Саундтрек: J:Морс — Беларускае золата

Ты расплачиваешься картой и выходишь из придорожного кафе. Надеваешь солнцезащитные очки, поджимаешь полные губы — не с презрением, нет, всего лишь по давней привычке — и окидываешь взглядом парковку. Солнце жарит, и ты распахиваешь пальто, хотя внимание к себе привлекать не намерена. На минутку задумываешься (чудится, будто забыла о чем-то), но быстро отгоняешь лишние мысли, встряхнув головой. Твои волосы, великолепного пшеничного цвета кудри рассыпаются по плечам и словно светятся в утренних лучах.

В салоне тепло, пахнет кофе, от которого и сегодня ты не смогла отказаться. Тонкие пальцы уверенно сжимают руль, в ботинках на каблуке неудобно совсем, но ты привыкла. Мысли переплетаются с Ces diamants-là, мюзикл — единственная запись в твоей машине. Музыку как таковую ты не очень-то жалуешь, особенно нашу, автомобильные радиостанции же вообще не выносишь.

Телефон вибрирует на пассажирском сидении, и ты даже не думаешь о том, чтобы проигнорировать вызов: на сенсорном экране крупно выведено «Антон». Звоню я.

— Прывітанне, сонейка! Калі чакаць цябе? Лер, такі... — слышишь ты в трубке и, раздраженная, перебиваешь:

— Поговорим позже, пожалуйста. Я уже еду, минут через сорок буду в городе. Жарко-то как для октября.

— У нас дождь собирается, кажется. Хочу…

— Встретишь в парке, на нашем месте?

— Так. Буду, — слышишь доброе в ответ, но не придаешь теплу, сквозящему в голосе, внимания. Любишь делать вид, что не понимаешь, требуя усилий от окружающих.

Отключаешься. Ты довольно скептически относишься к разговорам по телефону, обо всем более-менее важном предпочитаешь узнавать при личной встрече: глаза говорят больше, чем слова, позволяют увернуться от фальши. Рядом ты всегда нужнее.

Спустя полчаса по удивительно пустой трассе подъезжаешь к городу, вокруг — ни души. Ты бы уже заволновалась, если бы не была такой уставшей после почти пяти часов за рулем. Мятые тучи в осеннем небе уже посветлели и нерасторопным караваном уползали на юг, складываясь в замысловатые фигуры. Ты как-то сказала, что в каждом облачке видишь белогривую лошадь: она топчется безмолвно на месте, подкидывает вверх жилистые коленки, стараясь не сорваться, не полететь со всей возможной прытью туда. Туда, где рождается солнце! Вдохновение мое.

На осень за окном ты не обращаешь внимания. Преодолев мостик кольцевой дороги, ты по мокрому асфальту врываешься в город. И вдруг чувствуешь необычайную легкость в душе: кажется, будто знакомая улица ни с того ни с сего стала шире, тополя расступились, и ты входишь в Отражение, которое именно сейчас захотелось вообразить. Оно пустует, правда, да тебе и не хочется видеть еще кого-то на принадлежащем сейчас только тебе клочке пространства. Взмокшие листья испуганно взмывают из-под шин твоей машины, возмущенные светофоры прячут глаза-фонари за яркими вывесками, и уж точно не справиться им, истуканам железным, с буйными красками осени.

Солнце осветило разноцветные многоэтажки слева. Ты мчишься вперед, не превышая, однако, скорости. Приоткрываешь окно и вдыхаешь воздух, так непривычно пахнущий озоном, полной грудью. Осторожно въезжая на кольцо, ты отмечаешь про себя необычайную тишину, повисшую вокруг. До сквера совсем немного осталось, и ты уверенней давишь на педаль газа, лавируя между ремонтными грузовиками, гружеными разноцветными флажками.

Проезжаешь над нешироким руслом реки, с улыбкой бросая взгляд на блестящие разноцветные шляпки-зонтики городского пляжа. Ты всегда отказывалась лезть тут в воду, зато гулять очень любила, особенно жаркими июльскими вечерами, такими праздными, но невыносимо приятными.

Съезжая с моста, ты резко тормозишь и как ошпаренная выскакиваешь из машины. В мозгу начинает свербеть: перегнувшись через колющееся хлопьями краски ограждение, близоруко щуришься, вглядываясь вниз. Там, в трех метрах от берега и где-то семи от тебя, полосатым поплавком колышется на невысоких волнах пустая байдарка. «Э-эй!» — то ли про себя думаешь, то ли кричишь ты. Если возглас и сорвался с губ, то мгновенно растворился над рекой. Странный страх сковывает твое сердце, не позволяя подняться — ты так и висишь на перилах вниз головой, что кровь вскоре начинает стучать в ушах: бом, бом, бом.

Вверх течению покинуто вздымаются и опускаются еще несколько байдарок, рыбки-весла выныривают иногда из-под темной воды. Тонкий свист ветра, кружащего в вальсе подсохшую золотую листву, врывается в уши, звенит сережками, словно подбодряя. Ты медленно возвращаешься к машине, перебирая в мыслях все октябрьские торжества и стараясь не думать о брошенных прямо посреди реки лодках. Тишина и пустота начинают угнетать: человека бы, человека сейчас увидеть, хоть одного!

Погрузившись в тепло салона, ищешь телефон, набираешь знакомый номер, хочешь услышать родной голос, но в ответ — лишь долгие гудки. Волноваться не о чем, в общем-то, ты привыкла к тому, что я отвечаю не сразу, поэтому спокойно возвращаешь телефон на сидение и кладешь ладони на руль. Твои длинные пальцы дрожат почему-то. Поддалась эмоциям, верно? Поговори, поговори со мной, и тебе станет проще, не бойся показывать свой страх, даже если он совсем детский. Ты раньше боялась темноты, да и сейчас немножко боишься, когда остаешься одна в пустой квартире.

Деревья плывут за окном. Машина двигается медленно, словно по минам ты ее ведешь. Музыка выключена, так что можно услышать, как лужи хлюпают под шинами, сминается под ними золотая листва, вынесенная ветром на проспект. И никого вокруг, ни единой живой души не попалось тебе по дороге к парку. Страшно. Тихо. Чисто, светло. Завороженная, ты впитываешь взглядом, слухом, обонянием то, что так противилась замечать всю жизнь: красоту твоего родного города, красоту, способную говорить на разных языках. Не в золоте осени она, не в слякоти весны, не в буйстве лета — в воздухе, который ты делишь с другими, с кем хочешь делить. И ты снова дышишь полной грудью, полная странной тревоги.

Главные ворота центрального парка прикрыты, но ты все равно наваливаешься на тяжелую чугунную решетку. Смотришь на позолоченные звезды, украшающие ее уже полвека, и чувствуешь, как плохо смазанный металл поддается твоему усилию. Скрип ворот напоминает о детских качелях во дворе, о санках, трущихся надтреснутыми полозьями о ледяную горку, и тебя вдруг охватывает желание слушать этот скрип еще и еще, громче, громче, до самого мозга, до самого сердца чтоб пробрало. Но ты в конце концов останавливаешься и ступаешь на серую плитку детского парка.

Тут все как прежде: скамейки, вычурные фонари, маленькая дощатая сцена, где ты когда-то отказалась нацарапать свое имя, велосипедные дорожки. Поддавшись порыву, ты срываешься с места и бежишь по дорожке прочь от аттракционов: подальше от колеса обозрения, «ракушки» и каруселей, в глубь парка по осеннему ковру ступаешь, стараясь наделать побольше шума. Тебя влечет этот шелест листвы, будто окрыляет — перышки расправляются под напором воздушного потока, и ты знаешь, что прибудешь на место совсем скоро, что закончится сумасшествие этого дня, ведь в моем присутствии, в моей верности ты не способна усомниться. Ты останавливаешься на секунду, чтобы подхватить золотой лист с дорожки, и бежишь дальше, так похожая сейчас на саму осень: быстрая, своенравная, но такая правильная, долгожданная, желанная…

Разноцветные в солнечных лучах бисеринки дождя на паутинках отражают все возможные оттенки бордо и золота. Стелется перед твоими глазами тонкая дорожка, устланная листвой и припорошенная чем-то белым. Пустая скамейка под раскидистым дубом — и снова тишина, все то же безмолвие. Ты противишься панике, нащупываешь телефон в кармане пальто и набираешь номер. Гудок, два три… «Абонент не отвечает». Еще одна попытка, еще… не отвечает ни мобильный, ни домашний. Ты кусаешь губы между входами, выдохами, вздохами, вглядываешься в просветы между деревьями, надеясь заметить цветастую куртку или хвост золотистого пса, но тщетны твои попытки.

Делая еще один шажок вперед, замечаешь под носком ботинка плотный шарик бумаги. Он белый-белый снаружи, ты медленно поднимаешь его и разворачиваешь, взгляд твоих нежных серых глаз цепляется за единственную строчку посередине листа: «Усе маі вершы табе, Лерка, табе адзінай. З поўначы...». Оборвано остальное. И почерк знакомый, тот самый, которым написаны были десятки писем и сотни стихов.

Судорожно оглядываясь по сторонам, видишь белые хлопья бумаги, размокшие и мелкие, как первый снег легшие на отжившие свое осенние листья. И обрывков этих столько, что не охватить взглядом, не уразуметь так просто. Ты хватаешь их руками, разворачиваешь, но размытые водой буквы уже не разобрать, отдельные слова отпечатываются в твоем сознании: «На поўдні зараз мае сэрца, сярод...».

«…без суму і жаху...»

«...тваёю моваю.
Мне кажется, что этот дождь все смоет. Все лишнее. И лишних».

«...кахаю!»

Страшно! Странно, одиноко, и душу раздирает ощущение незавершенности. Пульс затихает под кожей, ты сглатываешь слюну и огромными, словно у напуганного кота, глазами смотришь сквозь полуоблетевшую крону на небо, где белые лошади-облака, подкидывая жилистые коленки, со всей возможной прытью мчатся на восток.

Вернувшись спустя час к машине, ты, не захлопывая двери, бросаешься к приемнику, отчаянно крутишь ручки в надежде отыскать радиостанцию, а с нею и объяснение происходящего. Сквозь шипение и треск наконец прорывается голос диктора:

«…За несколько часов опустел ряд населенных пунктов. Правительства стран, на территориях которых замечено данное явление, никак не комментируют ситуацию. В крупные города, с которыми не удается наладить какую-либо связь, уже направлены отряды МЧС, исследовательский… Объяснить исчезновение миллионов человек не представляется возможным».

Ноги уносят поданьше от машины, уже и не слышно слов, предположений, остережений. И паники нет. Ты словно впала в транс, бормочешь едва понятные слова, двигаешься вперед, не разбирая дороги. Переулки и проспекты разматываются перед тобой, словно нить из клубка, шуршит золото под ногами. Странное чувство пожирает твое сердце: одиночество, полное, безраздельное одиночество вздымается над тобой, ужас не позволяет глубже дышать. Вскоре ты уже бежишь, сбиваясь с ног. Вперед, подальше от необъяснимого, быстрее, чтобы мертвенное дыхание города не успело настигнуть, забраться в рукава, под рубашку, в душу. Ты бежишь, пока не вырываешься из города, запыхавшаяся, подрагивают уголки твоих потрескавшихся губ, и кажется, что слезы вот-вот хлынут из глаз. А за спиной тает омытый дождем город. Твой. Твой! Бывший твоим и моим, любимым. Каханым.

Назови его.

Но не оборачивайся.