я посмотрела на Данку, которая трясла головой, не веря, что я победила.

Публика ждала моего ответа. Алекс рассчитывал на мой отказ.

А я ответила:

— Согласна!

Предыдущая глава || Следующая глава