Временами казалось, что это не закончится никогда. Ренесми раз за разом уговаривала себя, что это не по-настоящему, а лишь ее воображение опять разыгралось. Ей не может быть страшно, она же знает, что все будет хорошо; это все иллюзия. Не страшно, не страшно, не страшно!

Ну ладно, возможно, она немного боится. Но только чуть-чуть. Хотя кого она пытается обмануть? Она просто задыхается от нахлынувшего на нее страха, обливается потом, корчится от фантомной боли и просыпается за секунду до того, как закричать. Ренесми до крови прикусывает губу, чтобы остановить истерику, и глубже зарывается в тяжелое стеганое одеяло. Она успевает подавить крик, но слезы все еще щиплют глаза.

Он там один. Среди волков. Слабый и хрупкий.

В коридоре раздаются тихие осторожные шаги. Конечно, в доме, где полно одаренных вампиров, не скроешь ни чувств своих, ни планов на будущее, что уж говорить о бешено бьющемся сердце! Ренесми моментально вспоминает, чему ее учила мама: нужно собраться и попытаться успокоиться, дышать медленно и ровно, не подавать признаков того, что сон уже закончился. Только вот вряд ли можно будет спрятать мокрую от слез подушку. Ренесми чувствует, как пульс замедляется, а шум в ушах уже не такой громкий, необъяснимая паника отступает, как волна цунами, оставляя после себя разрушение и хаос.

Дверь комнаты Ренесми всегда открыта, поэтому она легко улавливает мелькнувшую в свете торшера тень. Тень пугает всего на мгновение, останавливая в жилах кровь, но страх улетучивается, как только Ренесми узнает в ночном визитере деда. Она машинально, немного осуждающе цепляется за него взглядом, чувствуя вмешательство не столько в собственное пространство, сколько в свои страхи.

— Ренесми? — то, что ночным гостем был Карлайл, девушка поняла еще до того, как услышала его голос: запах чего-то освежающего, ласкающего вкус и манящего был неразделимо перемешан с вонью медикаментов, которую он приносил с собою из больницы. Потребовалось время, чтобы привыкнуть к такому надругательству над ее обонянием. — Что случилось?

Его пронизывающий чуть ли ни до самой души, сосредоточенный и холодный взгляд, порой пугал, и если бы не легкая и умиротворяющая улыбка и тихий спокойный голос, то она давно бы сбежала отсюда в истерике. Ренесми любила дедушку, но почему-то ощущала дискомфорт в его присутствии, — наверное, так же неуютно чувствуют себя бактерии на приборном стекле микроскопа под прицелом изучающих глаз. Но возможно, это просто паранойя.

Ренесми не отвечает на вопрос, все еще надеясь в душе, что Карлайл оставит ее один на один с мучительными кошмарами. Но он не торопится уйти, какое-то непродолжительное время, видимо, все еще ждет ответ, а потом решает действовать сам. Он все еще молчит, будто и незаинтересованно даже, только медленно делает несколько коротких шагов и, не колеблясь, присаживается рядом, совсем близко от Ренесми, и девушка ощущает, как по спине пробегает холодок от его прикосновения.

— Ты так и будешь играть со мной в прятки? — стыд от разоблачения огнем разливается под кожей. И даже холодное прикосновение руки вампира словно и не ощущается вовсе. И почему всегда так бывает, что когда ты почти уже усмирил слезы, то кому-нибудь обязательно придёт в голову утешить, и вроде бы уже отпустившая тебя истерика, накрывает тебя с новой силой, а тихий маленький всхлип сводит на нет весь твой блеф.

— Можно мне не отвечать? — девочка чувствует как Карлайл гладит ее по голове, но то ли испугавшись слез, то ли понимая и принимая ее неодобрение к утешительных жестов, больше ничего не говорит до тех самых пор, пока всхлипы не прекращаются полностью. Стакан воды уже стоит на прикроватной тумбочке, чтобы, успокоившись, Ренси не пришлось идти зареванной по всему дому ради восполнения жидкости в своем организме.

Девушка чувствует, что дедушка отводит взгляд только из-за страха смутить ее. Остальные, наверняка, тоже все слышали, но не сочли нужным толпиться в ее комнатушке, чтобы посмотреть на ее распухшее от слез лицо. Неожиданно напряжение, повисшее в воздухе и почти осязаемое, отступает, и Ренесми уверена, что к ее внезапно нахлынувшему спокойствию причастен кто-то из родственников. Кто бы мог успокоить ее, не появляясь на глаза? С распухших губ девушки срывается лишь тихое, едва различимое слово «спасибо».

— Давай не скажем папе, что мне снова снились кошмары?

— Не думаю, что это честно по отношению к нему.

Несси ставит уже пустой стакан на то же самое место, где он и стоял раньше, только сейчас замечая, что ночной гость нервно крутит в руках веревочку от расползающегося пледа. Он с хирургической точностью вплетает нить в ряд, используя вместо спицы пластмассовую заколку для волос. Видимо, это было единственным, на что он мог сейчас отвлечься.

— Если папа узнает, что у меня снова был приступ паники, он меня заберет. И вряд ли потом позволит еще когда-нибудь к вам приехать, — Ренесми начинает дрожать, и Карлайл, заметив это, быстро накидывает ей на плечи уже починенный плед. Дед и внучка встречаются взглядами, и холод вновь растекается в душе Ренесми, ей кажется, что Карлайл опять ее проверяет. — Он всегда трепетно относился к моему самочувствию.

Оба замолчали на какое-то время. Ренесми, успокоившись уже окончательно, начинает чувствовать слабость, ее клонит в сон. Но, чтобы не обидеть дедушку, она не хочет его выгонять.

— С другой стороны, если проблема со сном будет решена до приезда Эдварда, то и говорить о ней тогда не придется, — возражает Карлайл. Ренесми не уверена, что ее проблема имеет решение, к тому же она никогда не была одной из тех, кто любит поговорить о себе, особенно о том, что причиняет ей беспокойство. — Так что думаешь?

Как же трудно признавать сейчас свою слабость, с которой боролась многие годы. Ренесми приехала сюда с мыслью, что ей давно удалось оставить позади все свои недуги, и старые кошмары не напомнят о себе. Но нет, страхи никогда не отступают так просто, они нагоняют, наваливаются на тебя всем весом и тянут к земле — прямо в грязь — именно тогда, когда ты спешишь на банкет в своем лучшем платье.

Ренесми горько от мысли, что из всех Калленов подобные изъяны присущи только ей одной. Она — бракованная игрушка среди старинных ценностей, белая ворона в табуне вороных коней. Родственники видят в ней слабое, хрупкое и беспомощное существо, младенца, которого нужно беречь от всего, но Ренесми нужно было не это, когда та молила родителей о переезде. Она всеми силами доказывала свою самостоятельность, и теперь чувствовала себя ужасно неловко из-за такой нелепой оплошности. Ее больше не воспримут как равную.

Но Карлайл пытался помочь, и Ренс знала, что он наверняка найдет способ, однако доверится ему — значит признать свои страхи и смириться с тем, что она слаба. Ренесми стеснялась раскрывать свою душу перед дедом, жутко было даже думать о подобном. Казалось, будто наболевшая тема такая интимная, что касаться ее не стоило и вовсе. В конце концов, это же просто кошмары.

Плохие сны, которые портят всю ее жизнь. Они — раковая опухоль на пути к взрослению. От них нужно избавиться!

Ренесми откидывает одеяло, опускает голые ноги на толстый, приятно щекочущий ступни ворс ковра, и, утопая в нем, вскакивает с постели. Она не старается казаться человеком, как обычно делают все домашние, на всей своей скорости подхватывает школьный рюкзак с кресла и резво запрыгивает обратно на огромную мягкую кровать, с удивлением отмечая, что больше не расстроена. Видимо Джаспер там еще старается над поддержанием хорошей ауры в доме.

Карлайл с интересом наблюдает, как внучка что-то разглядывает в своей школьной сумке, будто пытаясь найти пропажу, переворачивает рюкзак и начинает вываливать все содержимое на постель. И только когда в рюкзаке совсем ничего не остается, она достает из общей кучи свой потертый ежедневник, подклеенный в разных местах серым скотчем, дабы не распадались листочки. Даже не открывая, Ренесми передает его в руки деда, а сама откидывается на подушку, все также с силой сжимая ручку рюкзака.

Девушка смотрит, как Карлайл открывает страницу с осторожностью, боясь не столько повредить первый, исписанный еще детским, неоформившимся почерком листок, сколько огорчить внучку. Сердце Ренесми пропускает удар, когда она замечает волнение в глазах деда. Карлайл вначале пытается останавливаться на картинках подольше, вникать в их суть, но чем дальше листает, тем скорее желает закончить. Он отмечает, как техника рисования совершенствуется от рисунка к рисунку, но содержание картинок пугает. И чем дальше, тем страшнее становится смотреть.

— Кто это? — логичный вопрос, но вместе с тем и бестолковый. Карлайл показывает внучке самую первую картинку из блокнота, которая кажется совсем невинной. Просто мальчик, сидящий на полу и перебирающий то ли камушки, то ли маленькие игрушки. Но все равно что-то не так: рисунок сам по себе красочный, но не прорисованы ни волосы, ни черты лица. Все это просто размыто.

— Если бы я знала…

Карлайл еще долго рассматривает странные картинки. Каждая неповторима, но везде нарисован один ребенок, который на каждой следующей странице становится старше, чем на предыдущей. Ренесми тщательно прописывала одежду этого ребенка, игрушки, с которыми он играл, восседая меж белоснежных стен. Но, несмотря на скрупулезную проработку деталей, самого главного не было: ни цвета глаз, ни их формы, ни губ, ни носа, ни даже цвета волос. Вместо лица — пустое пятно!

— Так ты боишься этого ребенка?

Ренесми тяжело вздыхает. Она смотрит, как до странности осторожно, словно боясь навредить, Карлайл закрывает ее блокнот, кладя его на тумбу. И неожиданно вновь становится тихо, до паники тихо, и кажется, что стоит лишь прислушаться — без труда почувствуешь как снежинки скользят по ветру и с грохотом падают на ветки деревьев. Девушка не знает, как ей можно ответить. Она боится, но не этого мальчишку.

— Если быть точнее, я боюсь за этого ребенка. Ему так плохо, — отзывается девочка.

Карлайл чувствует безысходность внучки, и, кажется, протяни руку и испачкаешься в этой обреченности по самые уши. Ренесми смотрит на ежедневник совсем по-другому, с какой-то заботой, что ли? А потом открывает его на самой последней странице, до которой Карлайл не дошел. И там снова он — мальчик без лица. Уже и не ребенок, подросток.

Он сидит посреди белой комнаты, на большом массивном стуле. Его руки располагаются на высоких подлокотниках. На правом предплечье зияет длинный свежий порез от плеча до локтя, наверняка еще и глубокий. Лица, конечно же, не видно, но почему-то представляется оно несчастным от такого жестокого обращения.

— Карлайл, — Ренесми очень внимательно смотрит на деда своими большими темными глазами, как зачастую дети смотрят на своих родителей. И Карлайлу вдруг кажется, будто все таинства вселенной отражаются в ее глазах; словно она знает намного больше, чем древний вампир. — Он постоянно говорит мне, что мы пришли в этот мир вместе. И он не понимает, отчего мы такие разные, хотя природа у нас одна. Знаешь, у него на любой мой вопрос всегда находится ответ, несмотря на то, что он кажется обычным. Но это не так. Он начинает меняться, становится сильнее, но ему кто-то мешает. Он жалуется, что его все время отбрасывают назад, играют, словно с игрушкой. И больше у него нет сил вырываться, они его почти задушили.

— Кто они?

— Его братья.

***
Начало октября выдалось аномально теплым и сырым в Барроу, хотя Элис утверждает, что и в другое время года погоды лучше ждать не придется. Для вампиров это, конечно, не было проблемой, но на душе у Ренесми было как-то тоскливо. Она пробовала найти хоть какой-то способ увеселения, но ничего уже не помогало. И казалось, что даже мама, названивая ей каждый вечер по несколько раз, начинает чувствовать эту хандру. Слишком много воды было не только на улице, но и в душе.

Ренесми с объятая вселенской печалью, шла по короткому ряду лотков с овощами в супермаркете, тщательно подбирая себе продукты на ужин. Эсми была сегодня чем-то занята, впрочем, внучка была не против прогуляться по магазинам, пусть даже и по продуктовым. Хоть какое-то развлечение в этом богом забытом месте. Странно, она ожидала от раздельной с родителями жизни чего-то большего, возможно даже какого-нибудь приключения. Но здесь ее опекают, кажется, еще больше, даже сейчас она чувствует себя под невидимым конвоем родных.

Ренси слышит, как Карлайл где-то неподалеку беседует по телефону с одним из своих больных, прося того немедленно отправляться в больницу. Упрямец сопротивляется, перечит молодому на вид врачу, но в итоге, он согласится. Они всегда так делают. Однако разговор будет продолжаться еще некоторое время, поэтому дед не сразу начнет докучать очередными расспросами о нехороших снах. Ренесми уже жалела, что рассказала о них деду, — это ведь ее сны, и парень из них, пускай и воображаемый, тоже ее. Так почему она должна им делиться?

Но кажется, будто эти разговоры нужны Карлайлу даже больше, чем ей. Он жадно вслушивается во все ее рассказы о снах, пытается выпытать как можно больше информации, словно докапывается до ему одному ведомой истины. Неужели ее разыгравшееся воображение стоит такого внимания?

Остается купить лишь маринованные грибы, поэтому, толкнув тележку чуточку сильнее, Ренс направляется в самый дальний отдел магазина, оставляя Карлайла стоять со своим телефоном среди овощей. Он ведь не маленький, сам выберется. Ходить по продуктовому магазину иногда было тяжело, всему виной обостренные чувства. Ее не привлекал аппетитный для многих запах выпечки — она чувствовала и вонь протухших сливок, на которых замешивали тесто; молочные продукты отдавали коровьим навозом, овощи и фрукты — гниением. И все запахи одновременно смешивались в единое зловоние, из которого и нужно было вычленить аромат съедобных продуктов.

Грибы с нижних полок уже разобрали, остались только нераспакованные — те, что стояли наверху. Сотрудников магазина не было видно поблизости, а Карлайл, своим слащавым голосом увещевающий бедолагу, которого лягнула корова, стоял слишком далеко, и звать его не хотелось, поэтому Ренесми не нашла лучшего выхода, как пытаться в прыжке вытащить из коробки баночку грибов. Идея так себе, на первый взгляд, но девушка, считая себя чуть ли не всесильной, решила попробовать. Достать до коробки труда не составило, а вот банку вытащить из нее оказалось не так просто, особенно если учесть, как тщательно их упаковывают.

Она уже была готова сдаться, позвать администратора или кого-нибудь еще, но чьи-то руки, прохладу которых она ощущает даже через куртку, с осторожностью ювелира обхватывают ее за талию, и в ту же секунду Ренесми чувствует, с какой легкостью удается ей подняться выше. Миссия выполнена, и банка с грибами почти опускается в ее продуктовую тележку. Конечно, Ренси уверена, что ей помог Карлайл, который, видимо, заметив пропажу семейной реликвии, пустился на ее поиски, застав за таким необычным занятием. Но, развернувшись вполоборота, девчонка чуть не вскрикивает от неожиданности.

Рядом стоит парень, вряд ли старше ее самой. Он с интересом наблюдает, как девушка бледнеет, задыхается от удивления, а потом, пытается выдавить из себя не то благодарность за помощь, не то гневную речь за непристойные касания. И что-то до боли знакомое не дает ей покоя… Может, все дело в почему-то кажущихся родными огромных зеленых глазах? Или спутанные темные волосы, порядком отросшие, что-то ей напоминали? Бледное лицо контрастировало с ярким румянцем на его щеках. Наверное, она слишком откровенно глазеет, потому что парень смущается тоже, принимаясь нервно поправлять свои очки, будто волосы зацепились за дужку.

— Эмм, спасибо, — Ренесми, не понимая, как правильно в таких случаях нужно благодарить, протягивает правую руку для рукопожатия. Стоящий рядом парнишка вначале теряется, но затем вытаскивает ладонь из кармана своей красной парки, принимая рукопожатие. Их ладони соприкасаются лишь на долю секунды, а потом оба они одергивают свои руки: Ренесми — боясь, замерзнуть, а парень — обжечься.

Он отходит назад, слегка улыбаясь, и Ренси чувствует, как не может отвести от него своего взгляда. Слишком он завораживает и тянет ее к себе, как магнитом.

— Ньют, ну что ты так долго? — беспечные возгласы лишают Ренесми возможности познакомиться со своим помощником. Она невольно становится свидетелем, как парень раза в полтора выше ее, словно медведь, сгребает парнишку в охапку, и невольно из ее рта вырывается испуганный выдох. «Помощник», ростом не выше Ренесми, и весом, наверное, тоже не больше, совсем не пошатнулся под весом нахала. Даже корзинку с продуктами не выронил. — Мы же голодные.

— Фрай, отвали! Не видишь, я разговариваю, — Ренси неуклюже машет громиле рукой, и тот уже со щенячьим восторгом бросается в ее сторону. И только когда он оставляет Ньюта в покое, Ренесми понимает, что где-то уже встречала этого парня.

— А я тебя знаю. Ты недавно сюда переехала, да? — Ренесми нервно кивает в знак согласия, уже желая смыться отсюда, найти Карлайла и поехать домой. Очень уж это все странно. И, видимо, Фрай понимает ее замешательство, поэтому жаждет реабилитироваться. — Да ты не переживай, мы тоже новенькие здесь. Вот только неделю назад вещи из Детройта перевезли. Даже родители с сестрами еще не приехали. Давай, я тебе помогу до кассы все дотащить. Нам — приезжим нужно держаться вместе, так ведь?

Ренесми сдается, следует за парнями в сторону касс. Ей не нужен Карлайл, чтобы рассчитаться, ибо стараниями заботливого отца у нее всегда с собой собственная кредитка. Фрай еще долго о чем-то радостно голосит, нарушая привычный монотонный ритм и заставляя всех вокруг оборачиваться в их сторону. Они идут до кассы меньше минуты, еще пару стоят в очереди, потом Фрай упрямо ждет с Ренесми ее «отца» у входа, и за все это время парень не замолкает ни на секунду. Наверное, проходит не больше четверти часа, а девчонка узнает об этом городе больше, чем смогла бы вычитать в «Гугле».

Ее спасает, как ни странно, все тот же мальчик в очках — Ньют. Он просто исчезает, оставив Ренесми недоумевать, как ему удалось скрыться от девочки-полувампира, не сводившей с него взгляда. Будто растворяется. А затем у Фрая трещит в кармане телефон.

— Ой, мне, кажется пора. Может, подвезти тебя до дома, раз твой отец задерживается? — Ренесми собирает все свое терпение, чтобы только выглядеть милой, а не раздраженной. Какой же настырный парень!

Но среди толпы она замечает Карлайла, который, совершенно выпав из реальности, все еще разговаривает по телефону. И тот, кажется, тоже замечает ее, идет на встречу, стараясь не распихнуть толпящихся на кассе, как в муравейнике людей.

— Ну, может в другой раз…

Кажется, парень и не расстроен вовсе. Он тоже быстро скрывается в дверях, еще до того, как Карлайл успевает покинуть кассовую зону. И вскидывая голову, Ренси принимается прожигать долгим, задумчивым взглядом уходящую прочь фигуру своего нового знакомого, словно надеясь, что эта встреча была не последней. Что-то было не так с этими двумя, она это нутром чувствовала.