От автора:
для облегчения восприятия сложного текста
воспоминания Эдварда подаются курсивом.

В гостиной творилось что-то необъяснимое. Настолько невероятное, что наблюдение за происходящим даже смогло потеснить боль, заполонившую мой рассудок.

Необычайно мощное сердце оборотня, самое сильное сердце, которое когда-либо билось в нашем доме, неожиданно замерло. Что случилось с Джейкобом? Он не смог выдержать жуткого кошмара, который происходил в библиотеке на протяжении последнего получаса и продолжался до сих пор? Только я могу это вынести, поскольку я умер уже давно, и никакие страдания не смогут убить вновь давно застывшее каменное сердце. Но, если Белла не проснется, я попрошу Джейкоба смилостивиться надо мною. Я вырву у него обещание уничтожить меня физически…

Мысли проскользнули очень быстро, за кратчайшую долю секунды, пока сердце оборотня выдерживало странную паузу. А затем я перестал слышать трепещущее сердцебиение маленькой Ренесми, и на меня накатил дикий животный ужас. Ненужный воздух застрял в легких и превратился в лед, парализующий тело. Сердечный ритм Ренесми пропал из моего слуха сразу же, едва мощное сердце оборотня загромыхало вновь после необъяснимого перерыва.

Мне понадобилась бесконечно долгая секунда, позволяющая сообразить, что сердце Ренесми по-прежнему бьется, но теперь его восхитительный ритм точь-в-точь повторяет сердце оборотня. Два звука настолько гармонично переплелись между собой, что даже идеальный вампирский слух не смог их разделить. Совершенная мелодия не могла распадаться на ноты… Разве такое бывает? Почему это происходит?

Я не мог ответить на второй вопрос. Потому что никто и никогда на него не мог ответить. Запечатление оборотня – одна из самых необъяснимых тайн, неразгаданных загадок потустороннего мира.

«Джейкоб запечатлен на Ренесми» - необычайно яркая мысль в хаосе боли и страдания. Я подумал еще раз. Мысль странная, неожиданная, но совсем не болезненная.

Джейкоб Блэк? Единственный прямой потомок Эфраима, самый сильный волк в стае, который до определенного момента почему-то не осознавал своей силы и беспрекословно покорялся Сэму. А потом повиновение Джейкоба исчезло в один миг. Оно прекратилось в тот день, когда Джейкоб узнал о беременности Беллы и о том, что Белле и малышу грозит опасность от стаи.

«Все сходится,» - глухо простонал я. Все так же просто как дважды два четыре, как то, что Земля вертится. Если бы противостояние между мною и оборотнем из-за Беллы переросло в драку, у Джейкоба не было бы ни единого шанса на победу. Но, если какое-либо существо встанет между Джейкобом и Ренесми, я ломаного гроша не поставлю на жизнь такого неразумного создания.

Малышка Ренесми, Джейкоб всегда будет рядом с тобою. Он сделает для тебя все, что ты захочешь: будет защищать тебя, лелеять, оберегать, любить…

Даже, если мы с Беллой уйдем из этого мира, в нем останется крошечная девочка с живым бьющимся сердцем…

Господи, почему же так больно? Белла по-прежнему без движения. Лишь глухие удары сердца оставляют призрачную надежду на то, что она жива… Боже, как больно! Даже, когда Карлайл превращал меня, подобной боли не было…

***

О том, что США будет принимать участие в первой мировой войне, я узнал на улице.

- Война! Война! Покупайте газеты! – неистово вопил чумазый разносчик прессы.

Заголовки на первой странице поражали мое воображение. Я вывалил из кармана всю имеющуюся в наличии мелочь, и радостный продавец отсчитал мне аж пятнадцать новеньких листов. Надеюсь, битвы описаны в подробностях?

Домой я летел как на крыльях. Перепрыгивая через теплые июльские лужи, спешил сообщить сногсшибательную новость родителям.

- Мама, смотри! – не снимая обувь, поспешно пробежав через дом, я протянул возившейся на кухне матери ворох приобретенных новостей. – В стране начинается подготовка к военным действиям, – с гордостью сообщил я.

Ни мама, ни вернувшийся спустя несколько часов отец, не смогли разделить моего восторга. Для них война не означала подвигов во имя славы, блестящих орденов на груди и победного крика на поле боя.

Отец напомнил мне, что следующий год выпускной в школе, и я должен думать об аттестате. А потом они с мамой долго обсуждали ситуацию, которая сложилась в Европе и которая должна была повлечь за собой не лучшие изменения в Штатах.

О каком аттестате может думать семнадцатилетний мальчишка, если в Европе - военные действия, а в нашем городе вскорости объявили о мобилизации? Добровольцы уходили на фронт, их провожали как героев, им выдавали военные мундиры и настоящее оружие.

Начавшийся учебный семестр только повысил сумбур в моей голове. Вся школа гудела о войне. Планы, которые заполняли сознание моих однокашников о ратных подвигах на поле боя, не шли ни в какое сравнение с серостью и унылостью школьной программы.

Наш новый учитель географии, который был не намного старше нас, предупредил на занятии, что мы видимся последний раз в этом семестре, поскольку он прошел комиссию и отправляется на фронт. Новость окончательно взбудоражила мое полудетское сознание.

Я снова и снова просчитывал недостающие до совершеннолетия месяцы. Я был в отчаянии. Война могла закончиться еще до того момента, как я стану взрослым. Единственным выходом из сложившейся ситуации мне виделась карьера профессионального военного.

О принятом решении я сначала сообщил маме, надеясь на ее весомую поддержку в случае неудачных переговоров с отцом. Мама очень испугалась тогда. Я не помню ее лица…

Как же сложно что-либо разглядеть за плотной черной завесой, разделившей мою жизнь на «до» и «после». Как будто я нахожусь на дне глубокого океана, и темные непроницаемые потоки воды давят на меня со всех сторон, не позволяют всплыть на поверхность моим воспоминаниям, не дают хотя бы одному солнечному лучику коснуться моего заледеневшего тела.

Файлы с человеческой памятью заблокированы очень прочно. Я забыл, как выглядела Элизабет Мейсон. Если очень сильно постараться, напрячься до отвратительного хруста в окаменевших пальцах, то… другое лицо всплывает в моем сознании. «Я люблю тебя, Эдвард. Мы созданы друг для друга,» - восхитительное признание звучит в моей голове. До боли родной голос. Я знаю, я отчетливо понимаю, что у нас нет дороги обратно. Мне не устоять перед тобою, Белла. Сейчас я возьму тебя на руки, вынесу из океана, и жажда обладания твоим телом пересилит все доводы рассудка, сметет все запреты и правила… От этого воспоминания только хуже. Мертвое сердце давит с каждым разом сильнее и сильнее.

Я не успел отправиться на войну. Зато я успел прочувствовать ее далекие отголоски, не выезжая из Чикаго. Первая волна испанского гриппа, который завезли в Штаты демобилизованные с войны солдаты, не была настолько страшной. Повальная эпидемия в городе началась во время второй волны.

Отец заболел первым. Напрасно мы с мамой искали хотя бы каплю утешения в усталых и безразличных глазах измученного доктора. Весь его облик, начиная от запачканного халата и заканчивая опухшими от бессонницы веками под седыми бровями, свидетельствовал о том, что надежды на выздоровление нет. Грипп очень коварен, медикаментов катастрофически не хватало, медицинского персонала не хватало тоже. Стремительная и неумолимая болезнь косила всех подряд. На посту осталось только несколько медицинских сестер и еще меньше врачей. Остальные тоже заболели. Нетрудно было предположить, что, говоривший с нами доктор, не спал очень давно…

Отец сгорел в лихорадке в течение суток.

Потом лихорадка захватила меня. Из-за высокой температуры я потерял сознание и, соответственно, всякую ориентацию в пространстве и времени. Очень редко наступали моменты просветления. И тогда на смену черному небытию приходил ужасающий беспрерывный кашель. Я задыхался в агонии от нехватки воздуха. Помню страдание в голосе мамы. По всей видимости, она не покидала меня не на мгновение. Последнее воспоминание из прошлой человеческой жизни: дрожащая мамина рука смазывает мне потрескавшиеся от высокой температуры губы. Мамин голос, хриплый и умоляющий:

- Спасите его…

- Я сделаю все, что смогу. – Другой голос принадлежал незнакомому мужчине.

- Вы обязаны… Пожалуйста… Вы должны подключить все свои способности. Мой мальчик не может умереть… Пожалуйста, дайте Эдварду то, что другие не могут.

«Мама! Мама! Помоги мне, мама! Мне очень плохо!» – кричало мое сознание. Я не мог произносить слова вслух. Воспаленное горло издавало только жуткие хрипящие звуки, да и те немедленно прерывались диким приступом кашля.

Мамы уже не было рядом. На смену ей пришли другие руки – более сильные и удивительно прохладные. Хотя с прохладой я мог и ошибаться. В непрерывной горячке все вокруг кажется более холодным, чем собственное тело.

Я больше никогда не слышал маму. Темнота поглотила меня целиком, унося прочь остатки сознания.

А потом стало намного хуже, чем было. Когда меня выжигала испанка, я думал, что хуже не бывает. Я ошибался в своих предположениях. Смутно припоминается краткий перерыв между болью и адской болью. На какое-то мгновение я ощутил свежее дуновение ветра. Как будто бы я покинул душные стены госпиталя и окунулся в ночную свежесть.

Я не успел насладиться желанной прохладой. Боль, пронизавшая горло и мгновенно распространившаяся по всему телу, вытеснила всякое воспоминание о приятных ощущениях. Долгие часы я пребывал в аду. А в аду не может быть чего-либо приятного и прохладного.

Постепенно боль стала локализироваться в одном месте – в сердце.

Я искренне надеялся на скорую смерть от разрыва сердца. Я был очень наивен в то время. И просьбы мои тоже были глупыми. Несмотря на нечеловеческую боль, сознание мое резко прояснилось, оно сделалось необычайно чистым и четким, и я принялся неустанно молиться, чтобы у меня остановилось сердце. Верил, что с остановкой сердца моя жизнь оборвется, а боль навсегда покинет мое бренное тело.

Желание исполнилось лишь частично.

Сердце прекратило биться ранним утром. То, что сейчас раннее утро, я понял сразу, едва открыл глаза: все предметы вокруг освещались первыми, еще не набравшими силы, утренними лучами солнца. Пустынность улиц – я не слышал ни шума людей, ни грохота моторов – подтверждала мой вывод: огромный город еще не проснулся.

Сначала я не мог понять, где нахожусь. Все вокруг оказалось неимоверно странным: какой-то заброшенный чердак, старая мебель в пыльных чехлах, по углам мерзкие пауки, сучащие паутину. Я лежал на тюфяке посреди всей этой мерзости и несуразицы.

- Спокойно, Эдвард. – Первые слова, которые я услышал. Оказывается, на чердаке я находился не один. Надо мною склонился незнакомец.

Это доктор? Если и доктор, то, явно, не тот – седой старый и безнадежный, который лечил моего отца. Моя испуганная мысль не успела облачиться в слова. Горло запекло резко и сильно.

- Эдвард, меня зовут Карлайл, – представился незнакомец.

Черт! Как хочется пить. Я резко дернул плечами, и Карлайл сразу меня отпустил.

Я вскочил на ноги, едва успев подумать, что мне надо подняться. В теле ощущалась необычная легкость.

- Пить… - прохрипел я воспаленным от беспрерывного огня горлом.

Выход из чердака вниз находился рядом со мною. Всего-то пару ярдов*. В отверстии виднелась переносная лестница.

Видно, Карлайл успел проследить за моим взглядом. Он резко отпрыгнул от меня и пнул ногой лестницу. Звук показался мне очень сильным и необычным. «По-моему, при падении на пол деревянные ступеньки сломались?» Но ответ на вопрос совсем не занимал меня. Для того, чтобы спуститься из чердака, лестница мне не обязательна. По мере того как я осматривался вокруг и вдыхал остро пахнущие запахи, происходили необычайные изменения в восприятии. Я чувствовал, как в теле рождается нечто новое, никогда ранее не дававшее о себе знать. Это была сила, чувство глубочайшей уверенности в себе, которые должно быть испытывают могучие звери.

Я повернулся к единственному окну и, невзирая на то, что оно находилось в пяти ярдах от меня, рама со стеклом грохнулась о мостовую через полсекунды после моего решения о нетрадиционном выходе из помещения.

Стоя на чердаке, я отчетливо ощущал затхлость старых и пыльных покрывал, остро-сладкий аромат воска, тусклый запах старого дерева. Очень необычно пах сам доктор. Пожалуй, его аромат был лучше всех одеколонов, которые мне приходилось слышать до сегодняшнего дня. Но ни один из этих запахов не казался мне сейчас настолько привлекательным, как еле слышный, но необычайно волнительный запах случайного прохожего, медленно приближавшегося к дому. Этот запах звал меня…

Я застыл в неподвижности, втянул воздух, идущий от выбитого окна, стараясь задержать приятный аромат в своих легких. Я знал, кто подходит к дому! Нет, не в том смысле, что я был знаком лично с этим человеком. Просто знал, что это сильный и крепкий мужчина - африканец. Не понятно как, но я это определил сразу.

Послышался шум двигателя и острый запах бензина - между мною и африканцем проехал автомобиль. Слегка поморщился: еще никогда бензин не казался мне таким резким и раздражающим. На долю секунды из-за бензина я перестал ощущать аромат незнакомца. Мне это не понравилось. Я не собирался выпускать незнакомца из вида.

Если я спрыгну из окна через семьдесят шесть секунд, я окажусь рядом с ним…

- Нет, Эдвард!

Рука Карлайла с силой вцепилась в мое плечо.

Черт, я совсем забыл, что, кроме меня и пауков, на чердаке есть еще одно живое существо!

Он мне порядком надоел! Если это действительно доктор, то сейчас я не нуждаюсь в его услугах.

- Заберите от меня руки! – прошипел я.

Доктор не двинулся с места.

Черт бы его подрал! Сейчас дорога каждая секунда. Африканец все ближе и ближе подходил к дому. Кажется, что с каждым его шагом в мое горло вонзалась очередная сотня огненных стрел. Уже не было мочи терпеть. У африканца точно имелось то, что мне надо. Горло перестанет жечь, если его смочить чем-то горячим, ароматным, густым и пульсирующим.

Черт! Что я сделал? Я ведь только взмахнул рукой, чтобы избавиться от опеки доктора. Доктор перелетел через весь чердак и стукнулся головой о деревянный свод. Задрожала крыша, полетели мелкие щепки из деревянного покрытия.

Собственная агрессия удивила меня. Что на меня нашло? Я начал драку, хотя видимых причин для этого не было. Собственное поведение могло бы напугать меня еще больше, если бы не огонь в горле. Все виделось вокруг исключительно через призму ярко-красных всполохов. И потому все казалось менее важным, чем было на самом деле.

- Эдвард. - Доктор оказался на удивление проворным. Он не упал, даже стукнувшись головой о свод крыши. Наоборот: ловко приземлился на ноги в противоположном от меня углу чердака. А еще мне показалось, что он совсем не удивился моему поведению. Как-будто бы доктор всю жизнь знал меня как драчуна и хулигана. – Эдвард, я сейчас подойду к тебе. Но ты не должен делать резких движений. – Спокойное предупреждение.

В принципе, я не собирался драться, но он не должен препятствовать мне спрыгнуть с чердака.

- Мне нужно срочно пить, - объяснил я свою потребность.

- Вниз нельзя, Эдвард! – очень твердо произнес доктор.

Я вдохнул на полную грудь – африканец рядом с чердаком. Как восхитительно пахнет воздух вокруг него!

«Я не должен позволить Эдварду совершить убийство. Что же делать? Он слишком силен после превращения, я могу не справиться.» - Я застыл от удивления. Доктор не говорил этих слов вслух. Но как он вложил свой голос в мой мозг?

- Как вы это сделали? – недоуменно спросил я. Но доктор проигнорировал мой вопрос.

- Все нормально, Эдвард, – заверил он меня в очередной раз. Какое к черту «нормально»?! Не иначе, как меня излечили от гриппа новым и особенно вредоносным лекарством. Препарат имел как минимум два побочных эффекта: раздирающую боль в горле и разыгравшееся до беспредела, воображение. - Эдвард, нам надо поговорить.

«Я должен заставить Эдварда выслушать меня. Выбраться из чердака можно лишь, когда стемнеет. Глаза у мальчика невыносимого цвета, понимаю, как трудно ему сдерживаться… Как же мне объяснить, чтобы он поверил в то, что кровь животных такая же сытная, как и человеческая?» - снова голос доктора в моей голове.

«Кровь?» - собственное сознание моментально выхватило одно восхитительное слово из длинного монолога, прозвучавшего в моей голове. Кровь и возбуждающий запах африканца… Потребовалась огромная сила воли, чтобы удержаться от немедленного прыжка вниз. Африканца я мог догнать легко и быстро. А, если он отдалился достаточно далеко, и я не смогу найти его с помощью зрения, можно пойти по его следу…

«Пойти по следу, чтобы почувствовать кровь человека в своем горле?» - Я что - рехнулся?

- Что вы со мной сделали?! – в ужасе прохрипел я, обращаясь к Карлайлу.

***
- Эдвард, - заботливый голос отца звучит рядом со мною.

«Он же должен сейчас охотиться возле Ванкувера?» - безразличная мысль среди нескончаемого потока боли.

Карлайл внимательно смотрит на Беллу, взял ее запястье, считает пульс… Я вскочил на ноги.

- Все хорошо, Эдвард, - Карлайл поворачивается ко мне. Озабоченность на лице уступает место улыбке.

- Я взял ее человеческую жизнь, - хриплю я. Каждое слово отдает щемящей болью в каменном сердце.

- Сегодня ты подарил новую жизнь, – спокойно и торжественно возражает мне Карлайл. – Даже две новые жизни. Я видел Ренесми, она прекрасна.

В глазах отца любовь и восхищение. Карлайл всегда считал меня лучше, чем я был на самом деле.

- Я знаю, как тяжело тебе пришлось, Эдвард. Я знаю, как сложно вовремя остановиться… - в голосе Карлайла звучит сочувствие и понимание.

- Нет, - глухо шепчу я, качая головой. – Очень сложно... в начале. Сложно было решиться и прикоснуться зубами к ее шее. Я не знаю, как я это смог сделать.

Я в ужасе смотрю на Карлайла. Мне кажется, что больше никогда в жизни я бы не решился на такой поступок в отношении Беллы, и еще мне кажется, что, если бы не мой укус – Беллы уже не было бы в живых…

- Но все уже позади, – угадывает мои терзания отец. - Ты справился. Никто не смог бы поступить лучше, чем ты, Эдвард.

- Я не знаю, Карлайл. Может, я опоздал?

- Да ты послушай ее сердцебиение, Эдвард! Оно даже сильнее, чем было у Эммета. Никогда не слышал ничего подобного, в нем столько жизни. Белла будет само совершенство.

- А как же позвоночник? – Я боялся, что обездвиженность Беллы связана именно с травмой.

- Травмы у нее ненамного серьезнее, чем были у Эсми. Яд их исцелит. Перестань себя корить, Эдвард. Белла обязательно проснется.

- Она, наверное, очень страдает, – мой голос надломился.

Если любимой так же плохо, как мне сейчас, она не сможет выжить. У каждого живого существа есть свой порог боли. Смелость и трусость здесь не при чем…Не один смертный не в состоянии, испытав подобную боль, остаться в живых.

- У нее в крови большая доза морфия. Возможно, Белла совсем не чувствует боли.

Может, Карлайл прав? Боже, какая жестокая штука – неведение. Если бы я мог читать твои мысли, Белла… Я провел рукой по изгибу ее локтя, надеясь уловить хотя бы какую-нибудь реакцию. Все тщетно.

- Белла, я тебя люблю. Мне так жаль…
____________________________________

*Ярд - (англ. yard) — британская и американская единица измерения расстояния. Сейчас метрический ярд равен 0,9144 метра.