Два плюс один

Автор: -
Рейтинг: R
Пейринг: Иван/Наталья/Евгений
Жанр: POV, Drama, Angst
Аннотация: Они были такие похожие, что не представлялось возможным любить одного, и не любить при этом другого.

---

- Ты просто какая-то сумероманка стала, - мельком взглянув на картинку на мониторе моего компьютера, бросила, усмехаясь, коллега по работе.
Не то чтобы я разглядывала картинки (эту стадию я проскочила, когда мне было лет восемь), просто в шапке сайта, на котором я в последнее время проводила время, стояло красочное изображение девушки, трогательно прижимающейся к обнимающему ее парню. (Ну, здесь-то вы все в курсе, о чем я…)
Сумероманка… Шикарно! Не была фанатом в подростковом возрасте, так теперь на старости лет решила наверстать упущенное.
Мда… Смешно. Если бы не было так грустно. Тетка в бальзаковском возрасте вздыхает по истории, написанной для неустойчивой психики готов, находящихся в пубертатном периоде. Но уж лучше такая версия, чем то, что на самом деле…
Я стараюсь не признаваться никому, чем меня так зацепила эта сага. Никому. Даже себе. Особенно себе. Потому что стоит снять замок с двери памяти, как воспоминания выплеснутся бурным потоком и затопят меня тоской. Тоской по тому, что было и что никогда не вернется.
Много лет назад я спрятала свое прошлое в темный закуток и пообещала себе, что не буду его оттуда доставать. Нет никаких событий. И времени того тоже нет. Просто нет и все. И не было никаких зигзагов в моей жизни, а было скучное, размеренное течение времени. Я просыпалась, шла на работу, возвращалась домой, ложилась спать и опять просыпалась… и так долгие три года. Ни одного стоящего внимания события за это время. Иначе как объяснить, что не только я, но и моя родня не заговаривает об этом… Мы старательно вычеркнули из памяти все, что тогда произошло, и делаем вид, что ничего необычного не было.
Я успешно блокировала все воспоминания до того самого дня, когда однажды подруга предложила мне посмотреть фильм, который ей понравился. Компьютерный диск без обложки провалялся у меня дома почти неделю, прежде чем я от скуки решила глянуть, из-за чего столько ахов и охов.
Лучше бы он и дальше лежал на полочке. Через полчаса я увидела Роберта Паттинсона в роли вампира, и прошлое, старательно загоняемое в глубины сознания, выплеснулось наружу. Кто же знал, что этот парень посмотрит на меня с экрана глазами моей давней любви.
Не понятно? А как я могу внятно что-то объяснить, когда в голове у меня такой кавардак? Но я все же попробую начать с самого начала.
Шел далекий девяносто первый год. Страна наша разваливалась на части. Великая империя рушилась. Менялись не только территориальные границы, менялся наш менталитет: спекуляция вдруг стала называться предпринимательством и стала всячески одобряться, дружба народов вылилась в вооруженные конфликты с бывшими братскими народами, коммунизм обернулся тотальным дефицитом на совершенно все товары (это было время, когда, видя очередь, сразу надо было пристраиваться в хвост ее, а уж только потом спрашивать, что именно продают), правительство ограбило свой народ настолько мастерски и бесцеремонно, что разбойникам с большой дороги и не снился такой профессионализм.
Шоковая терапия удалась на славу – народ был в самом глубоком шоке.
Во всяком случае, взрослый народ. Мне же в то время едва стукнуло восемнадцать, и я воспринимала это все, скорее, как веселую игру: подумаешь, нет сахара в свободной продаже, зато киоски звукозаписи на каждом углу, и можно купить кассету с самой современной музыкой. Подумаешь, цеха завода стоят, зато вон на площади опять митинг, и можно заработать деньги там, простояв с плакатом некоторое время… Глупым ребенком я тогда была, хотя, конечно, считала себя очень умной и политически грамотной.
Царящий в стране беспорядок мерк и терялся по сравнению с тем, что творилось тогда у меня в жизни. Мои родители, счастливо прожив вместе почти двадцать лет, вдруг надумали разводиться. Мало того, что они решили разойтись, так ещё и выяснилось, что у мамы уже имеется кандидат для создания следующей семьи.
Вот в такое время, когда во мне и так бушевали гормоны, и неустойчивая психика толкала на самые каверзные поступки, я и встретила его.
Он приехал в командировку на завод, где работал мой отец. Мест в гостинице не было, а папа был всегда очень мягким и интеллигентным человеком и не мог оставить парня в беде. Поэтому просто предложил ему остановиться у нас. Если бы он знал, к каким последствиям это приведет, он бы сам лично отвез его на вокзал, купил билет и, посадив в поезд, подождал бы отправления, чтобы убедиться, что он уехал.
- Это Иван. Он у нас переночует сегодня. - Папа с порога прояснил ситуацию, стремясь избежать расспросов, которые смутили бы парня.
- Анна. – Мама приветливо протянула руку, превращаясь опять в себя, в ту, которую мы знали раньше. Мегера, жившая с нами последние два месяца, исчезла.
Наверно, это было правильно: зачем показывать постороннему человеку, что у тебя не все гладко в семье, но меня эта внезапная перемена сильно вывела из себя. Не сказав ни слова и даже не взглянув на гостя, я молча развернулась и, уйдя в свою комнату, заперла двери. Потом включила музыку. Из динамиков полился скрежет, который во времена моей молодости называли треш-металлом. Не то чтобы мне нравились эти звуки, просто они не нравились моим родителям.
- Наташа, ужинать. - Голос мамы из-за двери был совершенно спокоен. Я уж успела позабыть, как она говорит спокойно, потому что в последнее время у нас каждый вечер на ужин были выяснения отношений между родителями. Папа, несмотря на всю свою мягкость, не давал маме развода, а мамин новый … (друг?) требовал, чтобы она как можно быстрее оформила свои отношения с ним и переехала к нему.
- Без меня, - зло рявкнула я в сторону закрытой двери и прибавила звук на магнитофоне.
Притворщица! На нее сейчас посмотреть, так само умиротворение и образец кротости, а еще сегодня утром я видела, как она в бешенстве швырнула чашку в мойку, разбив тарелку, которая там стояла.
- Наталья, это неприлично. Немедленно выходи, - раздалось тихий, но сердитый шепот в ответ.
Неприлично? Неприлично заводить на стороне любовников! Неприлично делать вид при посторонних, что мы все ещё счастливая семья, когда на самом деле мы не можем провести десять минут в одном помещении, не начав выяснять отношения! Неприлично было заставлять меня учится в педагогическом, когда я хотела идти на биолога! Вот что было, по моему мнению, на самом деле неприлично, а не отсиживаться тихо у себя в комнате, вместо того чтобы делать вид, что мы все ещё хорошо относимся друг к другу.
Я любила обоих родителей и не могла выбрать, с кем остаться, а они требовали, чтобы я определилась, кто из них для меня важнее. Вот почему я и начинала делать все им назло. Это сейчас я взрослая и понимаю, насколько маме и папе было тяжело, а тогда я была уверена, что они нарочно придумывают, как бы ещё сделать мне больно…
Я покрутила ручку, добавляя высокие частоты. Из-за двери по-прежнему слышался шепот, и тогда я прибавила ещё и басы. «Бум, бум, бум!» - неприятно отдавалось где-то в глотке. Скрежет и вопли из динамиков не доставляли удовольствия, но позволяли не слышать то, что происходит в остальной квартире.
Спустя некоторое время я поняла, что на меня больше не обращают внимания и постепенно убавила громкость. Заняться было особо нечем: читать не хотелось, а телевизор в гостиной недоступен из-за находящихся там родителей, которых я не могла сейчас спокойно видеть. Пойти погулять я тоже не могла, так как позавчера поссорилась из-за пустяка с Лешкой и теперь изображала из себя недоступно-обиженную женщину. Предполагалось, что сейчас я в расстроенных чувствах и не готова его простить. Для себя дату примирения я назначила на завтра, так что пока умирала от скуки дома и держала марку. Послонявшись бесцельно по комнате, выглянула в окно – за столиком, вкопанным под старой липой, сидела компания подростков. Все мы выросли в одном дворе, из семерых человек двое были моими одноклассниками, с одним парнем я встречалась до Лешки. Пойду, развеюсь, сил больше нет сидеть в своей комнате. Осторожно прокравшись мимо гостиной по коридору, крикнула от входной двери: «Я гулять!». Натягивала куртку уже в лифте. Из подъезда вышла нарочно неторопливо и медленно направилась к столику… Мы болтали о всякой ерунде и лениво шлепали картами по столу.
В семь вечера меня в очередной раз за день перекосило от злости и растерянности: Лешка подошел к нам вместе с Иркой – до пятого класса она была моей лучшей подругой. Мы с ней не то чтобы поссорились, просто интересы и у нее, и у меня стали другие и постепенно мы перешли на стадию «привет –пока». Разговаривать с ней было практически не о чем. И вот теперь она сидела на коленях у парня, который ещё теоретически считался моим (я же пока не давала ему отставку!). А он смеялся ее глупым шуткам и не обращал на меня внимания. В первый раз в жизни не я прокатила кого-то, а меня. На тот момент я считала, что мне все позволено: это я могла делать, что захочу, это по мне вздыхали и сходили с ума, это я всех бросала (иногда и без повода), это мне можно было не считаться ни с чьими чувствами и спокойно улыбаться, видя, как девчонки сходят от ревности с ума, пока их друзья пялятся на меня глазами влюбленных придурков. И вот теперь я была в полной ж…
Долгие три партии игры в дурака я улыбалась и делала вид, что все в норме, и меня не волнуют эти два индивидуума, а потом под благовидным предлогом свинтила домой.
Дома папа с Иваном сидели за столом, обложившись бумагами, и тихо переговаривались о чем-то. Мама читала в кресле. Ну просто семейная идиллия. И только у меня все было паршиво: разводящиеся двуличные родители, мой парень с Иркой, институт, где я кисла в окружении сонма скучных девиц, и ужин, который я демонстративно пропустила… Все смешано в кучу и все так мрачно… Если бы на тот момент существовали эмо, я бы наверняка стала активистом этого движения.
Полночи я строила коварные планы, как бы покруче отомстить Лешке. Купить новые джинсы и сделать мокрую химию? Выйду во двор, и пусть он потом локти кусает, что променял меня, такую красотку, на серую мышь. Джинсы можно купить в кооперативе, и стоят они … Дорого, в общем стоят. А на заводе зарплату не платят уже три месяца, и отец опять разорется, что денег и так нет. Он последнее время все чаще повышает голос, от матери, наверно, заразился истериками.
Или, может, начать встречаться с Серегой? Он давно на меня посматривает. Тем более он меня старше на два года. Будет знать тогда этот предатель, что такая девушка, как я, одна не останется. Правда, мне Серега не особо нравился, но это ерунда, главное - отомстить.
Глупая, глупая девочка, я и сама не пойму сейчас, что же меня тогда так выворачивало. Я не любила Лешку, просто смириться не могла с тем, что он предпочел вместо меня, постоянно истерившей на пустом месте, спокойную тихую Ирку.
На следующий день я прогуливала занятия. Терпеть не могу математику и каждый раз к концу пары впадаю в анабиоз. Поэтому я просто не пошла на занятия и, сидя на скамейке возле площади Свободы, разглядывала толстых голубей и гуляющих с детьми мамаш. На коленях у меня лежал учебник, но читать его не хотелось. Зато рядом не было никого. Для меня тогда одиночество - это просто замечательно.
А потом проезжавшее мимо такси затормозило, и оттуда вылез наш вчерашний гость. Подошел ко мне и устроился на скамейке рядом.
Я покосилась на него, он на меня. Долгие две минуты мы молчали. Мне было интересно, что ему от меня понадобилось, а он позже признался, что не знал, как ко мне подступиться. По его словам, больше всего я тогда напоминала злого ёжика.
- Я – Иван. Помнишь вчера…
- Помню, - коротко перебила я.
Опять тишина. Ему неловко. Мне любопытно, но помогать не буду.
- А ты разве не на учебе?
- Нет.
Снова пауза, но уже короче.
- А я до завтра свободен. Решил вот город ваш посмотреть.
Я молчала, а он продолжил:
- Красивый у вас город. Только я не знаю его совсем. А ты ждешь кого-то или просто гуляешь?
- Просто.
- Это хорошо, что просто. – Я скривилась мысленно. – Может, вместе погуляем?
Он смотрел на меня, не отрываясь, и я потихоньку начала краснеть и смущаться под этим взглядом. Ваня казался мне очень взрослым, почти старым. Ему на тот момент исполнилось целых двадцать три года. Он был старше всех моих знакомых, и в его взгляде сквозило что-то, чего я не могла тогда объяснить словами. Сейчас я назвала бы это сексуальностью, а тогда и слова-то такого не слышала.
Я фыркнула и отвернулась, стараясь спрятать свое смущение за равнодушной холодностью. В тот день я ещё много раз отмалчивалась, отворачивалась и фыркала презрительно, но, как бы там не было, не вернулась в институт. Мы гуляли по набережной, ходили в старый кремль, ели мороженное в кафе и, вообще, чудно провели время.
Незадолго до прихода моих родителей с работы Ваня привез меня на такси домой. Поводил до дверей квартиры. Здесь он опять утратил красноречие и начал мямлить:
- Если ты не против… Могу я пригласить тебя в кино?.. Что если завтра в пять вечера я за тобой зайду…
- Ладно. Посмотрим. – Я забрала у него из рук лохматого белого зайца, которого он мне подарил во время посещения магазина «Наши сувениры», и, шагнув в квартиру, закрыла за собой дверь. Домой его не приглашала, потому что боялась остаться с ним наедине: вдруг он захочет меня поцеловать. Я не смогу ему противиться. Навалившись на косяк, с замирающим сердцем прислушивалась к лифту: уехал – не уехал. Почти не дышала, и все равно не услышала. Ваня ушел пешком.
Ваня, Ванечка… До сих пор помню радостное возбуждение, захватившее меня тогда. Стоило мне остаться наедине с самой собой, как довольная улыбка растянула мои губы. Я обняла мягкую игрушку, прижала ее к себе. Она даже пахла им. Запах горьковатый, терпкий, возбуждающий… Я вдыхала его, и у меня начинала кружиться голова. Я зажмуривалась и видела перед собой ярко-синие глаза, окруженные пушистыми ресницами, казавшимися золотистыми в свете солнца. Всего несколько часов, проведенных вместе, а я узнаю его голос из тысячи.
Вечером родители в очередной раз выясняли отношения, а потом демонстративно молчали, разойдясь по разным комнатам. И зачем только у Вани все утряслось с гостиницей? Вот бы он провел у нас ещё день, тогда дома бы было все образцово-показательно, и я могла бы его видеть.
Заяц устроился спать со мной в кровати, и я впервые за последнее время уснула с хорошим настроением.
День тянулся так медленно, что иногда мне казалось, что пять вечера не наступит никогда. А потом вдруг оказалось, что уже полпятого, и у меня совсем нет времени. Просто ни на что не хватает. Я накрасилась, посмотрела на себя в зеркало, стерла стрелки, делавшие меня вульгарной, опять посмотрела, добавила теней, смыла. Опять накрасилась. Глаза в итоге стали красными, как у кролика. Волосы не завились в достаточной мере из-за повышенной влажности. Пока возилась с макияжем, не осталось времени сделать шикарный начес. Одним словом, к пяти часам я была готова расплакаться от досады. Сама себе казалась страшилищем.
Иван появился равно в семнадцать часов, протянул букет моей маме, отчего она довольно зарделась, раскланялся с папой и пообещал им вернуть меня не позже десяти вечера.
В тот день я больше не изображала из себя знатока краеведения и не отворачивалась от его взглядов. Сначала он держал меня за руку, потом, пока мы играли в автоматы, стоящие в фойе кинотеатра, обнял меня за плечи, а в итоге я не могу сказать, о чем был фильм, потому что следить за сюжетом, одновременно целуясь, затруднительно.
Я не могла с собой ничего поделать, он мне нравился так, что у меня съезжала крыша. Знала его второй день, а разрешила ему все: поцелуи взасос, гладить себя где угодно, сама бесстыдно лезла ему под рубашку, зарывалась руками в волосы, льнула к нему, не в силах остановиться. Это была эротика в чистом виде. Будь мы на тот момент где-нибудь в более уединенном месте, она могла перейти и в порнографию, а так дальше петтинга дело не зашло, но из кинотеатра мы вышли возбужденные до неприличия.
Потом мы сидели в кафе. Орала музыка, взблескивали в полумраке бегущие огоньки. Я вяло ковыряла в тарелке и смотрела на него. Он тискал в своей руке мои пальцы, и оба мы знали - эти тесные объятия рук всего лишь символизируют то, что нам хочется сделать друг с другом.
«Будь моей. Хочу тебя. Видишь, я весь дрожу от возбуждения». - Вот что значили его пожимания и поглаживания моей руки.
«Да. Да. Да», - молчаливо отвечали мои пальцы.
Мне стоило усилий не поддаться на его зов, и я все же отказалась поехать с ним в гостиницу. Боялась? Нет! Хотелось? Да! Просто не была готова расстаться с девственностью. Надо было ещё вволю покопаться в себе, осознать. Слишком уж все стремительно происходило. И к тому же я и раньше целовалась с парнями, но ни разу не позволила им ничего, а тут - второй день знакомы, а он продвинулся дальше всех.
На следующий день мы гуляли по городу, пили чай у нас на кухне, опять гуляли и целовались на каждой скамейке. Ночью он уезжал домой, и мы пытались наласкаться впрок.
Потом почти целый месяц были звонки по телефону, письма, приходящие раз в три дня. Я ждала этих писем и этих звонков. Это был маленький островок безоблачного счастья в океане бурь, который меня окружал. Дела у родителей шли все хуже: теперь они делили квартиру и никак не уступали один другому.
За две недели до нового года Ваня приехал. В первый же вечер я отдалась ему. Просто сказала: «Хочу быть с тобой». Мне не надо было ничего взамен.
Мы лежали потные и уставшие, он гладил меня по волосам, я бесцельно пальцем рисовала узоры на его теле. Водила по твердой груди, выпирающим ключицам, плоскому животу и опять поднималась до самой шеи. В первый раз я была с мужчиной: бесстыдно рассматривала, ощупывала, гладила и почти не смущалась, когда и меня так же подробно изучали.
- Пора возвращаться. Время, - напомнила я. Уходить никуда не хотелось.
Вместо ответа он начал меня целовать, и не успела я ничего сообразить, как опять оказалась под ним. Никаких слов. Все и так было предельно просто. Он не хотел, чтобы я уходила.
Уже позже, когда мы оделись и успокоились, он предложил мне выйти за него замуж. Никаких «люблю навеки» и прочей розово-слюнявой болтовни со вставаниями на одно колено.
- Я не могу без тебя. Выходи за меня, - просто сказал он.
Я даже ответить не смогла, только кивнула, и он закружил меня, подхватив на руки.

Дома развернулись сражения.
- Ты с ума сошла?! – вопрошала гневно мама.
- Даже не думай! - вторил ей папа.
- Да это же черт знает где, у тебя там не будет никого, кроме него! - Мама переходила на ультразвук.
- А как же образование? Институт бросить надумала? – не отставал отец.
- Там тоже есть учебные заведения, - напомнила я.
- Это все твое потакание её капризам. Распустил дочь, вот она и вытворяет, что хочет, - переключилась мама на папу.
- У нее достойный пример перед глазами, - не остался в стороне отец.
Целую неделю шли военные действия. Я была слишком маленькой, чтобы выходить замуж (да ещё и за малознакомого парня), меня было страшно отпускать в такую далекую даль, во Львове не было ни одного института, где я могла бы продолжить свое образование. К тому же, начав обсуждать моё замужество, родители неизменно переходили на скандал друг с другом. Обстановка накалилась дальше некуда.
Однажды меня это все так достало, что в самый разгар выяснений отношений я зашла в свою комнату, вынула из-под стекла на столе тупое лезвие «Спутник», которое использовала для заточки карандашей, и, вернувшись обратно, демонстративно полоснула по внутренней стороне руки пониже локтя. Знание биологии пригодились странным образом: я попала точно по вене и кровь хлынула фонтаном. Мама тут же потеряла сознание. Папа метнулся ко мне, зажимая пальцами разрез. Из-под его руки толчками пробивалась кровь. Ни на секунду не ослабляя хватку, он проволок меня к телефону, одной рукой набрав «ноль-три», проорал в трубку наш адрес и то, что я истекаю кровью. Дотянувшись, сдернул ажурную тесьму, поддерживающую шторы в прихожке, и перетянул мне плечо.
- Дура, дура, дура, - шептал он при этом.
- А вы умные? – спросила я, оседая на пол. Не знаю, ответил он мне или нет. В ушах звенело, холодок неприятно нарастал в затылке, ломило порез, огнем горело предплечье в том месте, где был наложен импровизированный жгут.
Руку зашили, прокапали бутылку крови и бутылку ещё чего-то прозрачного.
Дома установилась тишина. Никаких криков. Если они и ругались, то не при мне. Отец молчал. Я и так знала, что он думает. Мама предупредила, что если только я уеду, обратно могу не возвращаться.
Мы расписались без всякой торжественности. Мне свадьба была не нужна, родителям тем более. Выписалась из квартиры. Забрала документы из института.
***
Тысяча девятьсот девяносто второй год я встречала замужней женщиной, живущей в Украине.
Я была счастлива ровно три дня. Именно столько времени прошло с момента, когда я поставила свою закорючку в амбарной книге ЗАГСа, до того времени, когда я увидела брата своего мужа. Я знала по рассказам, что у него есть брат, я знала, что они близнецы. Я понятия не имела, как это будет в реале.
- Жека нас встречает, - улыбался Ваня, топчась по купе. Мы ожидали, пока остальные пассажиры вытащат свои необъятные сумки: челночное движение набирало обороты.
- Твоя копия? – переспросила я.
- Сама увидишь.
На перроне я его и увидела. Копия. На первый взгляд идентичная копия. На второй… Даже не знаю, что сказать. Такой же, и другой. Чуть не так лежат волосы, и подстрижен Ваня немного короче, немного другое выражение лица, немного по-другому улыбается… Я смотрела, как эти двое радостно пожимают друг другу руки, и понимала, что меня обманули. Я любила одного Ивана, а, оказалось, есть ещё один такой же. Может, это жадность? Я не знаю, но, стоя возле вагона поезда Москва – Львов, я уже совершенно точно знала, что и Женя будет моим.
А пока они смеялись над моим растерянным выражением и шутили по поводу охватившего меня смущения.
Женя пообещал как-нибудь «перепутаться» с моим мужем, раз уж я все равно их пока не различаю, а Ваня шутя пригрозил уничтожить автомобиль брата, если я не научусь их различать. Из чего можно было сделать вывод, что в мужья мне достался ревнивец.
Мы ехали на «девятке» по историческому центру Львова, и я понимала, что он ни капли не похож на мой родной город. В тот момент это ещё была одна страна, но разница чувствовалась очень сильно: узкие улицы, мощенные булыжником, тяжелые каменные стены, готика. Разве можно было сравнить эти улицы с нашими широкими, пусть и покрытыми неровным асфальтом, переулками старого города. Наши дома, каменные или деревянные, производили впечатление ажурной легкости, а строения Львова - тяжеловесной монументальности. Я ощущала себя чужой в этом месте. Кругом слышалась быстрая украинская речь, на мой русский косились недовольно.
Правда, когда мы оказались в новых районах, я почувствовала себя почти как дома: кругом те же девятиэтажки, что и в моем дворе.
Трехкомнатная квартира на шестом этаже. До моего появления холостяцкое жилище, где устраивались вечеринки, куда водили девушек и где постоянно гостили друзья.
Родители уехали пару лет назад в квартиру, оставшуюся после бабушки. Была в СССР такая фишка – если ты не прописан и не живешь, площадь отбирается в пользу государства.
Ваня предупредил меня, что Женя часто приводит домой «телочек». Пока я его не увидела, это для меня не имело никакого значения. Ну, ночуют разные девицы, и что с того? Мне-то какое дело? К тому времени, когда я впервые переступила порог нашего жилья, я понимала, что умру на месте от ревности, если увижу его с девушкой.
Он не был моим. У меня есть такой же. Но я хотела, чтобы и он тоже принадлежал мне. Они были такие похожие, что не представлялось возможным любить одного и не любить при этом другого. Я знала, что это просто два разных человека, но для меня они были двумя половинками одного целого.
От этого странного чувства я так и не смогла избавиться. Через неделю я уже удивлялась, как можно их спутать друг с другом, если они такие разные. Характеры совершенно противоположные, голоса не похожие, забегая вперед, скажу, что и в постели они тоже были разные. Я не перепутала бы их и во сне.
Началась странная жизнь: я была замужем, любила своего мужа, он меня любил, и в то же время я вся издергалась от невозможности заполучить ещё и его брата.
Первые пару месяцев я старательно скрывала свой интерес к Жене. Я честно пыталась относиться к нему, как к родственнику хотя бы внешне. Мне удавалась спокойно разговаривать с ним, не смотреть на него чаще, чем это было необходимо, не демонстрировать знание его привычек и предпочтений.
Мы жили втроем в одной квартире. По вечерам, когда мы валялись на одном диване, смотря телевизор, я была почти счастлива. Они оба были рядом. Один из них меня обнимал. Второй… Ну, по крайней мере, я его могла видеть и болтать с ним о всяких глупостях. Женя, как мне казалось, хорошо ко мне относился. Я старалась стать для них удобной, незаменимой, своей… Хотела быть третьей в их тесном мире. Они понимали друг друга без слов, между этими двумя была такая тесная духовная связь, что иногда их точно можно было принять за одно целое, по ошибке разделившееся на две части.
Женя относился ко мне как к сестре.
В первый раз я усомнилась в этом, когда Ваня начал подкалывать его по поводу отсутствия гостей женского пола. Женя в ответ указывал на меня и, делая возмущенные глаза, говорил, что это не совсем вежливо, если в доме уже поселилась одна женщина. Я не знаю, встречался он с кем-нибудь или нет, но домой никого не водил.
Сильнее я засомневалась после того, как на мой невинный вопрос о том, дома ли Женя, Ваня с ехидцей поинтересовался, где у него написано, что он работает диспетчером по отслеживанию наших перемещений. Я знать не знала, что за две минуты до этого про меня спрашивал Жека. В тот раз мы посмеялись этому совпадению, но, мне кажется, с того момента и начали приглядываться друг к другу пристальнее. Женя стал бросать на меня вопросительно-нерешительные взгляды, пока не видит Ваня. Я смущенно-заинтересованно поглядывала на него тайком.
Все это не могло длиться вечно. Мы понимали, чем все закончится. Понимали и противились оба, как могли. Я честно пыталась не обращать внимания на свои желания. После событий в родительской семье измена вызывала отвращение, казалась чем-то грязным и недостойным, не имеющем оправдания. Так я и думала днем, а по ночам, во сне, раз за разом отдавалась любовнику.
О чем думал Женя? Я не знаю, но они с братом были очень близки, и наверно, для него предательство тоже являлось вещью неприемлемой. Он даже к родителям жить переезжал, чтобы быть подальше от нас, но тут Лидия Николаевна, их мама, воспротивилась: «Я вас терпела двадцать три года, а теперь хочу спокойной и тихой старости». Спокойная и тихая старость проявлялась в свободе посещения театров и регулярных поездок за рубеж.
К весне Ваня стал что-то подозревать и начал время от времени скандалить на почве ревности. Мне было смешно: он ревновал меня к соседу, к своему другу, к мужику из автобуса… посмотреть на своего брата ему и в голову не приходило. Иногда, когда подозрения уж совсем не давали ему покоя, он просил Женю составить мне компанию, твердо убежденный в том, что уж он-то за мной присмотрит. Я начинала противиться такому сопровождению, чем только подливала масла в огонь. Заканчивалось все тем, что Женя «присматривал» за мной. При этом он болтал без умолку, наверно, чтобы занять мозги хоть чем-то, а я напряженно молчала, чувствуя смятение и не зная, как себя вести.
К августу обстановка накалилась.
- Мне придется уехать ненадолго. На неделю. Может, чуть больше.
Сухой горячий воздух задувал в открытое окно, не принося облегчения от жары.
- Это обязательно? Без тебя никак? – не смогла я скрыть негативной реакции.
- Ты и соскучиться не успеешь, а я уже буду здесь.
- Успею, - пробурчала я недовольно. – Сколько можно?
- Все будет в порядке. С тобой же Жека остается.
Как раз это-то меня и напрягало.
- Завязывай ты со своими командировками, брат, - лениво протянул Женя.
- Работа такая, - подражая голосу из известного мультика, оправдывался Ваня и продолжил, перейдя на интонации следователей из фильма: – За Наталкой присмотри. Если будет бегать к Вовке на свидания – прими меры.
- Я думал на даче пожить пару недель, пока такая жара. - Женя попытался исчезнуть под благовидным предлогом.
- Какая дача? Хочешь оставить беспомощную женщину одну? Я на тебя только и могу положиться…
Эх, знал бы он, о чем говорит! Сто Вовок и пятьдесят Сашек могли сломать об меня зубы, а его брату даже не требовались особые усилия, чтобы затащить меня в постель.
Четыре дня все шло, как обычно.
На пятый день вечером я сидела дома одна и делала вид, что читаю. Я ждала. Прислушивалась. Волновалась. Сама себе говорила, что он свободный парень и может делать, что хочет. Убедить себя не получалось: я все равно ревновала его. А он даже не был моим.
В час ночи он приехал.
- Есть хочешь? – Я грела ему ужин, накрывала на стол.
- Нет. – Он хлебнул из бутылки пива.
Злой. На щеке след от помады.
- Как хочешь. – Я пожала плечами, и, выключив газ под сковородкой, пошла к себе.
Он догнал меня в коридоре. Обхватил руками, развернул к себе. Впился в губы жадно и требовательно. Наверно, ожидал сопротивления.
Я окаменела на несколько секунд: боролась с нахлынувшим желанием, цеплялась за соломинку, прежде чем сдаться. В тот самый миг, когда Женя сделал шаг назад, испуганно глядя на меня, я вцепилась в него руками и потянула к себе.
Жадность, торопливость - вот как можно в двух словах характеризировать то, что происходило дальше. Мы так долго ходили вокруг да около, что не было больше сил ждать. Отлетающие от одежды пуговицы. Животный секс прямо в прихожей на полу. Без всяких прелюдий. С затянувшимися предварительными ласками, длящимися больше чем полгода.
Первое, что возникло из пустоты в моей голове, когда волна счастья откатилась, это раскаяние. Если бы можно было отмотать время обратно… Как я могла?! Это неправильно! Это подло!
- Прости, - пробормотал смущенный Женя. Его губы были так близко к моим губам. Синие глаза смотрели в мои так счастливо и с такой любовью, что я просто не смогла удержаться, и опять потянулась к нему. Эти поцелуи ласки были полны любви и горечи. Я была счастлива, потому что любила Женю, и раскаивалась в своей измене, потому что любила Ваню. Удивляюсь, как меня не разорвали на части внутренние противоречия.
Если бы не угрызения совести, я была бы полностью счастлива – лежа на холодном жестком полу по соседству с обувью и входной дверью.
Позже мы лежали на диване в гостиной, тая от нежности, ловя моменты украденного счастья.
- Ты моя. Сегодня только моя, - шептал Женя, прижимая меня к себе.
- Зато ты не только мой. - Я провела по его щеке пальцем, намекая на отпечаток чужого поцелуя. Красный мазок я сама же ему и оттерла незадолго до этого под душем.
- Только твой. - Он грустно улыбнулся. – Никто не смог занять твое место. Мне не стоило сегодня возвращаться.
- Можем сделать вид, что ничего не произошло, - предложила я.
- Даже не мечтай теперь от меня отделаться. - Он улыбался и одновременно заранее тосковал.
Много лет спустя я снова увидела своего Женьку. В фильме «Помни меня» мокрый Роберт Паттинсон улыбался с экрана такой же улыбкой, сидя в ванной.
Два дня, две ночи, наполненные любовью, сексом, раскаянием и опять любовью.
- Я так по тебе скучал всю неделю. Ты мне снилась каждую ночь.
- И ты мне снился.
Я не врала. Когда я спала в объятьях Жени, мне снился мой муж.
Шаткий мир продержался два года. Я любила их обоих. Я была счастливой и несчастной все это время. Мне постоянно не хватало одного из них.
Лучше всего я себя чувствовала, когда мы вместе куда-нибудь выходили. Например, в ночном клубе я танцевала с ними по очереди. А потом мы ехали домой, и в машине мы с Женей сидели на заднем сиденье, так как оба обычно были не трезвы, а Ваня за рулем, так как не переносил спиртное.
- Хорош обниматься, братцы-алкоголики, - беззлобно ворчал он, разглядывая нас в зеркало заднего вида.
- Нефиг подглядывать, - отвечал Женя, продолжая обнимать меня за плечи.
Я делала вид, что дремлю, положив голову на его плечо. Это была такая вольность, такой намек на открытость наших отношений, что в такие моменты у меня адреналин зашкаливал.
Однажды ходили в поход. Целую ночь я спала между ними. Они оба прижимались ко мне во сне. Под утро меня обнимал спящий Ваня, в то время как мы молча обменивались взглядами, полными любви, с Женей. Это были минуты нежности, одни из немногих моментов, когда я не рвалась на части.
Были и другие ситуации. Обезумевший Женька зажимал меня на кухне и лез целоваться, пока Ваня был в комнате. Его это заводило. Меня раздражало. Я не хотела, чтобы нас застукали.
Ваня, не стесняясь брата, тянул меня в спальню посреди дня. Я яростно сопротивлялась. Конечно, Женя знал, что я спала с мужем, но не хотелось уточнять это лишний раз.
Я хотела быть третьей в их мире, и я стала для них незаменимой. За это я платила постоянным беспокойством. Ничего не выходило гладко. Женя ревновал меня к Ване. Ваня ревновал меня ко всем. Чувствовал что-то, несмотря на нашу осторожность, но не мог даже представить, с кем именно я ему изменяю. Он закатывал скандалы на пустом месте.
- Он на тебя смотрит. Кто это? – шипел он на улице, глядя на совершенно незнакомого мужика.
- А я откуда знаю? – делала я большие честные глаза.
- Ни с того ни с сего так на девок не таращатся. Узнаю, что ты с ним спишь, убью обоих.
Это уже напоминало паранойю. Он нервничал сам и заставлял нервничать нас. Я думаю, если бы он узнал про нас с Женей, то точно убил бы.
В марте девяноста четвертого я забеременела. Ваня обрадовался до безумия.
- У нас будет малыш, - гордо заявил он брату.
- Это так здорово. - Женька стиснул меня в объятьях.
Его радость Ваня списал на желание стать дядей.
- Скажи честно, ребенок от меня? – спросил меня потом Женька.
Если бы я знала, от кого из них. Да и какая разница? Даже генетическая экспертиза не смогла бы определить, кто отец.
Я любила этого ребенка, я очень хотела стать мамой.
Они оба очень хотели стать папами и наперебой исполняли все мои капризы.
По ночам меня мучили кошмары. Если обезумевший от ревности Ванька убьет меня с Женькой, это ничего, но если пострадает моё ни в чем не виноватое дитя…
Дело принимало скверный оборот.
Почти месяц мы все жили в ожидании чуда. Потом я попала в больницу. «Самопроизвольный внебольничный аборт» было написано в моем направлении.
- На чистку, - усталая врач моментально вынесла вердикт, едва пришли результаты анализов из лаборатории.
- Нет. Я хочу сохранить этого ребенка, - уперлась я.
- Он уже мертв. Плацента отделилась.
- Никаких шансов?
- Почти никаких.
Я уцепилась за слово «почти». И выторговала ещё день ожидания.
На третий день кровотечение практически прекратилось.
- Шансы на рождение полноценного младенца невелики, - призналась лечащий врач.
- Но они все-таки есть.
- Возможно, придется провести некоторое время в больнице.
- Я готова не вставать до самых родов, - заверила я ее.
Уколы, больничная скука, болтовня соседок по палате.
- Как тебя муж любит, - с завистью говорила тетка с соседней койки. - Четыре раза в день приходит.
Я молча улыбалась. У меня было два навещающих. Можно сказать, два мужа.
Ночью поднялась температура, к утреннему обходу я вся горела, было очень плохо, кружилась голова, началась рвота, кровотечение открылось очень сильное.
- На чистку. - Это больше не обсуждалось.
- Нет, - промяукала я.
- Сепсис хочешь заработать?
Из больницы я вернулась подавленная.
- Все будет хорошо, - успокаивал меня Женя.
Я уже тогда знала, что ничего хорошего больше не будет.
Рассматривая ночью потолок в больничной палате, я пришла к выводу, что дальше так продолжаться не может. Это противоестественно – жить сразу с двумя мужчинами. Я хочу нормальную семью, я хочу детей, а господь не дает мне забеременеть, пока я живу в грехе.
Проведя две недели вдали от магнетизма этих парней, я приняла решение: «Больше никаких отношений с Евгением».
- Нам нужно расстаться.
- Не шути так.
- Это не шутка. Не смей ко мне приставать.
- Я не смогу без тебя.
- Придется смочь.
Редкостная упертость всегда была моей отличительной чертой.
Как бы тяжело мне не было, я раз за разом отталкивала его. Избегала оставаться с ним наедине. Окатывала холодным взглядом, а потом утирала слезы в ванной. Он был очень нужен мне. От меня как будто оторвали кусок, и жизнь стала невыносимой.
Ваня таскал меня по врачам, думая, что охватившая меня депрессия вызвана неудавшимся материнством. Это было не совсем так.
Летом я загремела в больницу с нервным срывом после того, как Женька за неделю сменил шестерых девиц.
Два месяца после прекращения наших отношений он ходил за мной с грустным видом незаслуженно побитой собаки, разрывая мне сердце. Я крепилась и не сдавалась. Потом его поведение поменялось так кардинально, что я просто перестала его узнавать.
Неделю он пьянствовал.
До сих пор я не видела его в таком состоянии. Непонятные личности приносили его домой. А он лез обниматься и, дыша перегаром, говорил: «Да ты знаешь, какой это парень? Он человек! Человек! Не то, что некоторые». Ваня загонял его под холодный душ, а Женька ругался и обзывал нас всех сволочами. Из ванной слышался грохот обвалившейся полки, пьяные рыдания, перемежающиеся икотой, увещевательное гудение Ивана…
Наутро он, помятый, пряча глаза, молча исчезал из дома, чтобы ближе к ночи опять появиться «на бровях».
Пить Женька перестал так же внезапно, как и начал. Пару дней отсыпался. Потом исчез вечером и вернулся под утро не один. Длинноногая блондинка, похожая на Барби, встретилась мне возле ванной. Кроме Женькиной рубашки, на ней совершенно ничего не было.
Собрав всю свою силу воли, я приветливо улыбнулась ей и прочирикала свое имя. Мы мило позавтракали. Я изо всех сил сдерживалась, чтобы не треснуть ее по голове сковородкой, не зарезать случайно хлебным ножом и не разрыдаться от злости.
«Да как они могут щупаться при мне!» - возмущалась я мысленно, но понимала, что он не может быть всегда один.
«Главное, чтобы она ему нравилась, а не тебе», - увещевала я сама себя.
Через три дня утром на кухне я обнаружила Женьку в обнимку с другой девушкой.
- Это Лиля, - спокойно представил он красотку.
- Наташа, - немного растерянно ответила я.
Вряд ли она услышала, как меня зовут, потому что Женька в это время ухватил ее за попу, и они устроили веселую возню с эротическим уклоном.
Даша, Маша, Оля, Таня, Галя… Я не могу вспомнить имена всех девушек, переночевавших у нас за это короткое время. Больше чем на три дня они не задерживались.
«Спокойствие. Только не волнуйся. Он большой мальчик и сам во всем разберется. Тебя это не касается». - Самовнушение не хотело действовать. Хотелось тряхнуть его хорошенько за шкирку, как нашкодившего котенка, и спросить: «Что ты делаешь?»
- Вань, ведь это не нормально, такое поведение.
- Да ладно тебе. Пусть уж лучше проводит время с телками, чем с бутылкой.
Я бесилась молчаливо, но потом не смогла больше контролировать себя…
В больнице меня навещал только Ваня. Мне было все равно. Я почти все время спала, а когда бодрствовала, не могла сосредоточиться. Две недели полусонного забвения принесли некоторое облегчение.
«Жизнь продолжается», - думала я, пока ехала домой.
Жени дома не было. Я ничего не спросила, но Ваня заметил мой ищущий взгляд.
- Он в больнице. Нажрался какой-то гадости. В клубе много что можно достать, а этот … даже не знает своей нормы. Принял дозу, которой хватило бы для пятерых «торчков» со стажем. Совсем с катушек слетел.
Ваня ругался и жаловался одновременно. Пока я спала под транквилизаторами, ему приходилось невесело.
Комната посерела и поплыла в тумане перед глазами.
- С ним все нормально. Его вовремя заметили.
- Он наркоман? – Я не могла Женьку представить в такой роли.
- Нет, просто неудачно попробовал. Ему промыли желудок, а теперь промывают мозги.
Это было последней каплей. Я знала, из-за чего он «попробовал». Он может и был дураком, но не стал бы начинать с дозы, способной отправить на тот свет лошадь.
С этим пора было заканчивать. У меня не получалось держать дистанцию. Бедный Женя, он, наверно, чувствовал себя так, как я в первый день, когда их увидела. Только теперь мы с Ваней были единым целым, а его вытолкнули из нашего мирка, вот он и пытался найти успокоение в сомнительных радостях.
Это никогда не закончится. Я не могла порвать с Женей, оставаясь с Ваней. Был только один выход из этой ситуации – исчезнуть из их жизни. Пусть они снова будут вместе. Они обходились без меня и смогут опять наладить свою жизнь. У них все будет замечательно, а у меня… Ну что ж? Я сама во всем виновата. Я начала, мне и заканчивать.
Другого выхода не было.
Рассказать мужу правду я не могла. После этого он возненавидит не только меня, но и своего брата. Мне нужно было уйти, не нарушив их дружбу.
Последующее время я провела как в тумане. Выключила все эмоции, чтобы случайно не умереть от остановки сердца. Закрывшись в ванной, нарыдалась вволю в первую же ночь, пока Ваня спал, а потом не проронила ни слезинки. Ни разу, даже наедине с собой. В ночь, когда я плакала в ванной, я похоронила свою любовь, три года своей жизни и часть своей души. И больше не выкапывала это долгие годы. Мертвое - мертвым.
Наутро, совершенно спокойная, вытащила тайком свою заначку. Нашла в газете объявление о предоставлении услуг любого рода.
Официально это называлось детективное агентство, на самом деле они брались уладить любые проблемы. Я четко рассказала им то, что мне требовалось.
Это было легко решаемо.
- Вы уверены? – переспросил рыжий мужик средних лет с мешками под глазами и в мятом костюме. – Вернуть все обратно будет труднее и дороже.
- Не понадобится возвращать.
Я сама консультировала девушку, выбранную на эту роль. Актриса второго плана в захудалом театре, она была красавицей. Я ей и в подметки не годилась. Подробно рассказывая о предпочтениях Ивана, о его увлечении компьютерным программированием, я была как робот. Только мозг работал. Одно холодное сознание, больше ничего. Методично перечисляла, какие фильмы он смотрит, какую музыку слушает, чем поливает мамины голубцы, в какой позе спит, какие носки носит и все, что могла вспомнить, вплоть до самых интимных подробностей.
- Не расстраивайтесь так, - утешила она меня напоследок, - у меня проколов не бывает. Завтра-послезавтра будет моим.
Ваня продержался долгие пять дней. Четыре свидания.
Я читала отчеты Светланы. Она познакомилась с ним после того, как он облил ее грязью на дороге и предложил подвезти до дома и оплатить химчистку. Это я указала место в нашей арке, где лужа не высыхала почти никогда, а кто расковырял дыру в асфальте под водой, меня не интересовало. Я говорила Свете по телефону, во сколько он выезжал и куда направлялся, чтобы она могла выбрать удобное место для «случайной» встречи. Дома я истерила, цепляясь к пустякам. Первый раз в жизни я находила повод для скандала на пустом месте: не закрыл за собой зубную пасту, не повез меня в магазин за продуктами, не сполоснул за собой утром чашку… Ваня отмалчивался. Я бушевала сильнее. К пятнице переехала спать в гостиную. Лежа на неудобном диване, слушала его сопение из соседней комнаты и была рада, что хотя бы это мне пока доступно.
Конечно, Света его соблазнила. «Спермотоксикоз» умеет превращать цивилизованных парней в самцов гориллы. Он не устоял. У него не было шансов устоять.
В пятнадцать часов я прочитала про состоявшийся факт измены, в восемнадцать тридцать я, вернувшись домой, обнаружила празднично накрытый стол со свечами, шикарный букет и Ваню, виновато улыбавшегося, с предложением перемирия.
Чуть не сдалась.
Ещё неделя моего молчания, перемежающегося истериками. Регулярный секс моего мужа на стороне. Как я все это выдержала, не знаю.
- У тебя кто-то есть! Ты стал другой! Кто она? – прокричала я в запале очередного скандала.
- Не пори чушь. У меня никого, кроме тебя, нет!
Стало ясно, что сам он не расскажет.
Пришлось действовать напролом. Я «застукала» их в машине. Отрицать не имело смысла. Я смотрела, как мой муж, мой любимый муж стыдливо загораживает полуголую Свету, которую я сама и наняла, и понимала, что все кончено. Я превратилась в камень. Почему никто не сказал, что это будет ТАК больно.
Вернувшись домой, быстро покидала в сумку вещи, положила на стол заранее написанную записку, в которой говорилось, что дам ему развод в любое удобное для него время, оглядела в последний раз квартиру, прощаясь навсегда со своим прошлым, и, заперев дверь, выскочила на улицу, поймала такси и поехала в центр.
Там, в доме старой постройки жила Лидия Николаевна, туда же переехал Женя после больницы. «Под мой надзор», - сказала его заботливая мамочка. «Подальше от нас двоих», - добавила я про себя.
- Что с тобой, Наташенька? На тебе лица нет. – Неверное замечание: лицо-то у меня как раз не пострадало. Все остальное было разбито вдребезги. Я чувствовала себя мешком с костями.
- Все в порядке, Лидия Николаевна. Я попрощаться зашла. Мне придется уехать.
- Надолго? Зачем? Куда? – Она не понимала, а я была не в силах объяснить. Мне и так было очень больно.
- Как получится. – У меня язык не повернулся сказать «навсегда».
- Никуда ты не поедешь, - отмер Женька, хватая меня за руку и выдирая сумку.
- Проводи меня, - только и смогла сказать я в ответ. Без всяких эмоций. Я уже была трупом. Только пока говорила и ходила.
Он посмотрел на меня и молча взял ключи от машины.
Мы в молчании доехали до вокзала. На площади Женя хотел выйти из машины, но я остановила его.
- Не надо. Дальше я сама. - Мой голос прозвучал безжизненно.
- Во сколько поезд? – так же глухо спросил он.
- Через полчаса.
Я врала. Понятия не имела, во сколько пойдет ближайший на Москву.
Мы смотрели друг на друга и знали, что больше никогда не встретимся. Не нужно было слов. Нам нечего было сказать друг другу. Нам надо было сказать столько, что полжизни бы не хватило.
- Прощай, - наконец решилась я и, продолжая на него смотреть, стала на ощупь искать ручку у двери, чтобы выйти и больше не вернуться.
- Останься, - прошелестело в ответ.
Это было все, что я хотела, это было единственное, что я не могла сделать.
- Обещай мне. Если я для тебя хоть что-то значила, обещай мне жить и быть счастливым.
Он ничего не ответил. Обхватил голову руками и зажмурился. Я вылезла из машины и побрела, не оглядываясь, к тяжелым бронзовым дверям. Так тяжело. Больно. Плохо. Больно. Больно…
Поезд на Москву уходил в шесть утра. Я не хотела оставаться в этом городе. Я могла передумать. Мозги почти не работали. Села в первую же попавшуюся электричку и уехала куда глаза глядят. Сошла на какой-то узловой станции. Села на скамейке и не сдвинулась с места до утра, до прихода московского. Вид у меня был невменяемый. Ко мне подходил милиционер, проверил документы, попросил показать руки, принюхивался в недоумении, но так и не нашел, за что меня задержать. Я не помню, как ехала, кто были мои соседи по купе, совершенно ничего. Провал во времени. Мне должно было стать легче, а вместо этого было все хуже и хуже. Изменится ли это когда-нибудь?
Я была уверена, что хуже уже не будет. Первый, кого я увидела на вокзале в своем городе, был Ваня.
Осунувшийся, под глазами залегли тени.
- Наконец-то, - выдохнул он и сграбастал, прижал к себе, так что кости хрустнули.
Я молча сопела, задыхаясь, пытаясь запомнить, какое оно, счастье, которое ушло и не вернется.
Как я была рада его видеть. Как тяжело рвать одним разом все, что заставляло меня жить. Ещё одно расставание. Я должна самолично оторвать вторую половину моего сердца.
Должна. Только об этом и стоит помнить, а не о том, что будет потом.
- Я думал, что этот чертов поезд никогда не притащится.
Конечно, самолет быстрее.
- Зачем ты здесь?
- Я люблю тебя. Как могла ты уехать и не дать мне ничего сказать в оправдание? Даже смертнику полагается последнее слово.
- Нам не о чем говорить. Ты изменял мне, я изменяла тебе, зачем нам быть вместе?
- Ты мне изменяла?
Он недоверчиво меня разглядывал, слегка отстранив от себя. Его руки больно сжимали мои плечи. Я твердо выдержала этот тяжелый взгляд, не опустила глаза. Спустя вечность он опять прижал меня к себе.
- Ну и что. Мне все равно. Просто больше так не делай. Давай начнем все с начала.
Я не могла начать все с начала. Начать все с начала это значило опять изменять ему с Женей. Как бы я не храбрилась, мы все равно окажемся в одной койке.
- У нас не получится ничего хорошего. Между нами все время будут стоять призраки наших любовников.
- Ты не в себе. Тебе надо успокоиться.
О каком спокойствии он говорил? Мы остановились у родителей.
- Мы хотим развестись, - сказала я.
- Нет, у нас временные трудности, но мы их преодолеем, - пояснил Ваня. – Ни о каком разводе не может идти речи.
- Пытаться склеить то, что развалилось – бесполезное занятие, - грустно сказал папа. «Поступай, как считаешь нужным, дочка», - значило это.
- Развод – не выход, - сказала мама. – Сошлись, так живите. «Сначала ты рвешься замуж, потом орешь, что хочешь развод. А мы тебя предупреждали… Так что теперь… За что боролась, то и получай». - Маме было не столько жаль моей разваливающейся жизни, сколько хотелось отомстить за мое былое упрямство.
Родители мои развелись, но разделить квартиру так и не решились и по-прежнему жили под одной крышей. Мамина «любовь всей жизни» не стал ее ждать, а нашел себе другую «самую большую любовь». Отец не простил мать. Мама винила папу во всех своих бедах и считала, что из-за него она осталась у разбитого корыта. Они едва терпели друг друга, но вынуждены были жить в одном доме, встречаться по утрам на кухне, сталкиваться в дверях.
Нас поселили в моей бывшей комнате. Место, бывшее моим убежищем в детстве, стало местом моих испытаний. Ваня атаковал меня по ночам. Я – молча - отбивалась.

- Уезжай. Ты работу потеряешь.
- Я написал заявление за свой счет. Юрий Павлович меня пока прикроет.
- Дай мне отдохнуть. Подумать. Давай пока поживем раздельно.
- Не надо «раздельно». Я не знаю никого, кто бы потом снова стал парой.
Это была правда. В кругу наших друзей были случаи, когда люди говорили: «Нам надо отдохнуть друг от друга. Поживем пока каждый своей жизнью». Никто из них не вернулся к прежним отношениям.
- Ты боишься не пройти испытания разлукой?
- Не бери меня «на слабо».
Мне и так было тяжело, а он не хотел сдаваться.
- Если ты уедешь - не буду требовать официального развода.
Он отказался.
- Если через год ты все ещё захочешь быть со мной вместе – приедешь.
- Ты через месяц найдешь мне замену.
- У тебя тоже руки развязаны.
- Официально в браке?
- Пока сам не решишь.
Он начал сдаваться:
- Ты мне будешь звонить и писать?
- Да, буду. – «Нет. Никаких контактов. Забыть легче, когда не видишь».
- Только на год.
- И право подать на развод только у тебя. – «Мне оно ни к чему».

Я сама провожала его. В зале аэропорта мы целовались, стоя возле турникета. Он гладил мои волосы, заглядывал в глаза.
- Только на год.
- Полная свобода, - напомнила я.
- Люблю тебя. - Ваня опять накрыл мои губы своими губами. Страстно. Нежно. Горько.
Наверно, чтобы не дать мне возможность ответить. Не хотел опять услышать что-нибудь из разряда «нам не стоит быть вместе».
Он едва не опоздал.
- И я тебя люблю, - прошептала я, смотря ему вслед. Я не плакала. Мертвые не умеют плакать.

Через год он не приехал.

Он подал заявление на развод в девяносто шестом. Я не имела к нему никаких претензий, он - ко мне. Нас развели заочно.

В девяносто восьмом я встретила своего второго мужа.