Бонус-глава. Часть 1

(от Эдварда)

"Со мной всё будет нормально. Не переживай", - это было все, что я получил от Беллы после того, как покинул её почти два часа назад.

Несколько сухих слов в sms-сообщении и никаких намеков на то, хочет ли она меня видеть снова. Я даже не знал, что должен был ответить на это. "Хорошо"? Или заверить её: "Да брось ты! Я и не переживаю"? Всё это было неправдой, и она знала это, поэтому я и не стал отвечать, просто приняв к сведению полученную информацию.

Возможно, во мне говорила задетая гордость или самолюбие, неважно. Однако было больно знать, что сейчас Белла изливает свою душу Элис, а не мне. Я надеялся, что за последнее время сумел заслужить её доверие, однако сама Белла, видимо, так не считала.

Это действительно ранило мои чувства.

И вот, снедаемый тревогами, я мчусь сквозь густые лесные заросли в неопределенном направлении. Лишь бы не чувствовать себя таким потерянным и ненужным. Только бы не бездействовать и отвлечься от тех сумбурных мыслей, что лезли мне в голову. Но это было невозможно, и раз за разом я возвращался к событиям сегодняшнего дня в надежде разгадать причины столь странного поведения Беллы, вспоминая те обрывки информации, которые она предоставила мне ранее, рассказывая о своём прошлом, и пытаясь связать их воедино.

Но как я ни старался, у меня ничего не выходило. Я знал, что то, о чём она рассказывала, правдиво. Но также я твердо знал, что есть нечто действительно важное, о чём она умалчивала.

И иногда было воистину трудно оставаться терпеливым и понимающим. Временами хотелось схватить её за плечи и прижать к стене, грубо требуя ответов на все скопившиеся вопросы. Потому что иногда становилось невыносимо чувствовать, как я что-то упускаю из виду. То, что я не знаю или же просто не замечаю в её истории.

Невыносимо, так как я попросту не знал, как и чем могу ей помочь и что должен или же не должен делать, чтобы предотвратить срывы, подобные случившемуся сегодня. Как мог я сделать её счастливой, не зная истинных причин горя?

Что за ирония судьбы – влюбиться в единственного в мире человека, чей разум мне неподвластен?!

Склонив голову, я испустил долгое и расстроенное рычание. Как я ни пытался проанализировать все, известное мне о Белле и её жизни до приезда в Форкс, я чувствовал, что мне всё еще не хватало фактов, чтобы разобраться в том, почему поездка на бейсбольное поле так её расстроила. Да она ведь даже и не знала, куда я везу её, когда начала умолять остановиться!
Это буквально сводило с ума!

Я лишь понимал, догадывался, что поездка ей о чем-то напомнила. О чем-то, что она предпочла бы не вспоминать. Но при этом я никак не мог связать её предыдущий жизненный опыт с необходимостью срочно уехать в резервацию, едва она смогла оправиться от этой своей внезапной истерики. Я мог придумать десятки причин, но ни одна из них не казалась сколько-нибудь правдоподобной и настолько жизненно важной, чтобы мчаться туда со всех ног, отказываясь дать объяснения. Хоть какие-то!

Замедлив бег, я огляделся вокруг, прежде чем полностью остановиться. Даже сам не заметил, как ноги принесли меня к уединенной полянке, на которой я когда-то так любил проводить время в одиночестве. Считал, будто бегу в совершенно другом направлении, однако был счастлив в результате оказаться именно здесь, надеясь, что это место принесет мне немного спокойствия и умиротворения, как это всегда случалось, когда я приходил сюда прежде.

Я должен был знать, что после встречи с Беллой ничто уже не будет таким, как прежде. Даже моя поляна.

Пестревшая яркими пятнами полевых цветов, она всегда поражала своей первозданной красотой, и я в который раз поймал себя на мысли, что должен показать её Белле до тех пор, пока первоцветы не увяли и это тихое уединенное местечко не потеряло своего очарования.

Но сегодня о спокойствии я мог только мечтать. Внешнее умиротворение и тишина, царившая вокруг, не дарили внутреннего покоя. Мой разум работал слишком быстро, я думал одновременно обо всём, и теперь уже было не за что зацепиться, чтобы отвлечься или сменить ход своих мыслей.

Именно на эту поляну я хотел было привести Беллу, чтобы рассказать ей о своей хищной сущности. Таков был первоначальный план, но всё пошло наперекосяк в тот день, когда Белла угодила в больницу. В тот день, когда я второй раз за месяц чуть не сорвался, начав охоту на человека.

Но моё желание быть с Беллой, если бы существовал хоть единый шанс остаться с ней, было куда выше стремления отведать живительный нектар её крови, и я справился с собой, укротил внутреннего монстра, хоть и приложил к тому немыслимые усилия.

Каждый язык пламени, сжигавший моё горло, каждая унция боли, терзавшая меня изнутри и разрывавшая на части, стоили того, чтобы научиться игнорировать низменные позывы моего тела, пока я неистово вдыхал истинную сладость стертых с асфальта капель крови. Наблюдая за тем, как врачи в операционной делали свою работу, спасая жизнь моей возлюбленной, я буквально внушал себе, будто этот запах, такой влекущий, манящий и желанный запах крови, это не более чем гарантия того, что девушка, ставшая всем моим миром, любовью всей моей жизни и всего существования, жива.
Это простое знание стало важнее любой, даже самой непреодолимой жажды. Особенно когда я чуть не потерял её минутами ранее.

Я задрожал всем телом, словно заново испытывая то поглощающее чувство отчаянья, беспомощности и безысходности, охватившее меня, когда я бежал к больнице и глазами Карлайла наблюдал за умирающей Беллой. Не думаю, что когда-либо смогу в достаточной степени отблагодарить отца за спасение её жизни.

Тогда я впервые задумался об обращении, как способе избегания неминуемой смерти Беллы. Но даже когда ей сделали операцию и, казалось, что состояние её стабилизировалось, эта мысль никуда не делась, а, напротив, с каждым проведенным в неизвестности днём превращалась в навязчивую идею. Не отпустить её, не дать ей умереть, всегда быть вместе. Ведь будущее без нее было немыслимо. Даже несмотря на все мои страхи и опасения.

Меня буквально разрывало надвое от страха и отчаянья, боязни потерять её навсегда и желания уберечь её чистую, ни в чем не повинную душу. Но зерна сомнения, успевшие закрасться мне под кожу, уже начали давать свои всходы. Что если и впрямь её душа останется чистой и невинной даже после трансформации? Раз за разом я отдергивал себя от этой идеи, не давал надежде распространиться во мне, противясь мысли так рисковать чем-то столь хрупким и драгоценным, как душа возлюбленной.

Нет, я не собирался этого делать!

Я мог быть с ней рядом до конца её дней, наслаждаясь каждой секундой, нам отведенной, а потом отправиться следом за любимой. Так было бы лучше. Так я мог бы спасти её единственным доступным мне способом. Ведь даже мысль о том, чтобы добровольно покинуть её в надежде уберечь свет её непорочной души от мрака темного мира, в котором я существовал, была настолько губительна, что, по сути, была равноценна смерти. А мне, едва ощутившему вкус, только что узревшему яркие, насыщенные краски этой жизни, совсем не хотелось с ней расставаться. Хотелось жить.

Но только не ценой жизни возлюбленной.

Обратить её, убить в угоду своему ничтожному эгоистичному желанию казалось самым малодушным поступком, который я только мог вообразить.

Да и как бы я мог предложить Белле, моей хрупкой, нежной и такой человечной Белле, стать такой вот, как я?

Я не знал этого, но за ту неделю, которую она провела в больнице, когда никто из нас не мог с уверенностью заявить, что скоро она очнется и всё будет хорошо, я несколько раз всерьез задумывался о том, что должен попросить Карлайла об этой услуге прямо сейчас, немедленно.

Я буквально сходил с ума в неведении. Знал, что не должен был даже заикаться о подобном, но неизвестность и страх за будущее Беллы устрашали. Мне нужны были мои несколько лет с ней наедине, и скажи Элис, что сердце Беллы все же остановится, я бы, не задумываясь, обратил её в тот же час. Не отпустил бы. Не смог.

Но в то время, пока я не мог мыслить здраво, отец сохранял спокойствие и оставался рассудительным. Казалось, Карлайл действительно мог понять, как много для меня стал значить этот человек, поэтому не был зол или удивлен, а отнесся ко мне с должным пониманием и даже сочувствием. Отец всякий раз уверял меня, что все жизненные показатели Беллы в норме, и даже если Элис не в состоянии видеть её будущего, то это не значит, будто она останется в таком состоянии навсегда.

Её можно было спасти. И слова Карлайла неминуемо напомнили мне о том, какими разрушительным могут быть последствия лишения выбора. Даже если речь идет о жизни и смерти.

Быть может, и это казалось вполне вероятным, Белла предпочла бы остаться смертной, и вечная жизнь – не то, к чему она будет стремиться. Несмотря ни на что.

Я всецело понимал, что это должен быть выбор Беллы, а не мое, принятое в одиночку решение. И с этой точки зрения отец также был прав. Отчасти. Но меня буквально трясло от мысли потерять её. И о чем бы ни говорил Карлайл или какие-то другие доктора, даже несмотря на успешность проведенной операции, оставалась вероятность, что с сердцем Беллы снова случится беда. Не сейчас, так позже.

Конечно, я всегда буду следить за тем, чтобы она вовремя принимала предписанные ей лекарства, и лично отслеживать её сердцебиение, обнаруживая любые аномалии. Но как мне быть, когда спустя годы и десятилетия этот день всё равно настанет? Люди смертны, как бы хорошо о них ни заботились.

А потерять её снова и навсегда… Даже думать об этом было превыше моих сил. Я должен был признать свою слабость – я не смогу вернуться к прежнему существованию, как было до моей встречи с Беллой, не стану прозябать день ото дня, особенно теперь, когда знаю, что значит по-настоящему жить и, более того, наслаждаться своей жизнью. В этом не было никакого смысла, ведь она была единственным смыслом для меня.

Время до неё было окрашено серыми монотонными красками. Каждый день был похож на другой. Скучные, ничем не наполненные будни. Я коротал часы от охоты до охоты, посещая школы и университеты, в которых практически ни один профессор уже давно не мог мне предложить каких-то новых знаний. Пустые и безликие ночи я проводил за игрой на рояле или чтением, пытаясь узнать что-то новое, безуспешно найти что-то, способное заинтересовать меня.

Теперь же не было надобности продолжать эти поиски. Белла окончательно и бесповоротно завладела всем моим разумом, проникла глубоко в сознание и прочно засела в каждой моей мысли.

Удивительная, поразительная, непредсказуемая и полная загадок – она насыщала мою жизнь буйством красок, заставляла меня чувствовать и ощущать то, что, как я предполагал, подобные мне не могли испытывать вовсе. Я действительно чувствовал себя живущим, а не прозябающим. Такое странное чувство!

Каждый новый день после встречи с моей Беллой был не похож на предыдущий. И если раньше я лишь наблюдал с тоской, как менялся мир вокруг, в то время как меня эти изменения практически не касались, то теперь я чувствовал себя частью этого мира и замечал, что также изменяюсь вместе с ним. Белла меня изменяла.

Она, так молниеносно ворвавшись в мою жизнь, одним лишь своим присутствием заставила пересмотреть все мои взгляды, жизненные позиции и принципы, сформировавшиеся и устоявшиеся многие десятилетия назад.

И как теперь, познав вкус жизни, снова вернуться к бесцельному одинокому коротанию своих дней? Никак. Это было просто невозможно.

Но Элис с её проклятым даром явно была намерена помешать мне последовать за любимой в случае её гибели, и неважно, когда настанет этот день, завтра или через семьдесят с лишним лет.

Уж не знаю, каким способом она разгадала мои планы. Ведь в то время, когда решение было принято, она не могла видеть будущего Беллы. Значит, и последствий выборов, напрямую связанных с ней, её жизнью или как в моём случае, её смертью, предвидеть тоже не могла. Но сестра устроила мне мощный выговор, раскрывающий мои намерения, причём не с глазу на глаз, а в присутствии Эсми и Карлайла. Это был удар ниже пояса.

Боль и разочарование в глазах женщины, заменившей мне родную мать, заставили меня испытать всепоглощающее чувство вины. Размышляя о том, что не смогу жить без Беллы, я ни на миг не задумывался о чувствах Эсми, которой уже доводилось потерять ребенка.

В глаза же Карлайла, моего наставника, создателя и отца, я попросту не смог смотреть, пока он без лишних драм и истерик объяснял мне, как сильно это повлияет на всю семью, жизнь которой уже никогда не станет прежней, потеряй они меня.

Я знал, что это действительно так, ощущал нежелание причинять столько страданий близким, видел, как их душевные раны так никогда и не затянутся, если все же сделать это. Но я понимал, что не смогу превозмочь себя и заставить дальше существовать, если смысл моей жизни будет безвозвратно потерян. А если бы смог… В моей голове вереницей промелькнули образы того, каким Элис видела меня, когда я решил уйти прочь от Беллы. Просто уйти, надеясь, что мои усилия будут не напрасны. Но в случае гибели Беллы никаких надежд уже не предвиделось. Все будет хуже. Намного.

Каждая прожитая без неё секунда будет сродни агонии. Как смог бы я быть в мире без нее, если я не мог отлучиться от неё даже на некоторое время, не ощущая своей потери? Словно уходя, я оставлял с ней частицу себя. Ту самую, чистую и светлую, единственную, достойную существования, которую только совсем недавно открыл и едва начал познавать?

Холод сковывал меня, цепкими лапами сжимая мертвое сердце (глядишь – и раздавит бессмысленный орган), оттого что я лишь представил себе, каково это будет – потерять Беллу навсегда.

Так неужели они хотели для меня такой участи? Неужели Элис хотела обречь меня на это горе? Я знал, чего она добивалась на самом деле. Знал, но ничего не мог поделать. Я не мог не пообещать Эсми, что со мной все будет хорошо. Что я буду, даже если Беллы не станет. Ведь как бы я ни старался избегать её взгляда, от её скорбных мыслей мне уйти не удавалось.

Выдавив улыбку, я дал свою клятву и, поспешно развернувшись, направился к палате Беллы, проклиная себя за то, что был таким чудовищем, бездушным эгоистом, действительно желавшим такой же страшной участи той, без которой не видит своего мира.

Это был первый шаг на пути к моему решению. К его осмыслению и принятию.

Ведь оттого, что мои близкие изо дня в день, из года в год, столетиями, а, может, даже и тысячами лет, будут видеть лишь тот отголосок меня, который останется после потери Беллы, никому не станет легче. Я буду мучить всех. Джаспер, ввиду своей чувствительности к окружающим его эмоциям, не сможет оставаться со мной рядом. Они с Элис покинут семью. Сперва на время, затем, если ничего так и не изменится (а я был более чем уверен, что так и будет), то насовсем. Без верных друзей и соратников громила Эммет перестанет быть тем весельчаком и балагуром, которым является. Роуз будет вечно ворчать. Неважно о чем. Но будет. А родители не смогут унять своих переживаний и попыток вернуть меня к жизни, заведомо зная, что в этом они не преуспеют. Семья медленно, но верно распадется.

В то же время на горизонте виднелся и другой путь, нарисованный красочными видениями Элис. Гармония и счастье в доме, где человеческая девушка, расставшись со своей человечностью, станет частью семьи вампиров. Ничем не омраченный путь. Легкий и естественный.

И теперь я стоял на развилке, где передо мной были открыты две дороги. Оставалось лишь дождаться пробуждения Беллы и позже, когда она окрепнет и наберется сил, последовать её выбору, пути, который она изберет для нас. Если, конечно, Белла не отречется от своих чувств, не откажется от меня, прознав про то, кем я являюсь. По сути, тогда и выбрать ничего не придется, а моя беспроглядная вечность начнется в тот же час. Но пока она даже не очнулась, мне не стоило о том беспокоиться. Всеми силами я старался верить в лучшее.

Время тянулось бесконечно. Казалось, все часы в мире замедлили свой ход. Секунды превратились в часы, минуты – в года, дни – в столетия. И никаких изменений. Мне хотелось лечь на постель рядом с Беллой и застыть в невыносимом ожидании, но вынужденный играть свою роль, раз за разом я с трудом отыскивал силы, чтобы покинуть любимую на время, пока ей занимались медсестры или приходили родители. Я люто ненавидел эти минуты, боясь пропустить хоть мгновенье из жизни любимой. Если Белла не захочет становиться такой, как я, их будет не так уж много.

Думая об этом, каждую ночь, в которую я беспрепятственно мог находиться подле неё, считая всякий её вздох и удар сердца, я намеренно терзал себя запахом свежей крови Беллы и, к моей чрезвычайной гордости, успешно привыкал к нему. Если Белла сумеет меня принять, но предпочтет остаться человеком, мне было необходимо стать более безопасным для неё. Знать, что в любом случае я всегда смогу быть рядом и помочь, продолжая мыслить ясно и трезво.

Но пока мыслить трезво мне удавалось с трудом. Уже через три дня я стал похож на бог весть кого. Изнывая морально и физически, я совсем потерял человеческий облик. Я несдержанно зарычал на Карлайла, когда поздним вечером он предложил мне немного проветриться и сходить на охоту. Мысль о том, чтобы на время отлучиться из больницы и обсудить дела с семьей, он благоразумно оставил при себе.

Время тянулось бесконечно. Сто двадцать шесть часов неизвестности, неопределенности и страха. Хуже, чем дни моего перевоплощения. Хуже, чем я мог себе представить.

Элис позвонила мне лишь за секунду до того, как в состоянии Беллы произошли неуловимые изменения. Любимая возвращалась ко мне, о чем поспешила сообщить мне сестра, но я не слушал Элис, полностью поглощенный происходившим передо мной чудом пробуждения. Сестра вскоре осознала бессмысленность попыток о чем-либо говорить мне сию секунду – я совершенно не слушал её, сконцентрировавшись на трепетании ресниц Беллы. И к тому моменту, как любимая раскрыла глаза, молниеносно ворвавшись в реальный мир, а я, взволнованный и даже отчасти напуганный столь необычным пробуждением, вышел из своего томительного оцепенения, в трубке уже звучали гудки.

Мог ли я стать счастливей, впервые за столь долгое время видя свет её шоколадных глаз? Пусть немного дезориентированных поначалу, так как Белла не могла различить, что являлось сном, её недельной фантазией, а что – реальностью.

Казалось, пока она отсутствовала, ей снилась эта девочка, Ренесми. Я чувствовал её разочарование оттого, что это оказалось лишь плодом её воображения, но не мог быть разочарован сам. Я был вне себя от счастья! Целая неделя, томительная, мучительная, сводящая с ума неделя неведения, наконец, прервалась. Белла снова была со мной. И теперь у меня уже не было сомнений в том, чего я хочу, как бы эгоистично это ни было.

Но для начала я должен был раскрыться перед любимой. Вот только я понятия не имел, как должен был это сделать! Больше всего на свете я боялся испугать её. Не думаю, что испытывал нечто подобное когда-либо прежде. Чувство на грани паники. Настоящей человеческой паники. У Беллы тоже были припрятаны от меня несколько важных откровений, и теперь, вынужденный сделать свое признание, я всецело понимал её чувства. Излить душу не так-то просто, когда нет стопроцентных гарантий на то, как твое откровение будет воспринято.

Всё лишь ухудшилось ввиду того, что её душевные раны оказались куда глубже, чем я предполагал: Белла переживала не только смерть девочки, но и увиденную воочию гибель её отца. Не хотелось взваливать на неё еще одно потрясение. Что если это будет чересчур для её израненного сердца?

Но Белла удивила меня снова – в который раз за столь непродолжительное время! Было нечто невероятное и немыслимое в том, что со дня нашей первой встречи она догадывалась о том, кем я являюсь. Осознание того, что хотя она знала, каким монстром я на самом деле был (особенно учитывая то, насколько жестокими, бесчеловечными машинами для убийств нас обычно рисовали в легендах, которые были ей известны в изрядном количестве), но продолжала любить меня своей светлой и искренней любовью, кружило голову. Ангел, полюбивший демона.

Я не мог понять, чем заслужил такое счастье, но стоило мне хоть на миг усомниться в силе её чувств ко мне, достаточно было лишь коротко взглянуть в её глубокие глаза, чтобы развеять всякие сомненья.

Ошеломляющим было то, как легко и гармонично она вписалась в нашу семью. Будто ей там и было самое место! И, если раньше я удивлялся тому, как хорошо она меня понимала, будто знала долгие годы, то теперь я был не менее поражен тем, что она, казалось, так же хорошо знает и понимает всех без исключения членов моей семьи, будь то здоровяк Эммет с его неуместными шутками и инсинуациями, заботливая и милосердная Эсми, сдержанный и молчаливый Джаспер, великодушный Карлайл или неприступная Розали. Белла тонко чувствовала и знала характеры каждого из них и могла найти к каждому свой подход. Быть может, и правда знала? Было очень на то похоже… Белла явно знала больше, чем должна была знать. Так же как и Элис, которая уже привычно скрывала от меня свои мысли. Я уже даже начал привыкать к этому, догадываясь, что сестра не хочет выдать тайн Беллы, ожидая дня, когда она сама сможет о них рассказать. Поэтому я и не приставал больше к сестре с расспросами. Я пообещал Белле быть терпеливым и вполне смогу сдержать свое слово.

Конечно, убедить остальных дать Белле немного времени, чтобы та смогла больше нам доверять и начать открыто вести диалог, оказалось не так просто. Розали более скептически, чем другие, относилась к появлению Беллы в нашей семье. Когда же я огласил перед родными свои намеренья, она, и вовсе ничего не сказав, развернулась и ушла прочь. Эммет сумел вернуть её лишь на следующий день. Столько ругани в свой адрес я еще никогда не слышал. Брат же вяло улыбнулся и, заверив меня в том, что всё равно Белла, по его мнению, классная и он будет счастлив такой сестре (неважно, останется она человеком или станет вампиром), последовал вслед за супругой в их комнату.

Даже Джаспер оказался более благосклонен к Белле, чем Роуз, и это невзирая на то, что он, как никто другой, чувствовал некую фальшь в её словах, пока она рассказывала о Ренесми и Марии. Я и сам чуял, будто здесь что-то не так, но что именно – оставалось такой же загадкой, как и сама Белла. А видя то, как ей действительно непросто было об этом говорить, я не собирался бередить её раны, прежде чем она сама будет к тому готова. Казалось, чувство потери ощутил каждый из нас, когда Белла лишь на какие-то мгновенья отпустила свои эмоции и предалась тоске по девочке. И если я и раньше видел, какой след в её душе оставили те, пока еще не в полной мере ясные мне события, то теперь я был поражен силой этого опустошающего чувства. Это давало еще больше пищи для размышлений, порождало еще больше вопросов.

Дни сменяли друг друга, мои чувства к Белле немыслимым образом продолжали расти, буквально распирая грудную клетку изнутри, но я всё никак не мог собраться с духом, чтобы наконец поговорить с ней об обращении.

Неуверенный, что мое предложение не испугает и не оттолкнет её, я хотел для начала выяснить мысли самой Беллы по поводу бессмертия и образа жизни моей семьи, а потом уже ставить перед ней свой вопрос. Но она никогда напрямую не высказывала своего желания стать частью моего мира, и я раз за разом откладывал разговор на более поздний срок, когда буду более уверен в себе, в ней, в нас.

Недосказанность, её нежелание вести откровенный разговор и довериться мне разочаровывали, но в очередной раз, чуть не потеряв её, когда Питер, ведомый моим следом, проник в её спальню, я наконец нашел в себе силы напрямую задать волнующий меня вопрос.

На сей раз меня совсем не удивил тот факт, что Белла, как всегда, поразила меня своей непредсказуемой реакцией. Думаю, я начал свыкаться с тем, что всё, касающееся Беллы, будет превышать всякие мои ожидания. Потому как я и не мечтал, что она настолько любит меня, раз пожелает провести вечность со мной!

С одной стороны, я чувствовал угрызения совести оттого, что лишу её жизни в угоду собственному эгоизму. Но с другой, Белла сама хотела этого, стремилась быть со мной ничуть не меньше, чем я с ней, и, казалось, действительно хорошо понимала, куда приведет её этот выбор. Так настолько ли это ужасно, если желание было обоюдным, а выбор осознанным?

Признаться, меня немного пугало, насколько хорошо она всё понимала и как глубоко прониклась темным миром мифических существ. Она знала буквально всё – недостатки и преимущества подобного мне существования, правила и законы, была в курсе, чем грозит их нарушение и кто за этим следит. Она знала даже про наш неравный договор с волками, заключённый сто лет назад, и о перевертышах у нее было сведений больше, чем даже у нас с Карлайлом, хотя мы были лично знакомы с представителями стаи, в отличие от Беллы. Тем не менее та каким-то образом с одного лишь взгляда смогла определить, что Сэм Улей не человек!

А еще меня действительно прошибал озноб оттого, с какой легкостью она могла вести дебаты по поводу нашей диеты или каких-либо других малоприятных аспектов существования вампиров. Но, с другой стороны, всё это подтверждало, что Белла способна сделать более или менее осознанный выбор. Во всяком случае, я надеялся, что она понимала, на что соглашалась. И что потом мы оба об этом не пожалеем…

Но произошедший на следующий день после нашего разговора инцидент, когда Белла очутилась в, мягко скажем, дурной компании, состоявшей из серийного маньяка и его прихвостней, окончательно и бесповоротно убедил меня в правильности принятого нами решения.

Белле действительно опасно оставаться человеком.

И дело не только в больном сердце или в опасности пребывания в компании из семи вампиров, но и в её поразительном таланте вляпываться во все возможные и невозможные неприятности. Я надеюсь, что смогу испытать чуть больше спокойствия, уверенный, по крайней мере, в ее физической неуязвимости. Это был один из моментов, которого я действительно ждал с нетерпением, хотя в глубине души и страшился лишать её жизни.

Уже давно поклявшись себе ни за что и никогда не причинять Белле боли, я не знал, как смогу найти в себе силы, чтобы убить её таким жестоким образом, обрекая на долгие дни мучений, прежде чем её сердце навек остановится и Белла возродится в новой ипостаси. Она боялась боли – я видел это в её глазах, когда спрашивал, как много она знает об обращении. И мне действительно не хотелось быть причиной её страданий. Я надеялся, что Карлайл не ошибался по поводу надежд, возложенных на применение морфина, и это действительно поможет Белле справиться с болью.

То, что она просила времени, чтобы испытать ранее неполученный человеческий опыт, было вполне заслуженным и резонным и опять же доказывало, с какой серьезностью относится она к своему выбору. Я мог дать ей это. Я могу дать ей всё, чего она пожелает, ибо в ответ потребую слишком много – всё, что у неё есть – её бесценную жизнь и чистую, светлую, непогрешимую душу. Но как бы я ни боялся причинить Белле физические муки, едва ли не страшнее для меня было то, что за то время, пока она будет получать этот свой опыт, она успеет передумать и переосмыслить свое решение.

Или еще хуже – разлюбить меня. Ведь человеческие чувства так изменчивы, и то, что людям кажется вечным и непоколебимым, на самом деле так же непостоянно, как и они сами. Чего не скажешь о вампирах. Поэтому стремление изменить её как можно скорее, пока её чувства ко мне на самом пике, чтобы они навечно остались на этом уровне, было практически инстинктивным.

И теперь, получив её согласие, я готов был весь мир сложить у её ног, всем нутром желая приблизить этот день, особенно теперь, когда физическая сторона наших отношений не отставала в развитии от чувственной, эмоциональной сферы. Невзирая на все угрызения совести, сомнения и страхи вокруг её обращения, я не мог отрицать, что жаждал Беллу всеми возможными способами, какими мужчина может быть с любимой женщиной. Но всё это остается недоступным, пока Белла не станет равной мне в силе и нерушимости. Как бы ни было заманчиво изведать нечто новое, это было слишком опасно. К тому же Белла, как и я, была против добрачных отношений.

Но я всё еще продолжал гадать, о каком опыте шла речь, что такого особенного и исключительного могла она хотеть в жизни, чего не могла бы получить, став вампиром. Колледж? Карьера? Семья? Всё это могло быть у неё так или иначе, ведь как только она научится контролировать свою новую сущность, укротит свою жажду, то сможет пройти обучение в любом колледже мира. И при желании ей не составит труда достичь неких высот в карьере, особенно учитывая тот факт, что ранее она говорила о своем желании заниматься писательством на дому. Взяв псевдоним и навеяв на свою персону немного таинственности, она только повысит свои рейтинги в прессе. Ну а что касается семьи, так моя семья и без того уже считает её своей частью.

Возможно, ей просто нужно было время наедине со своими родителями и друзьями – нелегко проститься с теми, кто нам дорог. Но я надеялся, что Белла не будет затягивать прощание, ведь от этого станет лишь больнее.

А еще меня немного устрашало то, с какой силой в Белле играли материнские инстинкты. Пару раз я всерьез задумывался, не собирается ли она удочерить Софи или кого-то еще из своих детей, но оставалось лишь искренне верить, что она останется удовлетворена своей работой в детском доме и эти мысли не укоренятся в её голове.

В противном случае это решение изменит слишком многое.

Белла не сможет растить человеческого ребенка, будучи вампиром. Это слишком опасно, учитывая то, как маленькие дети склонны себя травмировать, обдирая колени или же царапая руки. А это значит, что прими она такое решение, то уже никогда не решится на обращение. Даже когда ребенок повзрослеет, её привязанность и любовь не позволят ей его бросить.

Поэтому я очень сильно надеялся, что материнское начало Беллы не возьмет верх и она не променяет меня на кого-то другого. Тем более, если этим кем-то окажется чей-то чужой, даже не её родной ребенок.

Мне было искренне жаль, что Белла не может иметь своих детей. Правда, я никак не мог понять, откуда у неё взялась такая уверенность. Я просматривал её медицинскую карту, пока она лежала в больнице, и не нашел ни единой записи, подтверждающей её предположение. Возможно, она обследовалась в частной клинике? Это могло бы дать некоторые объяснения, но, с другой стороны, я не мог оставить и другое свое предположение: что если Белла на самом деле может выносить и родить? Что если она ничем не больна, а сказала это только ради меня? Ведь зная, кем я являюсь, она могла предполагать, что если свяжет со мной свою жизнь, то рано или поздно я могу не сдержаться или захотеть обратить её, и тогда она потеряет возможность иметь ребенка. Не считала ли она вампиризм той самой неизлечимой болезнью? Неужели она могла считать меня настолько эгоистичным, чтобы я лишил её этой возможности? Или же она упрямо верит, что я – единственное, нужное ей от жизни? Действительно ли была готова принести свою мечту в жертву нашим отношениям?

Независимо от ответа на последний вопрос я не мог принять такое самоотречение с её стороны, тем более зная, насколько она хочет обзавестись семьей, включающей в себя и маленьких детей.

Рано или поздно она поймет, какую ошибку совершила, но, возможно, уже будет слишком поздно что-либо менять или исправить, и тогда она возненавидит меня за утраченные возможности.

Нет, я не мог этого допустить и позволить ей возненавидеть меня, поэтому в ближайшее время намеревался поговорить с ней начистоту. Возможно, мне придется немного надавить на неё, чтобы услышать честный, правдивый ответ, но я должен быть уверен, что её болезнь – не вымысел, а если она и солгала мне в этом, то узнать истинные причины её обмана. Я должен буду заверить её, что не буду злиться на неё в любом случае, просто, возможно, нам придется скорректировать свои планы.

Правда, пока я старался не задумываться о том, каким образом мы должны будем их корректировать.

Ох, как бы всё было проще и правильнее, будь я нормальным человеком и мог подарить ей дитя! Я бы всё отдал за такую возможность.

Было еще странное чувство недосказанности, и это тоже в большей степени касалось детей и материнства.

То, как Белла рассказывала о Ренесми, с каким благоговеньем и трепетом отзывалась о ней, и какую боль принесла ей эта утрата… Всё это иногда приводило меня к мысли о том, не была ли Белла, а не Мария биологической матерью девочки? Но, конечно же, медицинская карта, хранившая в себе результаты недавнего обследования Беллы, всё это полностью опровергала.

Знаю, я вообще не должен был заглядывать на те страницы, но любопытство взяло верх, и я ничего не мог с собой поделать. Ведь с того самого момента, как Белла впервые упомянула об этой своей потере, я не мог окончательно избавиться от этой мысли. Я как будто знал, что это так, хотя в мыслях родителей Беллы ни разу не всплывал образ ребенка. Даже невзирая на мои провокации, когда я напрямую спрашивал у них о Ренесми. Белла ведь не смогла бы сохранить втайне от матери свою беременность, не правда ли? Но миссис Дуайер было совершенно нечего мне сообщить об этой девочке, кроме как предположить, что Ренесми была одной из тех детей, за которыми приглядывала Белла, время от времени подрабатывая няней.

И потом, когда я поинтересовался у Беллы странным выбором имени для малышки… Разве маму Беллы зовут не Рене? Ведь имя ребенка было дано в честь бабушек. Рене – Ренесми. Всё совпадает. Но если допустить, что в медицинской карте Беллы упущена столь важная информация, как рождение ребенка, и Белле удалось каким-то образом скрыть это от родителей, то выходит, Мария – просто альтер эго Беллы.

Изабелла Мари Свон. Могла ли Белла использовать своё второе имя, чтобы раскрыть свои болезненные воспоминания? Почему не говорила открыто? Боялась ли она моего осуждения? Или же, рассказывая от третьего лица, ей было проще абстрагироваться от душевных мук?

Я снова прогнал эти абсурдные мысли, понимая, что это какое-то безумие. Ренесми никак не могла быть ребенком слишком для этого юной, непорочной и невинной Беллы. Особенно учитывая то, что Белла попросту не смогла бы утаить ничего подобного от матери, с которой, со слов самой Рене, никогда не расставалась более чем на пару недель в году.

Но почему тогда эти мысли не дают мне покоя? Что я упускаю?

И почему моё мертвое сердце щемит от одной лишь мысли, что Ренесми, девочка, которой я не знал и никогда не узнаю, больше не дышит одним воздухом со мной? Должно быть, я излишне проникся чувствами и тоской Беллы по этому ребенку.

Другим моментом, который меня также немало заботил, была личность Энтони. Я не мог не заметить, сколько общего было у меня с этим приятелем Беллы. Начиная с того, что мы делили с ним одно имя, и заканчивая любовью к музыке.
Что-то сжималось в груди от мысли, что Белла могла выбрать меня только лишь из-за моего сходства с ним. И как бы ни было глупо ревновать к кому-то, кого нет на этом свете, но я не мог унять это чувство. Лишь утешал себя утверждением Беллы, что она никогда и ни к кому не испытывала таких сильных чувств, как ко мне. Я ни на миг не сомневался в правдивости этих слов. Это и спасало меня в тягостные минуты раздумий.

Но сколько же загадок и противоречий таилось во всех тех историях, что она успела поведать мне! Словно элементы огромного пазла, сложить который без подглядывания в образец мне не удавалось. Все выводы, к которым я приходил, не казались хоть каплю похожими на правду. В большинстве своем получался полный абсурд. Ренесми не могла быть дочерью Беллы, Джейкоб Блэк не являлся тем самым Джейком, о котором она упоминала. А то, что она так хорошо понимала меня и всех нас, не могло быть чем-либо кроме врожденного инстинкта, интуиции или чего-то в этом роде!

Ссутулившись, я запустил пальцы в волосы, крепко сжав их у самых корней. Это было сродни человеческой головной боли. Слишком много тайн для простого смертного!

Быть может, не такого простого?.. Я протяжно вздохнул, не имея верного ответа.

Из раздумий меня вывело тихое дребезжание в кармане моей куртки. Выскользнув из своих размышлений, только сейчас я заметил, что лес окрасился богатыми красками ночи. Моя холодная и твердая как камень кожа слабо мерцала в тусклом свете луны, напоминая о той пропасти, что лежала между возлюбленной и мной.

Ощущая легкое разочарование оттого, что звонит не Белла, а сестра, я засунул руку в карман, где лежал мобильник, пальцами задевая еще одну вещицу, находившуюся рядом с ним. Впервые за несколько часов я искренне улыбнулся и позволил себе предаться мечтаниям о нашем с Беллой будущем. Пока еще отдаленном, но таком желанном.

Одна лишь мысль о нашей совместной вечности будоражила моё сознание, окрыляла и возносила до небес. Но, хотя Белла дала согласие на своё обращение, я чувствовал необходимость связать нас всеми возможными способами, принять все меры, чтобы удостовериться, что она всегда будет со мной и только со мной. И усердно работал над этим. Как бы мне ни хотелось все устроить сию же минуту, я чувствовал потребность выяснить несколько вопросов с Беллой и, возможно, всё-таки стоило заручиться согласием её отца.

Вместе с мобильным я достал и черную бархатную коробочку, которую носил в куртке уже несколько недель кряду. Я невольно крутил её в руках, отвечая на звонок.

- Семьдесят шесть секунд! Ты не мог еще дольше заставить меня ждать?

Я пропустил сарказм Элис мимо ушей, всё еще продолжая глупо улыбаться.
- Как Белла? - я мельком взглянул на часы, чтобы увидеть, как стрелки указывают на четверть пятого ночи. - Она в порядке? Вы говорили?

- Она нормально. Недавно заснула, и, кажется, в этот раз проспит до утра. И да, мы говорили, но на этом всё.

Улыбка немедленно сползла с моего лица: мне не нравилось, что сестра упомянула о тревожном сне Беллы. Более того, мне не нравилось, что меня не ставят в известность о чем-либо, особенно если это что-то непосредственно связано со мной.

- Элис, ты должна мне рассказать! Какого чёрта с ней творилось днём?
- Я ничего не должна, и она сама завтра расскажет тебе всё, что пожелаешь. Я же не открыла для себя практически ничего нового, о чем бы я и без того не догадывалась. Будь готовым приехать за ней к половине десятого.

- Хорошо, - сдался я, довольный тем, что скоро встречусь с Беллой, которая, кажется, всё же собирается поделиться со мной своими переживаниями. Вот только догадки Элис меня беспокоили. О чем должна рассказать Белла?

Я уже давно смирился с тем, что сестра привычно скрывает от меня свой разум, да и, признаться, не так уж много времени мы проводили с ней наедине, чтобы всерьез пытаться что-либо выяснить. Всякий раз, стоило мне найти в себе силы, чтобы ненадолго оторваться от Беллы и уделить время семье, у Элис всегда находились важные и, безусловно, неотложные дела: будь то внеурочная охота с Джаспером или же поход по бутикам в Чикаго, пока мы были там.

- Вас ждёт сложный разговор. Будь терпелив и не дави на неё, понял? - строго наказала сестра.

Мне нравилось то, как она искренне заботилась о Белле, оберегая даже от меня, хоть и ненавидел, когда кто-то говорил, что и как я должен делать. Сам разберусь.

- Ты в курсе, что звучишь как гадалка-мошенница на цыганском рынке? - я попытался поддеть Элис, стараясь за шуткой скрыть свое беспокойство от её слов. Сложный разговор не предвещал ничего хорошего, и я собирался готовиться к худшему, но в ответ услышал лишь напряженную тишину. Еще раз прокрутив коробочку промеж своих пальцев, я убрал её обратно в карман. – Ладно-ладно, я понял. Тогда до встречи.

- Не забудь привести себя в порядок. Белле необязательно знать, что ты весь вечер скитался по лесу, - ответила сестра прежде, чем повесить трубку.

Я рассеянно запустил руку в волосы, ощущая среди них несколько застрявших колючек.

Вынужденный признать, что Элис была права, я двинулся домой приводить себя и свои мысли в порядок.

---

Большое спасибо tatyana-gr за редакцию текста и благодарю всех читателей Иначе за проявленный интерес к истории! Пока Эдвард приводит себя в порядок, вернемся ненадолго в дом шерифа, где Элис имеет редкую возможность погрузиться в свои мысли. Следующие две главы бонуса от её лица