Форма входа

Категории раздела
Творчество по Сумеречной саге [264]
Общее [1686]
Из жизни актеров [1640]
Мини-фанфики [2734]
Кроссовер [702]
Конкурсные работы [0]
Конкурсные работы (НЦ) [0]
Свободное творчество [4826]
Продолжение по Сумеречной саге [1266]
Стихи [2405]
Все люди [15365]
Отдельные персонажи [1455]
Наши переводы [14628]
Альтернатива [9233]
Рецензии [155]
Литературные дуэли [105]
Литературные дуэли (НЦ) [4]
Фанфики по другим произведениям [4317]
Правописание [3]
Реклама в мини-чате [2]
Горячие новости
Top Latest News
Галерея
Фотография 1
Фотография 2
Фотография 3
Фотография 4
Фотография 5
Фотография 6
Фотография 7
Фотография 8
Фотография 9

Набор в команду сайта
Наши конкурсы
Конкурсные фанфики

Важно
Фанфикшн

Новинки фанфикшена


Топ новых глав лето

Обсуждаемое сейчас
Поиск
 


Мини-чат
Просьбы об активации глав в мини-чате запрещены!
Реклама фиков

Начни сначала
Он хотел быть самым могущественным человеком на Земле. Но для неё он уже был таким. Любовь. Ожидание. Десятки лет сожалений. Время ничего не меняет... или меняет?

Каждому своё
Юношеская любовь. Что может быть слаще и милей? Но если нежные чувства будут приправлены горечью измены и лжи, то станет ли привязанность роковой ошибкой? Обман иногда тоже приносит немного удовольствия. Куда же заводят подобные отношения? На грани между жизнью и смертью ты понимаешь, что уже всё равно. Лишь бы смотреть в любимые глаза, положившись на собственное сердце…

Затмевая солнце
Покинув Беллу, Эдвард долго скитался в одиночестве, но в конечном итоге Элис оказалась права – боль стала непереносимой, и он решил вернуться в Форкс, надеясь, что еще не слишком поздно и девушка примет его обратно. То, что ему пришлось узнать о своей возлюбленной, по-настоящему шокировало его...
Ангст, романтика, детектив.

Доброе сердце
- Так он жив, значит, - заявила Изабелла, видела же его своими глазами.
- Молодой, говоришь, - с сомнением покачала жена пекаря головой. - А минуло с тех пор без малого пятнадцать лет, под сорок должно быть твоему графу. Мёртвый тебе явился, Изабелла!

Мой сумасшедший шейх
Когда ты становишься целью одного безумно сексуального шейха...

I remain, Yours
Белла неожиданно получает антикварный стол, который когда-то принадлежал Эдварду, и находит в нем письмо, которое тот написал своему кузену в 1918 году. Она отвечает и отправляет послание в неожиданное путешествие. Возможно, есть некоторые вещи, которые не предназначены для понимания, их просто нужно принять...

Дневник моего Новолуния
– Белла, - вымученно и хрипло произнес Эдвард, не смея взять мою руку. Он медленно обошел меня, становясь напротив. Черные, как смоль, глаза смотрели в мои, умоляя о прощении. Но сам он молчал. А я плакала. Огромные градинки слез стекали по моим щекам, но поднять руку и стереть их у меня не хватало сил.

«Последняя надежда»
В стародавние времена могущественные маги умели не только проклинать, но и дарить надежду. Пусть и превращали путь к спасению в одну сплошную загадку для своих далеких потомков.



А вы знаете?

...что на сайте есть восемь тем оформления на любой вкус?
Достаточно нажать на кнопки смены дизайна в левом верхнем углу сайта и выбрать оформление: стиль сумерек, новолуния, затмения, рассвета, готический и другие.


вы можете рассказать о себе и своих произведениях немного больше, создав Личную Страничку на сайте? Правила публикации читайте в специальной ТЕМЕ.

Рекомендуем прочитать


Наш опрос
Что вы чаще всего делаете на TR?
1. Читаю фанфики
2. Читаю новости
3. Другое
4. Выкладываю свои произведения
5. Зависаю в чате
6. Болтаю во флуде
7. Играю в игры
Всего ответов: 7821
Мы в социальных сетях
Мы в Контакте Мы на Twitter Мы на odnoklassniki.ru
Группы пользователей

Администраторы ~ Модераторы
Кураторы разделов ~ Закаленные
Журналисты ~ Переводчики
Обозреватели ~ Художники
Sound & Video ~ Elite Translators
РедКоллегия ~ Write-up
PR campaign ~ Delivery
Проверенные ~ Пользователи
Новички

Онлайн всего: 146
Гостей: 138
Пользователей: 8
Macrida, jekaterinakrasnova, РозаЛиндаЯР, Никки, 97sabino4ka, katen0k, Aleksa8121, Natashka0158
QR-код PDA-версии



Хостинг изображений



Главная » Статьи » Фанфикшн » Отдельные персонажи

Ад для двоих. Часть I. Тёмная Библия. Глава 9.1. Лаэрт и Офелия

2024-3-28
15
0
0
Есть ива над потоком, что склоняет
Седые листья к зеркалу волны;
Туда она пришла, сплетя в гирлянды
Крапиву, лютик, ирис, орхидеи, -
У вольных пастухов грубей их кличка,
Для скромных дев они - персты умерших:
Она старалась по ветвям развесить
Свои венки; коварный сук сломался,
И травы и она сама упали
В рыдающий поток. Ее одежды,
Раскинувшись, несли ее, как нимфу;
Она меж тем обрывки песен пела,
Как если бы не чуяла беды
Или была созданием, рожденным
В стихии вод; так длиться не могло,
И одеянья, тяжело упившись,
Несчастную от звуков увлекли
В трясину смерти.
Уильям Шекспир, «Гамлет, принц Датский»


(Линнет)


Западня.

Я могла рисковать своей головой – на то она и была мне дана, но рисковать жизнью брата не имела права, и всё же силок затянулся вокруг шеи с небывалой лёгкостью. Теперь в капкан попались мы оба, и поступят с нами точно так же, как поступают с незадачливыми мышами, угодившими в мышеловку. Из всех мест, в которых Роберт мог бы оказаться, он выбрал наиболее неподходящее для перворождённого – сунулся в пасть ко льву. Конечно, большинство вампиров либо не имеет о нас представления вовсе, либо это представление очень смутное, позволившее мне прикинуться одной из них. Вольтерра – изощрённая ловушка, откуда практически невозможно выбраться. Мы можем не пережить сегодняшней ночи.

Надежда – глупое чувство, пташка. Я едва не споткнулась. Выцарапала бы ему глаза, если бы могла.
Но пьющие кровь никогда не ловили ни одного из нас живыми – ускользать умели все. Почти. Я не умела. Наверное, стоило настраиваться на то, чтобы перегрызть себе запястья. Спровоцировать. Конечно, я подставляла под топор не только шею брата. Я молилась и отчаянно не желала выбирать – знала, кого выберу и как возненавижу себя за этот выбор.

Вот оно истинное предназначение – разрушать всё, к чему прикасаюсь, обрывать жизни, ломать судьбы… Остальные – такие же? Венценосная Аррлис, которую правители Волтури назвали сумасшедшей? Аарон, приславший такое своеобразное и однозначное послание? Безмолвный и обезумевший пленник Ардиса?

Сердце билось в груди раненой птицей. Время ускользало песком сквозь пальцы. Я смертельно устала – все мои силы отняла казнь и попытка быть бодрой при Деметрии; едва ли я задержала Феликса надолго – скорее всего он уже идёт по моему следу. Сознание мутнело, ускользало, а притупленная боль туманила разум. Я не хочу быть слабой. Отцовская кровь пенилась в жилах – тщательно сдерживаемая сущность рвала все путы, словно сорвавшийся с цепи зверь. Мне противопоказаны сильные эмоции – без разницы положительные или отрицательные, они легко нарушают баланс сил внутри меня. Страх прочно вцепился в глотку скользкими пальцами и лишал остатков воли. Деметрий, наверное, не убьёт моего брата, но проучит его по собственным правилам – накажет так, как посчитает нужным; Роберт же вспыльчив, и необдуманные поступки, отдающие безрассудством на грани глупости – его конёк. Он видел меня в обществе акшара, поэтому в его глазах я пала и пала безвозвратно. Отношения с вампирами, нашими кровными врагами – табу, за нарушение которого жестоко карают. Раньше во взгляде брата читалась жалость и сочувствие, какое проявляют у постели безнадёжно больного, теперь же там вряд ли будет что-то, кроме отвращения и презрения. А Деметрий и вовсе удушит меня, когда узнает всё. В лучшем случае.

Споткнулась. Слабая. Не ирония ли? Подобных мне истребляют за силу, приписывая нам фантастические способности, но на проверку оказалось, что древние легенды лгали – в них не было сказано, насколько сложно жить в мире с собой и просто не вредить окружающим. Мы тонко чувствовали присутствие других – смертных, бессмертных, живых и мёртвых; вероятно, жить спокойно можно было исключительно в полной изоляции; какофония чужих ощущений отдавалась в висках болью, оставляя меня совершенно слепой. Мир потускнел, поблёк. Я могла бы попробовать… но пробовать я боялась. Ссадины на ладонях и на сбитой коленке не заживали полностью, лишь только слегка затянулись и от этого ныли. Сосредоточиться на чём-то одном. Естественно, не получилось ни с первого, ни с десятого раза. Я шла наугад, бродила переулками – никто из стражи меня не трогал и не обращал на меня внимания. Я была им сильно неприятна.

К чему лгать – я была неприятна даже себе. Сейчас даже больше, чем всегда. Я разрушала всё, к чему прикасалась.

Безысходность душила, отчаянье отравляло кровь. Я уже опоздала – вопрос лишь в том, насколько. Остановилась, отдышалась, в раздражении пнула стену. И едва не вскрикнула от яркого, пронизывающего ощущения – словно короткая вспышка света резанула по глазам. Брат. Разговоры с Деметрием кончились, вероятно, в течение десяти минут, да и о чём они могли говорить? Роберт ненавидел вампиров – в нём взращивали это чувство, как взращивают его в большинстве, день за днём, год за годом, столетие за столетием; ненависть уже прочно въелась в кровь перворождённых – передавалась подобно другим знаниям из поколения в поколение, от старших к младшим. Я бросилась в направлении вспышки, однако она быстро угасла, оставив меня без верного ориентира. Мысли метались, словно рой потревоженных пчёл. Я готова была расплакаться, поняв, что зашла в тупик. В очередной тупик.

Злость.

Деметрий не имел права так со мной поступать – я бы, конечно, высказала ему всё, что о нём думаю, но понимала – у меня не будет возможности. Меня вовсе не удивило его поведение, я не обманулась заботой и проявленным тактом – он просто был таким, какой есть. Вряд ли я та, ради кого он хотя бы попытался чуточку измениться и не причинять боли из прихоти или, как мужчина однажды обмолвился, по праву. Возможно, и с другой, которую он бы любил, всё обстояло также.

Моё тусклое отражение в полупустой витрине: бледная, дрожащая, жалкая и напуганная, точно потерявшийся ребёнок. Я действительно давно потерялась и запуталась в хитром переплетении нитей судьбы. Мне только очень хотелось жить. Вероятно, зря.

Вскинула голову. Морозный холод лизнул кожу и тут же исчез, словно котёнок отнял лапку; от этого достаточно привычного ощущения всё же зашевелились волосы на затылке. Мёртвые. Я затравленно заозиралась по сторонам, облизав пересохшие губы. Блёклая, призрачная тень смотрела на меня пустым взглядом и дарила надежду лишь одним присутствием. От неё не исходило враждебности. Неприкаянная (похоже, фигура была женской, но точно сказать было невозможно) едва-едва излучала отблеск прозрачного лунного света – её очертания казались размытыми и полустёртыми, словно душу сначала попытались изобразить, а после небрежно и не до конца стёрли. Тень приблизилась ко мне вплотную, трепетно замерцав в приветствии и излучая отголоски интереса. Эмоции её были холодными.

– Пожалуйста, помоги, – прошептала я, заставив мёртвую застынуть и потускнеть ещё больше. Я цеплялась за невозможную невозможность – неприкаянные отвечали и подходили только по своему желанию. Ей было интересно, потому что я искрилась первородным светом, отнятым у неё смертью. По спине пробежал неприятный холодок, когда лик потерянной души оказался напротив моего лица. Глаза пустые и мёртвые, но эмоции выдавали недоумение. – Помоги найти такого же, как и я, умоляю. Такую же кровь.

Дальнейшее было ожидаемо: тень отвернулась и растворилась в вязком ночном мраке, исчезла туда же, откуда и появилась – в никуда. Отчаянье. Попробовать стоило. Голову сжала резкая, раскалённая боль; я вдохнула и пошатнулась, но всё закончилось так же быстро, как и началось. Неприкаянная стояла в конце улицы, едва различимая в свете фонарей.

– Пожалуйста, помоги…

«Я знаю», – тихий шёпот, похожий на шелест палой листвы, раздался в мыслях, вызвав мелкую дрожь в теле. Сознание померкло, и на несколько мгновений я увидела себя глазами потерянной души. Холодный мир без красок и чувств, разум (или то, что от него осталось) ясный, безмятежный и безбрежная, точно океан, тоска. Она протянула ко мне руку, несколько раз медленно сжала бледные пальцы, радуясь самому движению, совершенно не нужному за гранью жизни. Я бросилась к ней и за ней – она мерцала, то исчезая, то появляясь. Остановилась неприкаянная у начала гравийной дороги, уходящей вниз и ведущей к руинам древнеримского театра; пахло можжевельником и влагой. Мне там нравилось – особенно на рассвете, когда солнце разрывало собравшийся в чаще туман на мягкие, слова сладкая вата, клочки. Острый слух позволял слышать далеко, и я слышала – глухое ворчливое рычание и сухой хруст, обрывки фраз, в которые не было желания вникать… Туман стелился по земле, устилая старые, обглоданные временем камни саваном.

– Спасибо, – тихо произнесла я. Мёртвая вновь оказалась рядом, а после и во мне, доверчиво передавая осколки воспоминаний и позабытых чувств, почти полностью растворившись в моём разуме. Боль вспыхнула, впилась в нутро острыми когтями.

Покоя. Прощения. Избавления.

Она искала во мне абсолютной смерти. Могла ли я?..

«Тебя не должно быть здесь… смерть… помню… им… мне было больно… кровь… крики… боль… ненависть…» – шёпот становился всё тише, неразличимее, угасая, словно шум далёкого моря. «Я их ненавижу!» – не вопль отчаянья, а пронзительный крик раненой птицы. Замерла, прислушиваясь к наступившей тишине в сознании. Последнее леденящее кровь прикосновение, последний короткий вздох…

Я бросилась вперёд, понимая, насколько бессмысленным будет моё вторжение.

– Разговаривать ты не намерен, – от студёного голоса Деметрия зашевелились волосы на затылке. – Мне жаль, но придётся действовать иначе.

Мне было прекрасно всё видно. Ищейка держал моего порядком потрёпанного брата за шкирку, словно щенка. Наверное, если вампир разожмёт руку, то Роберт не устоит на ногах – он выглядел более чем просто неважно. Дышал он часто, всё пытаясь вытереть разбитые в кровь губы об рукав, тогда как Деметрий сохранял ледяное спокойствие и невозмутимость. Я застыла, напитываясь увиденным, смотрела долго, пытаясь унять дрожь во всём теле.

Всё это – слишком.

– Пожалуйста, хватит…

Лицо вампира оставалось всё таким же бесстрастным, и он не выпустил брата – лишь соизволил убрать за спину занесённую для удара руку. Роберт почти вспыхнул в славе, но сдержал свою силу – я видела, как он задрожал. Когда в жилах рокочет ангельская кровь, невозможно мыслить разумно.
Ступенька за ступенькой. Вниз.

Даже не смешно – они выбрали арену, которая видела тысячи представлений. И ничуть не остроумно. Драма. Не хватает только зрителей.

Шла медленно. Поняла, что ступенек слишком мало.

Деметрий не отвёл взгляда, разжал пальцы и несильно оттолкнул от себя моего брата; губы пьющего кровь шевельнулись, но слов я не разобрала – они предназначались не мне. Роберт дёрнул плечом и опустил взгляд, скуксившись. Я совершенно не представляла, что следует говорить. Замерла в нескольких шагах от них, переминаясь с ноги на ногу.

Ищейка щурился – не сильно, но достаточно, чтобы показывать своё недовольство. Вскинула голову – мне тоже было что ему сказать. Пусть идёт к чёрту – он не имеет права распоряжаться моей жизнью. Деметрий перевёл взгляд куда-то выше моей головы, коротко кивнул; я не стала оборачиваться – только порадовалась своей удаче. Я действительно смогла выиграть достаточно времени.

Только вот… достаточно для чего?

Брат расправил плечи, приосанился, смотря на меня прямо и открыто; лицо его выражало мало – как и большинство мужчин, он не давал воли эмоциям. Он мог быть хладнокровным, когда хотел. Мне ли не знать? Ощущение звериной тоски затопило разум, приливной волной подняв давно пережитые чувства. Роберт время от времени передёргивал плечом.

– Больно? – глухо и робко. Кровь стучала в висках.

Деметрий едва заметно скривил губы и бросил сухо:
– Терпение не входит в число благодетелей твоего брата, пташка, но это обсудим позже. Сейчас не время и не место.

Роберт мгновенно ощетинился:
– Мне тебя ещё и дослушивать надо было?
– Следовало.

Роберт помялся, явно не зная, как продолжить или начать разговор; молча рассматривал меня – без неприязни, но и не тепло. Едва ли мне хотелось, чтобы он озвучивал свои мысли – подозреваю, ничего хорошего и лестного там не было.

– Ты выглядишь неважно, Линнет, – наконец сдержанно и осторожно произнёс он, а после бросил на Деметрия очень недобрый взгляд. Не стоило гадать – в нём кипела дикая ярость.
Чувствовала я себя гораздо хуже, однако говорить этого не было смысла. Качнула головой. Деметрий не виноват.

– Просто сегодня был тяжёлый день. – Глубокий вздох. – А ещё я выпрыгнула в окно.
– Ты же всю жизнь боялась высоты.

– Да, боялась. – Деметрий чуть-чуть приподнял брови. Мне требовалась смелость. – Я рада тебя видеть. Правда. – Я улыбнулась – вяло и слабо, а после постаралась сохранить безмятежное выражение на лице, тогда как страх сдавил нутро осклизлой рукой. Лишь на миг остолбенела, готовая закричать и броситься прочь, потому что не имела права выдать своего ужаса – чаща театра была полна душами. Не убегу. Они теснились, мерцали отнюдь не слабо, переливаясь жемчужным сиянием лунного света; подобные густому туману неприкаянные были повсюду. Мир вдруг стал чёрно-белый, расцвёл всевозможными оттенками серого – даже глаза брата, почти точная копия моих, были лишь цвета графита, но никак не фиолетовыми. Ночь лишилась своих красок, поблёкла, выцвела.

«Выслушай».

Окружающий мир был холоден и чужд, но при этом – парадоксально привычен, словно бы я вернулась домой. В своё тело. В свою шкуру. Сияние двух живых душ слепило. Моя сила была надёжно запечатана внутри просто потому, что я вдруг оказалась в абсолютной с ней гармонии. Если бы не страх…

«Выслушай!»

Сборище мёртвых задрожало, точно жаркое марево. В глазах помутнело. Покачнулась, тряхнула головой. Я понимала, что будет дальше, и отчаянно не желала этого – знала, не выдержу. Шепот превращался в различимые слова, а слова становились воплем – чудовищным, от которого крик ужаса замер на губах.

«Выслушай!»

Кольцо мёртвых вдруг стало уже, сомкнулось липким и густым, точно кровь, туманом. Обрывки голосов, чувств и слов. Я не могла их остановить – не знала как. После пришла тьма – тревожна, дрожащая и склизкая. Живым не дано было вытащить меня из сетей мёртвых.

Живые меня и не интересовали. Я чужая – застряла на тонкой границе двух миров. Гибрид. Полукровка. Уродец.

А падшие тоже ощущают мёртвых?

Я знала, что беспамятство переросло в сон – мне никогда не приходилось чувствовать себя столь легко и беззаботно, будто бы моё тело не было сковано плотью. Проснуться не получалось – страх перед неприкаянными душил, заставлял желать если не смерти, то забвения. В этой иллюзорной реальности я была абсолютно свободна – что та птица, парящая высоко над землёй. Ветер, пахнувший пеплом, нёс меня на своих крыльях. Окружающее представляло собой причудливое переплетение теней, приобретавших самые немыслимые формы. Тьма не пугала – она, манящая, глубокая, была знакомой и напоминала мягкостью самый дорогой бархат. Смертельно-спокойный сон омрачала лишь кровь на моих руках, тягуче стекающая с пальцев. Не моя. Кровь была и под ногами – целое озеро без конца и края, подёрнутое лёгкой чешуёй ряби; ноги утопали в ней, хлюпали – каждый шаг давался с неимоверным трудом. Знала, если оступлюсь – захлебнусь и утону. Сама темнота приобрела благородный карминный цвет – такого же оттенка были глаза Деметрия.

Кровь всегда кровь. Его слова? Но сейчас их шептал не он. Голос тысячи тысяч глоток – поколения за поколением твердили, что кровь решает всё. Она определила меня. Сверкающая алым лента ушла глубоко вниз, потонула в пелене веков.

Мелькание лиц – знакомых и малознакомых, размытые силуэты вокруг. Дыхание на шее – вовсе не холодное, напротив – жаркое и рваное. Знала, кто за спиной, ведь кровь есть кровь. Не могла не узнать. Я бросилась вперёд, утопая в рдяном болоте – цепкие пальцы протянутых из кровавой глубины рук тянули меня вниз, рвали одежду. Безмятежность обернулась кошмаром. Хриплый смех за спиной – обещание клетки. Я его. Он не отпустит.

И никогда не отпускал. Я принадлежу ему.

Я его создание.

Что-то надорвалось внутри. Тёплая, горячая кровь хлынула по ногам – тому, кто меня ранил, она не нравилась. Он хотел смерти – и не важно чьей. В своей ледяной холодности он был переполнен ненавистью.
В нём плескалась чудовищная сила. На такую не найти ни поводка, ни управы. Он свободен, и его свобода для меня означала смерть.

Мёртвый. Слово отозвалось шелестом вороньих крыльев.

Боли не было. Меня не существовало. Отчаянная мольба о помощи тонула в пустоте, но вдруг я поняла, что никто не придёт и не откликнется. Нити судьбы перепутались, завязались узлами. Кровью был нарисован круг отчуждения – она была в основе моего одиночества. Кровь решила мою судьбу.

Раны на руках, шее, теле. Изломанная и растоптанная.

Кровь есть кровь.

Силуэт впереди стал видимым, чётким, но человека я узнала гораздо раньше, чем смогла различить очертания фигуры. Отступила прочь от взгляда нереально светлых глаз – столь несчастного, что разрывалось сердце. Мне не нужна его боль. От запястий мужчины поднимались тонкие нити, как у марионетки – он всё пытался разорвать узы, да только сильнее запутывался; они оплетали его шею, впивались до крови, рвали тонкую кожу на руках. Моя кровь определила и его судьбу.

Он потерялся.

Лишь на мгновение подняла взгляд вверх – кукловод, существо со змеиной усмешкой на губах, было скрыто сильнейшим сиянием ангельской славы. Он был выше – не достать, не освободиться. Он неприкосновенен.

Такие силки и у меня, поняла я с леденящим спокойствием. Здесь должны быть клетки доски. Обязаны быть. Партию разыгрывают сильнейшие.

Ренегат.

Следующую женщину я узнала – она полубезумно смеялась, встряхивая рыжими кудрями. Прочь. Сгинь. Оболочка с искорёженной душой. Мне не было её жалко – в моей душе горела лишь ненависть. Ненависть сильная, лютая, жестокая.

Почему?

Брат протянул ко мне руки и широко улыбнулся, но стоило только приблизиться, как его улыбка изошла кровью, вспенившейся на губах, а глаза – чудесные, живые – превратились в пустые рыбьи, лишённые всякого выражения. Кровь стекала по его горлу, застывала инеем на рубашке. На ладонях – прах. Привкус пепла во рту.

Свет.

Волки пели свою древнюю песнь, кружили тенями за гранью видимости. Выжидали взмаха изящной кисти, которая отпустит поводок. Смех – безумный, захлёбывающийся.

Чума.

Пушистые-пушистые, как сладкая вата, хлопья первого снега опускались в неспешном вальсе на застывшую землю, таяли в осенней грязи. Хрустальная тишина. Вой – не зверя, но и не человека. Я зажала уши руками, не представляя, что надо было сделать с живым существом – никогда не приходилось мне слышать крика горестнее и яростнее. До хрипа, до стона. Осознала всем существом – боли этого создания мне не утешить. Оно умирало, заходилось в страшной агонии. Оно проклинало себя. Слишком много боли.

Никто не окажет ему последней милости.

Голубые, как осколок льда, глаза смотрели на меня сквозь вечность – холодные, безразличные, словно змеиные. Под ногами целая гора черепов с чёрными провалами глазниц. У моей матери тоже были голубые глаза – мысль запоздалая, неяркая. Её кости тоже под ступнями. Я оступилась, проваливаясь вниз, в безбрежную пустоту – колодец, наполненный душами. Меня больше не существовало.

Некого звать.

Голод свёл судорогой внутренности, хотя в нос бил тяжёлый трупный смрад. Иди и смотри. Тяжёлыми каплями кровь пролилась с неба, ударяя в такт с далёким, размеренным цокотом копыт. Взревели трубы – прекрасная в своей чудовищности музыка. Мир утонул во тьме.

Мор.

Я пробуждалась медленно, тяжело, ощущая слабость во всём теле, и долго лежала, уставившись в потолок не своей комнаты. Сон ускользал, детали таяли, и я уже не могла припомнить их все – лишь пыталась изгнать из себя жуткое ощущение бессилия. Пот холодный и липкий. Свет был цвета крови – это солнечные лучи пробивались сквозь тёмные гардины. Деметрий был рядом – я его чувствовала, хотя и он, совершенно неслышимый, находился в соседней комнате.

Страх – первая осознанная эмоция.
– Брат? – провела языком по пересохшим губам. – Что с ним?

Он молчал чересчур долго – так долго, что в глазах успели закипеть слёзы, но когда заговорил, голос его был почти ласков:
– Зализывает раны и отдыхает. Вы увидитесь позже. – Пьющий кровь вновь замолчал. – Он на удивление рассказал Владыкам почти то же, что и ты, за исключением несущественных деталей.

Я ничего не понимала. Совсем. Роберт не мог сказать того же – он просто не знал, что я говорила. Деметрий лжёт? Я села с трудом, подтянула колени к груди. Пахло пылью и слежавшейся тканью. Чихнула.

Мне страшно.

Не повернула головы, когда вошёл Деметрий, хотя и чувствовала его взгляд, видела тень. Тишина трескалась недосказанными словами.

– Как ты?
– Неплохо.
– Голодна? Скоро прибудет Хайди.
Сухой рвотный позыв. Кровь…
– Нет. Совсем нет.
– Я вернусь через сорок минут. Веди себя тихо.
– С ним и правда всё хорошо?
– Правда. Довольно самоуправства – сейчас тебе придётся довериться мне, хочешь ты этого или нет. Будь не менее благоразумна, чем твой брат. Подчинись воле старших.

Молчала долго. Посмотрела только раз – в глаза, надеясь увидеть в них отблеск лжи. Деметрий всегда был чертовски честен. Он вряд ли бы со мной разговаривал, если бы знал.

Подчинись воле старших. Не так, Деметрий – подчиняться надо воле сильнейших. Всегда.

– Хорошо. Но я зла на тебя.
– Знаю, – улыбка в голосе.

Мои вещи – чистые, свежие, были аккуратно сложены на кресле. Мне следовало бы уйти – от греха подальше, просто потому, что свежеубитые всегда сильнее тех, кто погиб давно. Я делала так всегда – не сложно узнать у Дженны или по обрывкам разговоров пьющих кровь, когда ожидается бойня. Сил было немного – далеко не уйду. Свернулась клубком, смежила веки и, в конце концов, задремала, ощущая солёный привкус крови на языке. Трапеза была в самом разгаре.

Я не хочу чужой боли.

Деметрий вернулся быстрее, чем обещал. Я не вздрогнула, когда он совершенно неосознанно стал вылизывать пальцы – что тот кот, облизывающий усы; не вздохнула от вида алых брызг и потёков на его одежде – размашистых, словно человека – жертву – разорвали надвое; никак не отреагировала на еле слышное довольное урчание. Он мне должен быть противен, но этого, увы, не произошло. Случилось другое – гораздо, гораздо худшее. Мне не было противно. Ни капельки.

Для него питаться чужими жизнями естественно – можно ли осуждать? Говорят, без крови вампиры звереют – голод легко рушит их красивую человекоподобную оболочку. Обнажает сущность?

Что же внутри у меня?

Потянула носом воздух и скривилась.
– Ты не хочешь со мной разговаривать?
– Нет настроения.
– Ты злишься – это хороший знак. – Он слизнул застывшую капельку крови с уголка губ. – Ты здорово напугала меня, Линнет. Ведь не от переизбытка эмоций ты была неживой, что я не мог дозваться тебя.
– Именно поэтому.
– Пусть так. Уступить тебе ванную?
– Я хочу к себе.

– Позже. – Он вздохнул. – Сейчас тебе не дадут с ним увидеться, да и мне бы хотелось, чтобы ты привела себя в более бодрый вид – твой братец уже почти утвердился в мысли, что я тебя как минимум бью. Впрочем, чувство неприязни у нас взаимное, однако у меня, безусловно, больше оснований на него. Но любые ссоры будут лишними. – Деметрий весьма неторопливо принялся расстёгивать рубашку; кровь попала ему и на волосы, отчего некоторые пряди слиплись, повиснув сосульками. Только что отобедавший вампир – зрелище малоприятное.

Не стоило гадать, почему сегодня он решил быть жестоким. Я в некотором роде ему завидовала – он мог вот так запросто сорвать злость на другом, более слабом или равном себе, и не испытывать при этом угрызений совести.

Он не стал ждать – вполне определённо высказал, насколько недоволен моим «непослушанием», пока мылся. Я не имела права ему перечить – даже не должна была думать об этом; мне следовало доверять и положиться на него; ему, конечно же, немного жаль, что всё так вышло, ведь я пришла в такой неподходящий момент; он считал свои действия полностью оправданными – естественно, если я не способна защитить себя или отомстить, то ему не будет сложно восстановить справедливость. Голос его звучал гулко и очень разборчиво – таким тоном отчитывают непослушного ребёнка, осмелившегося пойти против воли родителя. Зевнула – до того занудно-брюзжащей была интонация; чем большее мужчина говорил, тем сильнее становилось моё негодование.

Наверное, я была бы разочарована, если бы не уяснила с первых встреч цену заботы и покровительства Деметрия. Он методично, умело пытался меня сломать и сломить – действовал совершенно осознанно, потому что для него я не была равной – я была слабой. А слабые должны подчиняться.

Едкая обида.

Я не буду слабой.

– Знаешь, Деметрий, а мне ведь тоже есть что тебе сказать.
– Только, пожалуйста, поменьше яда, пташка – у меня нет настроения на пререкания. Ты должна была…

– Я ничего не должна была, чёрт тебя возьми! – огрызнулась я. – Это ты не имел права так со мной поступать. Ты играл на моих чувствах.

– И играл успешно. Я буду поступать так, как посчитаю нужным, Линнет. Всегда – вне зависимости от того, что ты об этом думаешь. Советую тебе привыкнуть.

– Ты решил научить меня покорности? Я тебе не лошадь, которую надо объездить, чтобы она лучше ходила под седлом.

– Поверь мне, с лошадями, даже самыми норовистыми, у меня получалось гораздо лучше.
– Думаю, ты обращался с ними получше.

– Иногда. Ты не посчитала нужным мне доверять, и я, заметь – вполне естественно, не очень-то оказался этим доволен. – Он появился в дверях, сверля меня недобрым и очень нехорошим взглядом. Хозяин положения, излучающий непоколебимую веру в собственной правоте. Фыркнула.

– Никто никогда не рассказывал тебе, что доверие – штука обоюдная?
Он не зашипел, но скривил губы.
– Ты решил за меня, – продолжила я. Наверное, именно сейчас – разочарование.

Ищейка качнул головой.
– Нет, Линнет. Я дал тебе выбор – мои действия определила ты. Я на многое закрываю глаза и даже проглатываю твою ложь, но лгать в лицо… – его глаза опасно потемнели.

– Может быть, я лгу, потому что это необходимо?
– Мне бы не хотелось, чтобы твой брат, если за ним водятся какие-то грехи, потянул тебя за собой. А грехи за ним водятся, не так ли?
– Если не только за ним?

Деметрий молчал, глядя на меня немыслимо тяжело – так, что заходилось сердце, затем сдержанно произнёс:
– Шаткое положение, пташка. Я могу не успеть поймать тебя.
– Надо ли?
– Надо. Не желаю видеть, как ты упадёшь.

Не выдержала его взгляда – пусть Бог будет ко мне милостив, и Деметрий смотрит так лишь из-за странного интереса, который со временем сойдёт на нет. Это девочки влюбляются в плохих мальчиков – им же вовсе не обязательно отвечать взаимностью.

– Будь ты моей женой, я бы тебя высек. И от души бы высек.
– О, тогда мне повезло, что я тебе никто.
– Условности меня никогда не останавливали, пташка.
– Предупреждаешь?
– Раздумываю – начать сейчас или попозже? – волчья усмешка. – Смотри-ка, ты уже не думаешь, что я шучу.
– Смотри-ка, ты думаешь, что я безропотно снесу такое унижение.
– Почему? Можешь кричать, если хочешь – я даже уверен, что ты будешь не то, что кричать – визжать. Можешь даже проклинать – вчерашним твоим словам позавидовала бы портовая девка. Правда, к моему большому сожалению, я разобрал не всё, однако смею заверить – современность не изобрела ничего нового.
– Смею заверить, я не считаю данную тебе характеристику полной.
– Дополнишь?

Я поджала губы и положила подбородок на колени, упрямо смотря на Деметрия. Одет он не был – вернее был, если за одежду можно считать не слишком длинное полотенце, весьма свободно обёрнутое вокруг бедёр. Возмущаться я не стала – он всё равно ответит, что может ходить хоть голым и его ни капли не смущает подобный внешний вид. А потом разденется – просто чтобы позлить. Шрамы на руках, шее, чудовищная отметина от когтей какого-то неведомого мне животного на плече и груди; светлые засечки эти составляли на его коже причудливый сетчатый узор. Ему вовсе не надо было говорить о сражениях – нитки рубцов красноречивее слов. Наверное, для других пьющих кровь такие украшения являлись прямым сигналом об опасности; мне же было жаль – боли ему выпало пережить немало. Он отличался от подобных мне – больше походил на человека, какой бы парадоксальной ни являлась такая мысль; тела перворождённых были абсолютно гладкими, лишёнными даже намёка на мельчайшие волоски, что первое время вселяло в меня некое отвращение – дотрагиваться всё равно что до змеи. Она столь же противоестественно гладкая. А Деметрий оставался подобным смертному мужчине (во всяком случае, мне, не имевшей опыта, так казалось) – вероятно, жёсткие волосы достаточно густо покрывали его руки и ноги, тёмная поросль уходила под полотенце и имелась на груди. Я не испытывала ни трепета, ни страха – в конце концов, он не сможет до меня докоснуться, а, значит, и не обидит. Склонила голову набок. Выражение глаз вампира стало очень странным, он прищурился и убрал за спину вторую руку. Казалось, он был чем-то возмущён или удивлён.
Смотреть на него было интересно. Наверное, было бы интересно, если бы он до меня дотронулся. Мысль породила страх, но не заглушила другого – мне бы понравилось. Я помнила и его прикосновения, и как касалась сама.
И как касались меня.

– Любопытно, ты не выглядишь смущённой.
– А должна? – Я повернула голову, уставившись на красивую камею с затейливым рисунком, нашедшая приют в углу под слоем пыли. В комнате требовалась хорошая уборка.

– Я этого ждал.
– Человеком ты был скорее привлекательным, чем красивым. Мне так кажется.
– Возможно. Сейчас?
– На любителя. Над чем ты смеёшься?

Он не ответил, лишь мотнул головой, не желая делиться своими мыслями. Улыбался – широко и сейчас беззлобно, не насмешливо, той улыбкой, которую, наверное, мало кому позволял увидеть.

– Так когда?..
– Позже, Линнет. – Деметрий выдержал паузу. – Первый выпад был не моим.
– Знаю. Но он тебе не соперник.
– И я мог бы убить его, чего очень хотел. Кровь за кровь, пташка. Когда ты станешь старше, то поймёшь, что прощать можно далеко не всё и не всегда.
– Ты сегодня особенно занудный.
– Я сегодня особенно недовольный, – с подчёркнутой холодностью произнёс он. – Говори.
– Ты бы оделся, если несложно.

Деметрий принялся одеваться намеренно медленно, методично перебирая вещи – иными словами, он попросту красовался, прекрасно осознавая силу своей привлекательности. Отрицать не стоило – на него было приятно смотреть. Я отвернулась от мужчины, как только он коснулся рукой узла полотенца, но не слишком расторопно – не думала, что он действительно всерьёз; щеки предательски запылали. Всё это – не очень-то и правильно. И очень неудобно.

– Тебя хватило ненадолго, – усмешка. – Ты забавная – бессмертные редко чего-то стыдятся. Это вызывает во мне весьма противоречивые мысли, но, пожалуй, сегодня я не буду их озвучивать.

Я бросила на него украдкой взгляд, понимая, что поддаюсь на откровенную провокацию. Сложен он и правда был очень хорошо – не слишком широкий в плечах, худощавый, жилистый; его фигура вызывала уважение у мужчин и трепет у женщин. Гибкий и грациозный, как лесной кот. Щеки загорелись сильнее. Неуютно. И странно.

– Ты опять смеёшься надо мной.
Характерный звук застегивающейся молнии.
– Ни капли.
– Первый раз вижу, чтобы ты так одевался.
– Современно?
– Достаточно.
– Так твоему брату меньше будет бросаться в глаза разница между нами. Я буду выглядеть несколько моложе.
– Джинсы для такого старого пьющего кровь – это очень даже вызывающе, Деметрий.
– Древнего, пташка. Теперь ты смеёшься надо мной, хотя и пытаешься выглядеть серьёзной – только реснички у тебя затрепетали.
– Мы квиты.
– Я планирую прожить хотя бы ещё тысячу лет.

Я подалась вперёд, холодея от нехорошего предчувствия. Он не смог сжать пальцы, которыми потянулся за рубашкой, ещё и еле заметно вздрогнул от этого действия. Правая рука у него от предплечья и ниже казалась неестественно оцепеневшей, словно бы неживой.
– Что у тебя с рукой?

Он молча убрал её за спину и невозмутимо продолжил одеваться. Я начала подозревать, что медлил он не только из-за желания покрасоваться, а и из-за ощутимого неудобства.

– Роберт, да? – вопрос не нуждался в ответе. Роберта воспитали в ненависти – он упивался возможностью достать кровного врага; Деметрий проявил поистине царское великодушие, позволив брату причинить себе вред. «Ты очень дорого мне обходишься, пташка». И вред немаленький – о том, как именно убивали вампиров, я, конечно, слышала. Но ведь на нём же всё заживёт?..

– Ничего серьёзного, но твоя тревога мне льстит.
– Врёшь, чёрт тебя подери. По голосу слышу.
– Ты тоже мне частенько лжёшь и что с того? И не смотри на меня так – я уже давно не ощущаю укола вины от подобных женских взглядов.
– Всё-таки сильно, да?
– Уймись, пташка.
– Деметрий…
– Довольно.
– Но…
– Всё, хватит. Да ты дрожишь – брось, я не стану ему мстить. Наверное. Если хорошо попросишь – точно.
– Я не поэтому…
– Что тогда?
– Тебе же больно. Прекрати на меня пялиться.
– Я только пытаюсь понять, что тобой движет.
– И застегнись уже.
– Отвлекает?
– Даже не впечатляет.

Он, стремительный, словно тень, оказался рядом и взъерошил, окончательно спутав, мои волосы. Дыхание на макушке. Я потянула за рукав рубашки. Кожа на предплечье казалась хрупкой, тонкой; пальцы у него действительно не гнулись. Он был неправ, но и я повела себя не слишком разумно, не подумав о последствиях. Я опрометчиво забыла, что брат вовсе не был беззащитен. Тупик.

– Ведь не отстанешь? – усталый вздох. Деметрий медленно повернул руку ладонью вверх – вернее тем, что осталось от ладони. Плоть была выжжена до кости, неровные края черного ожога влажно поблескивали, но не от воды – сочились каким-то тягучим жемчужным веществом. Не заживёт – просто потому, что даже не пыталось зажить, оставляя открытыми выбеленные кости и тонкие нити сухожилий; огонь действительно действовал на пьющих кровь разрушительно. Закатала рукав до локтя – там повреждений было меньше, они сходили на нет; пламя, видимо, ползло вверх по жилам, иссушивая их первыми. Растрескавшаяся, посеревшая плоть на запястье и чуть выше казалась тонкой-тонкой, словно пергамент древних книг из хранилища. Деметрий не сжимал неестественно застывших пальцев – они только иногда конвульсивно подрагивали.

Я его почувствовала – душа его, объятая бурей сильнейших чувств, была совсем рядом; он, конечно, лгал – вампиры не прощают и не забывают, мстить для них естественно. И месть эта была начертана на сверкающем полотне его сущности. Он умело прятал сожаления, солью въедавшиеся в мысли. Была обида и боль, плескалось раздражение – эмоции калейдоскопом сменяли одна другую. Наверное, всё же моё понимание – с таким увечьем его скоро убьют, ведь этот вампир жил схватками. Деметрий тоже понимал и принимал как данность.

Ужас. Что-то надломилось внутри, заныло.

Ведь это я причинила ему вред. Это из-за меня.

Свет был внутри – протяни руку и возьми; он рвался, распускался огненными узорами боли. Это не важно. Первозданная сила, подаренная каждому из нас, калечить не должна – почему они не понимают? Пальцы коснулись края раны.

– Только не шевелись, – шепот. Я не была уверена – инстинкт подсказывал и направлял, но не подкреплённый знаниями, он мог и не управиться с силой, никогда не чувствующей усталости и, казалось, неиссякаемой. Чужая душа забилась, затрепетала, оплетённая сияющими нитями. Висок к виску, словно бы я хотела что-то прошептать ему на ухо. Такого рода близость пугала – я его чувствовала как часть себя, точно нас питала одна кровь; Деметрий навалился на меня, одурманенный эмоциями. Он не сопротивлялся – не мог. Сейчас весь он – мой, и его жизнь в моих руках.

Я не должна бояться – страх убьёт разум.

Боль смешалась с эйфорией. Искусала губы, но сдержала рвущийся с них стон – вероятно, неприличный и бесстыдный. Лишь вздох. Мой свет лился, перетекая через соприкосновение нашей плоти; Деметрий дышал часто и хрипло. Здоровой рукой он до боли, до крови стиснул моё бедро. Отдать жизнь за него – не страшно. Пальцы, зажатые в моих ладонях, дёрнулись, сжались, царапая кожу.

Голод.

Голод сильный и страшный, не имевший никакого отношения к физиологии. Нити возникшей связи мгновенно натянулись, отрезвляя и причиняя взаимную боль; вампир содрогнулся всем телом, зашипел.

Я ослабла мгновенно. Сознание потонуло в пелене простейших и безумно сильных эмоций, среди которых преобладал голод – он жёг меня, требовал возвратить отданное. Хриплый стон. Мы расцепились неуклюже, бессильно.

Голод лишал воли. Замок был полон живыми – они рядом, досягаемые, и совсем не имеет значения – смертные они или нет. Просто жить вот так, потакая и уступая себе – все они слабее, а, значит, их смерть не принесёт сожалений. Но это существо, рассуждающее подобным образом, – не я. Оно мне противно.

Гадко. Мерзко.

Деметрий, не шевелясь, уставился на свою ладонь. Во рту было солоно от крови.

Голод. Голод. Голод.

Если не возьму себя в руки, то в замке действительно не будет живых. Буквально. Вероятно, не только в замке.

Прижала тыльную сторону ладони к носу. Паника. Ужас.

Не смогу.

Деметрий умрёт первым.

– Пташка? – голос глухой, далёкий, чужой. Мой свет обнимал его нежно, словно бы любя, чутко отзываясь на мои эмоции и чувства. Ведь это будет так приятно – забрать его жизнь… Душа переполнилась отвращением. Скорее умру, чем причиню ему вред. Сияющие нити натянулись, задрожали – всё во мне противилось этой близости. Боль была привычной. Мёртвые не рисковали показываться – боялись. Их, уже неживых, я тоже могу заставить мучиться и умертвить – это будет иначе, чем представляли они.

Кровь пела в жилах. Ещё немного и я захлебнусь собственной силой – она поглотит меня, разрушит.

– Не приближайся. – Я жмурилась, пытаясь не видеть его души, почти обезумела от голода. Кровь текла по пальцам. Сколько вокруг живых – протяни руку, возьми… Почему необходимо себе отказывать? Я так голодна…
И всё же это мерзко.
– Посмотри на меня.
– Уйди.
– Помнишь, Линнет – сосредоточься на чём-то одном. Одна эмоция, один объект.
– Я уничтожу это «одно».
– Кого ты обманываешь? Ты не убийца.
– Я не хочу твоей жизни, твоих снов! Я не хочу, чтобы и ты, и тебя…
– Этого не будет.
– Мне противно убивать, но я… понимаешь…
– Просто слушай меня.
– Что?
– Говори со мной. Я реален, а твои страхи – нет.
– Мои страхи реальны. Я знаю, оно сильнее меня. Голод сильнее меня.
– Это было приятно – твои прикосновения, твоя сила. Ты не позволяешь себе жить, пташка.
– Деметрий…
– Почти так же хорошо, как пить кровь, и не хуже, я уверен, чем провести с тобой ночь. Только странно – я не принадлежал себе, растворяясь… в тебе? Что испытывала ты?
– Ты знаешь.
– Знаю, чувствовал, но хочу услышать.
– Зачем?
– Просто хочу слышать – малое, что хотел бы от тебя услышать.
– Почему ты не отворачиваешься?
Он пожал плечами. Приблизился – наклонился вперёд, рука у моего колена.
– Почему ты не как все?
– Не твой вопрос, Линнет. Я должен спрашивать. Почему ты хочешь, чтобы я отвернулся? – Смотрел пытливо, с интересом и так жарко, что у меня горели кончики пальцев – до того мне хотелось его потрогать.
– Так будет лучше, безопаснее, правильнее, в конце концов.
– Кто тебе сказал про правильность? Разве кто-то вправе диктовать тебе, что хорошо, что плохо?
– Я испачкала тебе рубашку.
– Не уходи от разговора. Разве ты испытываешь омерзение, находясь рядом со мной? Быть может, я тебе противен, как чёрту ладан?
– Нет.
– Тогда в чём пресловутая неправильность?
– Мы… разные?
– Разве обладая высшим интеллектом можно говорить о какой бы то ни было разнице? Животные, пташка, выбирают себе пару из своего вида, но для тех, кто наделён разумом это вовсе не обязательно. Так в чём мы разные?

Я повернула голову, не находя ответа, да и что можно было сказать? В какой-то момент не осталось ничего, кроме голоса Деметрия и его слов – он изгнал страх, позволил отвлечься. Удивление. Я вся его заворожено слушала – разве могу причинить ему вред? Платок из его рук, тем не менее, я приняла с осторожностью.
Знала, он мне не лгал.

– Все отворачиваются, Деметрий. Всегда. И это правильно – никто не хочет умереть нелепой смертью.

Я невольно поёжилась под его взглядом – его глаза были холоднее зимней стужи. Злые-злые, как у бойцовского пса. Выражение же лица оставалось обманчиво-мягким, почти доброжелательным, и так же мягок был голос, когда он произнёс:
– Но разве они имеют право хоронить тебя? Они заставляют тебя бояться – страх убивает тебя. Никогда не думала, что будет, если в один без сомнения прекрасный день страх возьмёт верх и вырвется? Нельзя контролировать то, что вот здесь, – он почти коснулся пальцами моего виска, – но можно научиться с этим жить. Почувствовать баланс.

– От этого не будет толку.
– Пока ты не принимаешь себя такой, какая есть – действительно, не будет.
– Почему ты так на меня смотришь?
– Думаю, что из тебя не получилось бы пьющей кровь – собственная сущность убивала бы тебя. Ты бы выбрала отрицание вместо поиска реального выхода. – Промолчал, сцепил пальцы в замок. На правой руке они гнулись, но слишком порывисто. Он поймал мой взгляд и сжал ладонь пару раз.

– Всего лишь надо смириться?
– Принять, и это вовсе не значит отказаться от своих принципов, пусть большинство из них я считаю ложными, – вздох. – Тебя вырастил бессмертный, который не удосужился объяснить тебе, что такое бессмертие. Он позволил тебе жить в иллюзиях. Понимаешь ли, пташка, свод правил и неких законов – далеко не все. Жизнь не состоит из одних только «можно» и «нельзя» – в основе любого своего действия мы полагаемся не на них. Мы лишь делаем выбор в пользу себя или в пользу других – чаще, конечно, ставим свои приоритеты выше, иногда уступаем или же даже – очень редко, заметь – готовы на жертвы. Жертвы, которые не будут оценены – примутся как должное.

– Не понимаю, к чему ты клонишь, Деметрий.
– Или не хочешь понимать? – мимолётная улыбка.
– Или так. Как давно ты потерял веру в людей?

Он притворно нахмурился, словно бы вспоминая.
– Лет в семнадцать, хотя, может, и раньше. Я как-то никогда особенно людей не любил в отличие от тебя, моя маленькая неиспорченная девочка.

– Я не маленькая.
– Ты такая же не маленькая, как и я – не старый.

Я подавила желание показать ему язык. Поднялась осторожно, чувствуя удушающую слабость во всём теле; меня ещё не шатало, но моё состояние было близко к этому. Отдохну, когда закончится этот день. Ну, или уже в могиле – если день закончится неудачно.

– Мне бы к себе… вымыться…
– Я не побеспокою тебя и здесь.
– Мне неловко.
– Я заметил. Если что-то понадобится – позовёшь. Положись на моё чувство такта, пташка.
– Чувство такта?
– Заметь, врождённое.


Источник: http://twilightrussia.ru/forum/38-16836-1
Категория: Отдельные персонажи | Добавил: Розовый_динозаврик (30.12.2015) | Автор: Розовый_динозаврик
Просмотров: 907


Процитировать текст статьи: выделите текст для цитаты и нажмите сюда: ЦИТАТА






Всего комментариев: 0


Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]