Очень нежно, эти занавески цвета слоновой кости приподнимаются и опускаются, беззвучно подчиняясь дуновениям лёгкого ветерка. Я не сплю, и поэтому наблюдаю за ними каждую ночь, каждое утро, изучая переливы проникающего сквозь них света. Определять время по этому свету я умею лучше, чем любой альпинист, путешественник, учёный или астроном.
Здесь всегда так тихо, совсем не как в моей комнате, где чернильно-чёрный буквально высасывает все цвета, и где нет занавесок – только скучные жалюзи, и мне приходится плотно прикрывать окно, потому что соседская собака
никогда не прекращает лаять, и яркий свет уличных огней слепит глаза, беззастенчиво врываясь внутрь.
Это не мешает мне засыпать – я в любом случае страдаю бессонницей – но действует мне на нервы, и поэтому я закрываю окно, чтобы отгородиться от всего, что происходит за ним. А потом, потому что это бесполезно, я ухожу, хотя каждую ночь решаю отказаться от звонка Эдварду, решаю не просить его встретиться со мной на дальнем конце улицы, чтобы вместе поехать к нему домой.
Каждую ночь я решительно намереваюсь остаться дома, и каждую ночь решаю уйти.
Здесь, в окрашенной в пастельные тона спальне Эдварда, кремовой, и коричневой, и бежевой, и деревянной, всё располагает к грёзам (хотя я не вижу снов), и кажется таким сладким (хотя его нежелание прикасаться ко мне – горько).
Он ворочается, и матрас местами проседает, и простыни сминаются, и я задерживаю дыхание, думая, что, может быть, он сейчас случайно коснётся меня, хотя бы кончиками пальцев, но этого не происходит. Даже во сне он осторожен, и я разочарованно выдыхаю.
Уже привыкла к этому, но всё же.
Мне интересно, как бы он отнёсся к тому, что по ночам я бодрствую, наблюдая за тем, как он спит? Околдованная томным танцем его занавесок, зыбью и волнами, похожими на качку пиратского корабля или на бёдра восточной танцовщицы? Попросил бы он меня уйти или отвёз бы домой? Закатил бы глаза и перевернулся на другой бок, так же, как в ту, самую первую ночь, когда я по ошибке приняла его доброту за что-то большее и схватила его за руку в невинном приглашении?
Мой отец побагровел бы, оказался на грани инфаркта и убийства, если бы знал, что я провожу каждую ночь в кровати этого парня. И то, что эти занавески – бальзам для моей души, и то, что Эдвард не притрагивается ко мне и пальцем, ничего бы для него не значило.
Когда занавески становятся лиловыми, и почти беззвучное пение птиц щекочет грани зарождающегося рассвета, я бужу его лёгким касанием, и он отвозит меня обратно, на дальний конец моей окутанной туманом улицы, и я, босая, карабкаюсь по толстому стволу дуба – крепкому, и прочному, и выросшему в стратегически нужном мне месте: прямо около окна в мою спальню. Я падаю на холодную, неиспользованную простынь и тогда,
только тогда, сон подбирается ко мне, и я отключаюсь.
Примерно час спустя мой отец резко, но вежливо стучит в дверь спальни, и я выбираюсь из-под ставших тёплыми одеял, опьянённая сном и жаждущая большего. Если бы был способ – любой другой способ – который мог бы помочь мне заснуть, я бы с радостью ухватилась за него. Но так уж вышло, что у меня нет больше ничего.
Пройдёт шестнадцать часов, и я смогу вернуться в комнату Эдварда, к своим занавескам и к нашему еженощному ритуалу, о котором он не имеет ни малейшего понятия.
от переводчика:
главы маленькие, но автор не зря разделила их именно таким образом, поэтому буду выкладывать отдельно, как и в оригинале.
как вам начало? какие мысли есть? почему Белла каждую ночь ездит к Эдварду, и почему он позволяет ей делать это, если она ему (судя по всему) не так уж и нравится? с удовольствием почитаю о ваших мыслях на этот счёт на форуме!