Положив трубку, она почувствовала, как сердце сжимают холодные клешни паники. Он, такой красивый, богатый, изумительный, притягательный и очаровательный придёт в её квартиру пить кофе? Ну, нет, этого точно не может быть, совершенно точно.
«Ущипни себя, Белла Свон! Ты спишь, пора просыпаться!» - приказывала она самой себе. И она щипала. За локоть. За руку. За бок. За живот. И вообще за всё, куда могла дотянуться. Потом, очевидно поняв, что это ужасно глупое занятие, она медленно встала и попробовала отключить разум, который услужливо рисовал картинки, выдуманные ею бессонными ночами.
Господи, она столько раз представляла себе, как мистер Каллен, теперь уже просто Эдвард, скажет ей эти самые слова, но никогда, ни единого разочка она не могла подумать, что он скажет эти слова вот так просто.
Она даже расстроилась немножко. Чуть-чуть. Самую малость. Думала, раз он такой весь из себя идеальный, додумается более романтично признаться в своих чувствах. Письмо напишет там, или ещё что-нибудь в таком духе…
Но это она уже из вредности придумывала. Накручивала себя. В голове эхом пронеслась последняя фраза «Я заеду через полчаса». Полчаса! И эта мысль заставила её подскочить так, словно она сидела пятой точкой на горячей сковородке.
Лихорадочно осмотрев своё жилище, она так и не смогла представить в нём Эдварда. Маленькая, но очень уютная квартирка с гостиной, спальней и крошечной кухонькой. В гостиной стоял диван. Действительно, что ещё может стоять в гостиной? Рядом с диваном – кофейный столик, и само собой, напротив столика удобно расположился телевизор. Вдоль стен комнаты на стеллажах теснились книги – наследство от папы, чёрно-белые фотографии в рамках из цветного стекла – единственная память о маме, и маленькие керамические и фарфоровые статуэтки ангелков, куколок, мышек, слонят и несколько таксочек. Стены гостиной (там, где они выглядывали из-за книг) были выкрашены в фисташковый цвет и в солнечные дни стены приобретали золотистое сияние. А утром, когда солнце только всходило, можно было увидеть, как сквозь тонкие шторы пробиваются его проворные лучи и мягко щекочут штукатурку, делая её золотистой, янтарной и даже медной. Именно по утрам она больше всего жалела, что смотрит на эту красоту одна, а ей так хотелось ею с кем-нибудь поделиться. Но больше всего с Эдвардом Калленом. Потому что в этом необычном сиянии было что-то от него. Что-то едва уловимое, но по-своему немыслимо прекрасное.
В её жизни было много всего, чем бы ей хотелось заняться с Эдвардом Калленом. Например, почитать ему вслух Булгакова или Бронте, попросить его научить её ездить на велосипеде, приготовить обед, испечь для него печенье, сходить в галерею, покататься на русских горках, сыграть в шахматы, покормить уток в парковом пруду, запустить воздушного змея, загадывать желания, задувая свечи, бросая монетку в фонтаны, под падающими звёздами, фотографировать памятники, бегать по утрам, есть мороженое, стоять в очередях, улыбаться детям, смотреть немое кино и французские фильмы, коллекционировать таксочек, танцевать под Синатру и подпевать Пиаф, принимать душ, ходить в парикмахерскую, слетать в Вегас, в Филадельфию и в Гонконг, обязательно купить собаку, потом гулять с ней по утрам и водить к ветеринару, и ещё кучу всего.
А вот сейчас, когда он уже должен был быть на полпути к её дому, Белла чувствовала страх. Боялась, что ничего не выйдет. Боялась, что для него это совсем несерьёзно. Боялась, что она совсем ему неинтересна…
И боялась бы ещё, если бы старые часы (о которых, кстати, ещё не было упомянуто), громко тикающие стрелками в гостиной не оттикали полдень. А полдень – это почти полчаса спустя того самого, судьбоносного звонка. Шлёпнув себя ладошкой по лбу, она понеслась в спальню. Не могла же она, в самом деле, встречать Эдварда в домашней одежде! Встав прямо перед зеркалом большого стенного шкафа, Белла торопливо сбросила халатик и критически осмотрела своё тело. Встала боком. Втянула живот, которого, в общем-то, никогда и не было. Руками подняла полушария груди, приговаривая «И создал же Бог такую красоту!» и с излишним скепсисом пыталась отыскать черты тех дамочек, что были вхожи ближе к вечеру в кабинет её начальника. Не находила. Никак не находила. И от этого её хрупкие плечи поникли.
Кусая губу, она открыла ящик с бельём и занялась поисками лифчика. Будто бы сегодня могло быть интимно! Нашла один, преступно кружевной и столь же преступно красный. С целым килограммом поролона. И откуда у неё могла взяться подобная вещица? Брезгливо положив свою находку на самое дно ящика, она остановила свой выбор на простом белом топике и тут же надела его. Так же быстро она оделась в бежевый спортивный костюм и вышла из спальни.
А тем временем Эдвард Каллен мучился проблемой выбора кофе для неё. Он стоял в кофейне, ближайшей к её дому кофейне, и изучал ассортимент. Ристретто, мокко, американо, эспрессо, мокачино, кофе с шоколадом, с молоком, со сливками, капучино, латте, глясе…
Он корил себя за то, что до сих пор понятия не имел о том, какой кофе она предпочитает. С шоколадом или со сливками, с молоком или с сахаром, крепкий или без кофеина. Он не знал всего этого. Просто не нашёл времени поинтересоваться.
- А можно два чёрных без сахара? – почти сдавшись, заказал он девушке за стойкой кассы на радость собравшейся за ним очереди.
Девушка, разумеется, кивнула и наполнила два бумажных стакана горячим напитком. Он поблагодарил её, расплатился и вышел на улицу Нью-Йорка, где как всегда жизнь бурлила подобно горной реке. Это был один из обычных дней. Не было свадебных кортежей, рождественских распродаж, и витрины магазинов не было обклеены красными и розовыми сердечками. Нет. Это не был обычный день. Потому что сильный и решительный Эдвард Каллен только сегодня набрался смелости признаться своей помощнице в своей симпатии. И именно поэтому он сейчас, оставив машину на парковке Starbucks, держа в руке два стакана горячего и ароматного кофе, шёл к ней домой. Нет, он понятия не имел, где она живёт: прежде он не бывал в этом районе. Но что-то подсказывало, что он на верном пути. «Судьба сама вела его к ней!» - заметил бы какой-нибудь романтик, поэт, или кто-нибудь ещё.
Она же продолжала метаться по квартире, бросая взгляды на все поверхности, в которых она могла бы увидеть своё отражение. Волосы были слегка растрепаны, но это их обычное состояние. Она начала торопливо плести косу, но в дверь позвонили. Судорожно вздохнув, она бросилась встречать его.
Он осторожно нажал на кнопку звонка ещё раз и принялся изучать фактуру дерева, из которого была выполнена её дверь. «У неё даже дверь потрясающая!» - думал он, прислушиваясь к шагам. И вот эта потрясающая дверь молниеносно распахнулась.
- Твою ж мать! – выругался он, чувствуя, как горячий кофе оказывается на его груди.
- Мистер Каллен, - сокрушается Белла, в душе проклиная себя всеми известными словами. – Мне так жаль…
Ей уже снова кажется, что этого звонка вовсе и не было. Потому что он опять стоял перед ней такой грозный и сердитый, каким бывал в те дни, когда что-то не ладилось.
- Я же просил тебя не называть меня мистером Калленом больше, - чуть кривовато улыбаясь, говорит он ей.
- Просили, - тихо отвечает она, глядя на такое же отвратительное пятно на его рубашке, какое было на её блузке сегодняшним утром.
Он улыбается, любуясь, как румянец заливает её щёки и скулы. Белла отступила на шаг назад, пропуская его в квартиру. Он, безусловно, вошёл. Протянул ей полупустые стаканчики. А она всё пялилась на его некогда белоснежную рубашку.
- Давайте, - начала она, но быстро исправилась. – Давай свою рубашку. Попробуем её спасти.
Эдвард молча расстегнул пуговицы и протянул ей вещь, оставшись с голым торсом. Она старалась не смотреть на его грудь, зная, что по дороге в ванную она непременно посчитает лбом все дверные косяки. Он ухмыльнулся, но по-доброму. Так, как следует ухмыляться любимой женщине.
Его любимая женщина скрылась из виду, и совсем скоро до него донёсся шум воды. Он подошёл к одному из стеллажей, к тому, на котором стояло больше всего рамок с фотографиями. Красивая женщина искренне улыбалась с одной из чёрно-белых фотографий. Рядом стояла ещё одна рамка. Эта же женщина в обнимку с мужчиной. Мужчина улыбался одними глазами, но он выглядел счастливым. И, наконец, фотография этой же пары с маленькой девочкой на каком-то семейном празднике. Этой девочкой, конечно же, была Белла. У неё уже в детстве было серьёзное, вдумчивое лицо и взгляд взрослого человека.
Белла почти неслышно появилась в комнате, подойдя к нему почти вплотную. Спиной он ощущал её волнение и сбивчивое дыхание. Он не смел пошевелиться, какой-то дальней точкой сознания понимая, что это волшебный момент. Интимный.
- Я хочу почувствовать тебя, - прошептала она с придыханием.
Он ничего не ответил, лишь сильнее напрягся и выпрямился, как струна. Белла всё ещё стоя сзади, подошла к нему совсем близко и одними кончиками пальцев прикоснулась к его лопаткам, медленно провела по плечам и прижалась щекой к его спине. Эдвард позволил себе лишь одно движение: перехватил её ладони и свёл их вместе у себя на груди. Теперь она обнимала его, вдыхая аромат его тела. Мускус, мята, грейпфрут, море, кофе и солнце. Да, он пах именно так.
Он прижал её ладони сильнее к своей груди, прямо к сердцу.
- Слышишь, как бьётся сердце? – хрипло прошептал он, будто бы боясь нарушить то, что сейчас происходило между ними.
Эдвард почувствовал, как она кивнула.
- Только когда ты рядом, оно может так биться.
В ответ Белла нервно хихикнула и крепко-крепко зажмурилась. Она не знала как назвать то, что сейчас испытывала. Это, наверное, было счастьем. Таким долгожданным счастьем. Ей было положено своё счастье, как и каждой женщине на этой планете.
Она поцеловала его плечо. Он улыбнулся.
Её ладошки неловко соскользнули с груди Эдварда, и она отошла на шаг назад, наверное, боясь торопить события. Он же так и стоял не шелохнувшись. Он всё уже решил.
Ей было довольно сложно отыскать в исключительно женском гардеробе мужскую рубашку. Белла носила её дома, когда затевала уборку или глобальную перестановку. Но обычно вся мебель и вещи в итоге возвращались на исходные позиции.
- Ты где? – Эдвард нежно позвал Беллу, возомнив, что она могла потеряться в своей квартире.
А она могла. И потеряться в квартире, и утонуть в стиральной машине. Слишком уж была непредсказуемая и рассеянная. О её рассеянности он узнал случайно, лишь однажды оказавшись по ту сторону её рабочего стола и увидев дюжину стикеров, которыми была заклеена рамка монитора компьютера Белла, а на календаре кучу пометок.
На самом деле, она не была рассеянной или неорганизованной. Она просто боялась его подвести, неправильно составив расписание или забыв кому-то оставить то-то и то-то. Но пускай это будет её маленьким секретом.
Клетчатая рубашка пришлась Эдварду в пору, и он отблагодарил Беллу за неё робким поцелуем в щёку. Для него это, само собой, странным. Он никогда не боялся женщин, он даже не думал, что их можно бояться, а женщин у него было не сосчитать, уж можете мне поверить.
А место в его сердце смогла найти только Белла. Хотя он и не сразу это понял, потому что не знал как это – кого-то любить.
Напряжённость и робость между ними постепенно таяла, как снег на прогалине под мартовским солнышком. Они наконец-то пили кофе, сидя на кухне. Он говорил, а она слушала.
- Ты пришла тогда вся из себя такая серьёзная и правильная, теребила свою юбку, смотрела на меня с такой надеждой и так преданно из-под этих дурацких очков. Кстати, зачем тебе очки?
- Я не слишком хорошо вижу и когда читаю, мне нужны очки, - тихо, почти шёпотом ответила она.
- А я читал твоё резюме и поглядывал на тебя. Я потом уже понял, что не просто так смотрел, а смотрел, чтобы влюбиться, - нежным голосом объяснялся он.
- Ты влюбился в меня?
Она была так ошеломлена этими словами!
- Я не знал тогда, что влюбляюсь! – почти выкрикнул он в своё оправдание, подняв брови. – Это Джаспер поставил диагноз!
Она рассмеялась. Диагноз! Он назвал это диагнозом, с ума сойти!
- И, в общем, я просто не смог тебе отказать и в тот же день уволил Шеридан.
- Ты уволил из-за меня девушку? – возмущённо прикрикнула Белла на своего начальника.
- Белла, побойся Бога! – примирительно сказал он. – Девушкой она была лет сорок назад. Ей давно было положено уйти на пенсию, но она отлично справлялась со своими обязанностями, пусть и постоянно что-то записывала в свой блокнот.
Она рассмеялась и встала с высокого стула, чтобы сварить ещё кофе.
- Джаспер. Кто он? – неожиданно для себя, поинтересовалась она.
- Муж моей сестры и по совместительству отличный друг.
Он обнял её сзади, сложив руки на талии и касаясь подбородком её плеча.
- Я люблю тебя, - прошептал он рядом с её ушком.
Потом чуть отодвинулся, чтобы увидеть, как восхитительный румянец заливает её щёки и шею.
Они говорили весь день. Казалось, наступил тот момент, когда ей дозволено было рассказать кому-то о самом сокровенном. О том, как она тоскует по отцу, так рано ушедшем из жизни, как ей не хватало матери всю жизнь, потому что её не стало ещё раньше, чем отца. Она не боялась говорить ему всего этого, зачастую шмыгая носом и всхлипывая от обжигающих слёз. Он прижимал её к себе и просто слушал. Не утешал, нет. Она рассказала ему, какое небо в предрассветный час на Канарах. А оно такое, что непременно начинаешь верить в Бога, даже если раньше никогда в него не верил и даже не задумывался о его существовании. О том, как ей хотелось бы поехать туда с ним и вместе увидеть это чудо. Она говорила и о том, что с ума сходит от детских улыбок и просто места не находит себе в те моменты, когда дети плачут. О том, как ей хотелось бы просыпаться вместе с ним, читать ему вслух, болтать о всякой ерунде, звонить ему просто так и читать газету из-за его плеча.
А он сидел и улыбался, понимая, что ему тоже всего этого чудовищно хотелось бы. И он пообещал себе, что всё это обязательно произойдёт. А ещё он уже знал, что если у них родится дочь, то она будет носить имя, которое выберет Белла, но вот сына они обязательно назовут Чарли.
В ту ночь всё же было интимно. Это было чем-то самим собой разумеющимся. Она в его руках, в его объятиях, её губы, шепчущие его имя в самые сладкие минуты. Запах её кожи и волос. Атлас и бархат её прикосновений. Он боялся, что она испугается, что ей станет стыдно или неловко. Но опасения эти были напрасными. Это была их ночь. В эту ночь даже звёзды светили ярче, и воздух был свежее. Всё было совершенно иначе. Эдвард был с ней, был в ней. В каждой клеточке, в каждом вдохе. Он был близко.
Она прижималась спиной к его груди теснее и теснее и даже не подозревала, что сделала его самым счастливым, что сотворила чудо. Он чертовски гордился собой, полагая, что ему выпала великая честь стать её первым мужчиной. Будто бы это он позволил ей раствориться в себе! Чувство того, что она доверила ему всю себя, подарила свою нежность и теплоту, буквально сводило его с ума. Он стал первым, кто видел её обнаженной (и тут было обнажено не только тело), первым, кому она позволила видеть свои слёзы, прикасаться к ним губами, кончиками пальцев. Он хотел быть первым, кому она станет звонить по всякому поводу и даже без повода. Он хотел ещё большего: он хотел стать её единственным мужчиной. Хотел лишить её страхов. Нет, не так. Он желал научиться бояться вместе с ней.
И сейчас, когда его маленькая женщина была заключена в его объятия, было проще. Вся жизнь казалась значительно проще. Он думал, что держа её за руку, он мог бы, если бы захотел, объяснить существование мира и открыть тайну целых галактик. Только с ней он хотел быть сильным.
Думая обо всем этом, он незаметно сомкнул глаза и провалился в негу сна.
Она проснулась от непривычного тепла, но быстро сообразила, что её согревает он. Белла аккуратно перевернулась, не размыкая объятий, и легла так, чтобы могла видеть его лицо. Уголки его губ были слегка приподняты вверх, а лицо полностью расслабленным. Обычно зачёсанные назад, его волосы теперь пребывали в полнейшем беспорядке и она, не удержавшись, протянула руку, чтобы коснуться их, хотя бы кончиками пальцев. Получилось. Она пропускала пряди сквозь пальцы и наслаждалась их мягкостью, но, кажется, разбудила его.
Нет, он не открыл глаз и не остановил её. Он лишь ещё теснее прижал её к себе и жадно вдохнул аромат её кожи.
- Я люблю тебя, - прошептала она, уткнувшись носом в его плечо.
- Люблюнемогу, - промычал он ей в ответ, не желая выпускать её хрупкое тело из своих объятий.
Тем утром Эдвард увидел рассвет в её гостиной. Он пришёл в восторг от того, как красиво в её комнате рождался новый день, отражаясь на каждой вещице и одаривая её магическим сиянием. В это утро он был совершенно уверен, что только в этой квартире живёт Солнце. Его собственное Солнце. Только зовут его Беллой.

Здравствуйте, дорогие читатели!)
Я не знаю, получилось ли сохранить первоначально заданный стиль повествования и не слишком ли эта часть розовосоплива, но, в общем-то, тапки и помидоры у вас под рукой)
А если вам есть что сказать по поводу продолжения - добро пожаловать на форум
И да, продолжение следует
С любовью, ваша Frantsuzova.