Название: Dolce
Название фан-дома: Гейл Форман («Если я останусь» / «Куда она ушла»)
Цитата: Любовь не похожа на рыцаря в сверкающей броне. Она скорее напоминает порядочного фермера в сером твидовом костюме. (С. Шелдон "Оборотная сторона полуночи")

Автор фанфика: -
Бета: -
Жанр: Romance
Рейтинг: R
Пейринг: Адам/Мия
Саммари: Вспоминаю вдруг, как когда-то, еще в нашей прошлой жизни, в жизни до аварии, до смертей, до комы и до расставания, мы с Мией играли друг на друге. Она была самым совершенным инструментом в мире, и тихие стоны звучали слаще любой другой музыки.
И сейчас, не зная, с чего начать, как передать ей всю нежность, что рвется изнутри, я начинаю играть.

---

Саундтрек к фанфику: Young And Beautiful (Lana Del Rey) - Cello & Guitar cover

Утренняя серость пропитала воздух. Мир вокруг бесцветен; ночь вобрала в себя все краски шумного, никогда не засыпающего города, и теперь ему придется хорошенько потрудиться, чтобы вернуть их.
Вспыхнувший на несколько секунд огонек зажигалки тонет в тусклой влажности. В такие моменты всегда кажется, что небо слилось с землей, накрыло дома полупрозрачным покрывалом и, туманными каплями пробравшись в глаза, забрала способность различать цвета. Когда-то я на дух не переносил эту особенность начала дня в Нью-Йорке; теперь же она стала одной из причин, по которым я полюбил этот город.
Выдыхая дым, наношу еще один серый мазок на картину зарождающегося утра. Здесь тихо — звуки ползущих по улицам машин не долетают до крыши сорокаэтажного здания. Впрочем, даже если спуститься вниз, в распахнутые входные двери не ворвется оглушительный городской шум. В эти короткие мгновения на границе сна и бодрствования весь мир словно останавливается и делает глубокий вдох, собираясь с силами перед тем, как рухнуть в круговерть нового дня.
Сделав последнюю, самую глубокую затяжку, тушу сигарету и медленно иду к выходу с крыши. На языке остается чуть горьковатый вкус табака, и я уже начинаю тянуться к карману куртки, в котором всегда лежат мятные конфеты, но останавливаю себя. Весь смысл этих редких перекуров — во вкусе, остающемся во рту, в запахе, витающем вокруг.
Само по себе курение давно потеряло свою прелесть, еще в тот день, когда я пришел на концерт Мии; когда она провела меня по «своему» Нью-Йорку; когда мы расстались навсегда, чтобы вновь встретиться через пару часов; когда она снова решила остаться со мной. Рядом с ней многое стало ненужным. В общем-то, практически все, чем я окружил себя в годы без нее.
Но ей нравится вкус сигарет. Нравится запах дыма. И этого более чем достаточно: потенциальный риск раковых заболеваний теряет свою значимость, когда она медленно слизывает вкус табака с моего языка и губ, когда утыкается лицом в мои волосы и делает глубокий вдох, шепча: «Пора бросать курить, Адам, сколько можно». Даже не видя ее, знаю, что, говоря это, она хитро улыбается; Мия прекрасно понимает, зачем я курю. Это еще одна маленькая тайна, секрет, который никому другому знать не нужно. Соглашение, достигнутое без долгих обсуждений: она делает вид, что недовольна, а я — что жить не могу без редких перекуров. И все это ради одной улыбки, ради наслаждения в ее глазах и долгих поцелуев с дымным привкусом.
Ради ее счастья.
Задумавшись, я медленно захожу в квартиру и стягиваю кеды. Стараюсь двигаться как можно тише, словно мелкий воришка, решивший разжиться деньгами. Прокрадываюсь к спальне и на мгновение замираю перед приоткрытой дверью: сердце судорожно колотится в груди, а горло сжимается, не давая дышать.
Что если она ушла?
Этот страх не оставит меня, наверное, и через двадцать, и через тридцать лет. Я не стыжусь его: скорее, принимаю как данность. Все мы опасаемся смерти, а я знаю, что умру в то самое мгновение, как пойму, что она оставила меня.
Это не фигура речи, не пустые слова. Когда-то я провел без Мии три года, думая, что мы никогда больше не встретимся; проживая день за днем только благодаря скрытой глубоко внутри надежде на то, что окажусь неправ. Но если она уйдет сейчас, этой надежды не будет.
Собравшись с духом, медленно толкаю дверь. И тихо выдыхаю, увидев тусклое сияние ее кожи.
Каждая клетка моего тела оживает, когда ее запах проникает в легкие. Страх, преследовавший меня на протяжении всего дня, проведенного вдали от нее, растворяется в тишине комнаты, и на его место приходит счастье. Нет никаких брызг шампанского, криков «Ура!» и фейерверков. Мое счастье спокойно и безмятежно; оно кружит голову, стучит в висках, жжет глаза самой восхитительной разновидностью слез, и я не променял бы его ни на что иное.
Пару лет назад Мия сказала мне, что наша любовь не похожа на рыцаря в сверкающей броне — скорее, напоминает порядочного фермера в сером твидовом костюме. Помню, горло тогда сжалось, несмотря на близость Мии: мы лежали, обнявшись, и смотрели в потолок, на тускло светящиеся в темноте фосфорные созвездия. Конечно же, я был уверен, что это упрек — кого может привлекать какой-то посредственный фермер? Все девушки мечтают о принцах и рыцарях, мечтают о том, кто превратит жизнь в сказку. Она же, почувствовав, как я напрягся, звонко рассмеялась.
- Нет, ты не понял, - проговорила она, обхватив ладонями мое лицо и неотрывно глядя в глаза. - Кому нужны рыцари, когда рядом есть нежный, заботливый и верный мужчина? К черту этих пижонов в доспехах — они жить не могут без подвигов и в любой момент могут умчаться за горизонт, на прощание прокричав, что посвятят убийство очередного дракона только тебе, даме своего сердца. Разве та, что искренне любит, предпочтет провести день, неделю, год в одиночестве, в полном тревоги ожидании? Нет, нам хочется, чтобы рядом был порядочный фермер. Чтобы он целовал в макушку и крепко обнимал перед тем, как уйти на работу. Чтобы он любил, несмотря ни на что, и посвящал нам не какие-то дурацкие подвиги, а самого себя.
- Фермеры скучные, - недоверчиво возразил я.
- Дурак ты, - хмыкнула Мия, снова устраиваясь у меня под боком. Ее дыхание теплом омыло кожу, и я невольно расслабился и крепче прижал ее к себе. - Нельзя все воспринимать так буквально. Да и подумай сам: в жизни рыцарей слишком много драм и смертей. Нам же, в конце концов, нужно лишь спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. - Тихо вздохнув, она потерлась носом о мое плечо. - Мне так уж точно. Тем более нам с тобой прекрасно известно: от такой «фермерской» любви никто не застрахован. Даже рок-звезды!
Сейчас, глядя на Мию, я в точности понимаю, о чем она говорила. Моя не по годам мудрая девочка с печальными глазами...
Она лежит на боку, прижав руки к груди. В этом году лето в Нью-Йорке выдалось настолько жарким, что даже вечно мерзнущая Мия, которая вечерами по привычке закутывается в одеяло, во сне откидывает его в сторону. На сливочно-белой коже видны маленькие капли пота. Подхожу ближе, не отрывая взгляда от своей жены.
Панорамное окно впускает в комнату тусклый утренний свет, оставляя снаружи шум пробудившегося города. Здесь, в нашей спальне, все еще царит тихий рассвет, и в этой тишине мы с Мией — одни. Нет ни менеджеров, которые требуют нашего немедленного присутствия на очередной встрече, ни толп поклонников, жаждущих отхватить кусочек моей футболки или прядь волос Мии. Есть только я и она. Только мы.
Присев на корточки у кровати, медленно подношу руку к шелковистым прядям: к единственному темному росчерку на белоснежных простынях. Кончики пальцев покалывает от ее близости, больше всего на свете хочется прикоснуться к ней, но я сдерживаюсь, зная, что тогда все будет происходить слишком быстро, слишком бурно, слишком резко. Сколько раз это происходило? Двадцать, сорок, сто? Сколько раз я поддавался желанию быть как можно ближе к ней и потом жалел, что не впитал эту близость целиком, до последней капли, растягивая удовольствие?
Она называет это аллегро и часто во время репетиций кидает на меня многозначительные взгляды при виде этого слова над нотным станом. Аллегро — это быстрые, жадные, ненасытные поцелуи. Аллегро — это смятые простыни и не до конца снятая одежда. Аллегро — это взъерошенные волосы и следы туши на щеках, это помада, размазанная по нашим губам и порванные чулки. Аллегро — это неудержимая тяга друг к другу, которая не утихает ни на минуту.
Аллегро — это мы с Мией. Но только не сейчас.
Сейчас мне нужно dolce. Нужно в очередной раз показать, что она не зря прислушалась ко мне, не зря осталась.
Наша любовь не похожа на рыцаря в сверкающей броне. Но девушки ведь мечтают не об этом, верно? Девушки мечтают о сказочном принце, который будет галантен и нежен, который подарит возможность почувствовать себя принцессой.
Именно поэтому сейчас кончики моих пальцев – в считанных миллиметрах от волос Мии, которые темными ручейками расчерчивают белизну белья. Благоговейно глажу воздух над ней, боясь коснуться, боясь неловким движением разрушить магию этого утра.
Тихонько вздохнув, Мия вдруг начинает ворочаться, и я статуей застываю у кровати. Только не просыпайся, любимая. Дай мне хоть раз сделать все по-своему.
Стоит ей открыть глаза – и я пропаду. Как можно сдерживаться, утонув в темной пучине ее взгляда?
Невозможно.
Словно услышав мою беззвучную мольбу, Мия замирает. Только дрожат ресницы, словно от дуновения ветерка, да грудь приподнимается и опускается в такт размеренному дыханию.
Вспоминаю вдруг, как когда-то, еще в нашей прошлой жизни, в жизни до аварии, до смертей, до комы и до расставания, мы с Мией играли друг на друге. Она была самым совершенным инструментом в мире, и тихие стоны звучали слаще любой другой музыки.
И сейчас, не зная, с чего начать, как передать ей всю нежность, что рвется изнутри, я начинаю играть.
Гитара всегда помогает мне успокоиться. Скольжение пальцев по ладам, вжимающиеся в кожу струны – все это привычно и знакомо, и мне не нужно обдумывать каждое следующее движение. Так происходит и теперь. Поток мыслей резко обрывается, когда я касаюсь шеи Мии. Нет никаких сомнений и нерешительности.
Есть только она. Остальное неважно.
Все, что происходит дальше, растворяется в туманной утренней дымке. Четкость окружающего мира пропадает вместе с нерешительностью: нежность, которой не всегда удавалось найти выход, теперь прорвалась на свободу и можно даже не пытаться сдержать ее. Да и зачем?
Тело Мии – это нотный стан и мягкие струны, это тонкий гриф и сложнейшая партитура. Сколько раз я считал, что предстоящее выступление на сцене – самое важное в моей жизни? Что именно тогда я обязан был сыграть идеально?
Но все это было детским лепетом по сравнению с тем, что происходит в эту самую минуту.
Все меркнет рядом с ней.
Прикрываю глаза, услышав первый стон, яркой лентой вплетенный в растрепавшуюся косу ее дыхания. Всегда наслаждавшийся тем, как она, закрыв глаза, словно прислушивалась к беззвучным нотам, что разливались в тишине, сейчас я сам слышу их, слышу эту нежную, тягучую мелодию. Подчиняюсь ее притяжению, сдаюсь без малейшего сопротивления: с головой погрузившись в течение музыки этого серого рассвета, я играю на Мие, и мир расплывается, изредка вспыхивая перед глазами отрывистыми кадрами пастельных тонов.
Вспышка – приоткрытый рот Мии; прижимаю большой палец к искусанной нижней губе, окунаю его в судорожный вздох, который медово-сладким слоем остается на коже.
Вспышка – шея Мии, покрытая мурашками; я в паре сантиметров от ее гладкости, и, опускаясь все ниже и ниже, оставляю за собой влажную дорожку, рисую на самом идеальном в мире полотне сюрреалистичные узоры.
Вспышка – запрокинутая голова Мии; ее длинные, тонкие, изящные пальцы сминают простыню, зарываются в мои волосы, притягивают все ближе и ближе с такой силой, будто ожидают сопротивления, но его нет: я с радостью приникаю к зовущей влажности, тихо застонав, когда язык омывает сладко-солоноватый вкус.
Вспышка – неудержимая дрожь Мии; я дрожу вместе с ней, пульсирую, задыхаюсь, наслаждаюсь, ни на секунду не замедляя движений рук, ни на секунду не отрываясь от лихорадочно-горячего тела.
Вспышка – нетерпеливые губы Мии; сумасшедший поцелуй - и наши вкусы окончательно смешиваются: ее терпкая сладость и моя дымная горечь переплетены так тесно, что я перестаю понимать, где она, а где – я, и окончательно теряю голову.
Вспышка – ищущие руки Мии; она тянет ткань футболки вверх, борется с застежкой на джинсах, и когда моя обнаженная грудь впервые касается ее, беззвучно шепчет что-то, впиваясь зубами в мою шею, плечо, руку, и ее восхитительный яд впитывается в кожу, струится по венам, до невозможности обостряя потребность слиться с ней.
Вспышка – всепоглощающее тепло Мии; оно облаком окутывает меня, становясь все плотнее с каждым движением, с каждым толчком и стоном.
Вспышка – имя Мии, срывающееся с моих губ; мое имя, срывающееся с ее.
Вспышка – широко распахнутые глаза Мии.
Вспышка – крики Мии.
Вспышка – Мия.
Вспышка.
Вспышка.
Вспышка…

Мир снова обретает резкость под переливчатый смех любимой. Она лежит, обхватив мою талию ногами. Теперь уже ее пальцы выводят на моей коже необъяснимо-прекрасные узоры, а изящные ступни скользят по пояснице. Я же не могу двигаться, полностью поглощенный самой восхитительной разновидностью усталости из всех существующих.
Я мог бы провести так целую вечность: дыша ее запахом, уткнувшись носом в тонкую шею, гладя растрепанные волосы. Но довольствуюсь и доступными нам мгновениями, минутами, часами – какой дурак будет отказываться от одного глотка амброзии из-за мечты о неограниченном доступе к напитку богов?
- Что ты там говорил о скучных фермерах? – вдруг тихо спрашивает она, касаясь губами моего уха, и я в ответ невольно улыбаюсь: ее хриплый голос серебристой нитью вплетается в затихающую мелодию нашего утра.
Одного из тысяч тех, что ждут нас впереди.

Примечания:
В музыке:
allegro [алле́гро] — скоро.
dolce [до́льче] (букв.—сладко) — нежно.