Я злился – совершенно определённо не мог примириться с таким постыдным поражением. Чувство это жгло меня – так раскалённый добела металл оставляет на коже чёрное клеймо; подобно медленному яду оно растекалось по моим венам, отравляя, заражая и ослабляя. Но было ещё кое-что – столь лёгкое, что отраву изгоняла сладостная истома предвкушения. Проигрыш не печалил меня, не наносил раны самолюбию – я проиграл сражение, но не войну. Конечно, не стоило отрицать вскипевшей ярости на девчонку-чудачку, так ловко обставившую меня. Только в шквале, потревожившим моё существо, было ещё кое-что – сильное, неукротимое, неистовое; то азарт выпускал острые иглы интереса к новой цели. Я желал получить новую игрушку.

Я принялся методично отряхиваться от пыли и приводить себя в некое подобие порядка, хотя вид мой, наверное, и был изрядно помятым. Мысли тоже требовали некой упорядоченности – я не привык уступать чувствам, доверяя лишь холодному разуму. Влечения плоти и волнения души таили в себе известные опасности, а часто ещё и несли погибель. Я же был вышколенным воином, так разве у отточенного клинка могут возникать сомнения и терзания? Ярость часто могла жаждать высвобождения, разъедая кислотой, но она требовала узды, как дикая необъезженная лошадь, иначе последствия бешеной скачки едва ли были предсказуемы. Её огонь слишком жарок – оттого и неуправляем; голос рассудка же укрощает строптивого зверя, как удар хлыста. Я тряхнул головой, унимая бурю внутри себя – ненужную и бесполезную сейчас, ощущая, как, точно слабый росток под первым весенним дождём, во мне всё сбрасывало ленность. Вот он прекрасный шанс развеять скуку, головоломка, требующая некоторых усилий для разгадки. Я оживал, каждый мой нерв затрепетал в предвкушении охоты. Как мне претило бездействие, и с каким азартом я бросался за своим трофеем. Вопрос времени, но в этот краткий миг пусть небеса пошлют мне увлекательную игру! Удача не покинет меня.

Я не спешил – это было ни к чему, сознательно давая девчонке фору. Мысль цеплялась за мысль – я точно выстраивал уравнение с несколькими неизвестными, анализируя сложившуюся ситуацию; вскоре совершенный разум предоставил вполне сносный план поимки опрометчивой беглянки. Ночные тени окружали меня, да и я сам был одной из них – беспокойным и горячечным в предвкушении охоты. Мне не хотелось возвращаться сейчас в замок; цели в моей прогулке не было, как у блуждающего огонька, появляющегося то тут, то там. Я был взбудоражен и заинтригован – Линнет представлялась мне неплохим развлечением на некоторое время, да и девушка была способом выслужиться и удовлетворить собственное честолюбие. Новый уродец в руки Аро, находящего удовольствие во всяких странных созданиях. Игрушка мне, когда она будет свободна от роли диковинного животного в зоопарке и, конечно же, если не окажется пресной, как церковный хлеб. Едва ли меня интересовали её мысли на этот счёт. Её внутренний мир, как и причины, по которым девушка оказалась здесь, не могли вызвать отклика благородства в моей душе. Она была чем-то странным, неправильным, впрочем, и других подобных ей гибридов я считал ошибками. И дело не в связи их родителей с людьми – совсем нет; мне ли осуждать, когда я находил особую прелесть в контрасте температур, время от времени разделяя ложе со смертными женщинами. К моей чести, они не выживали – человек вообще отличается излишней хрупкостью. Полукровки же – бастарды, рождённые от противоестественного союза.

Пухлая жёлтая луна пряталась за набежавшими облаками – словно старуха скрыла морщинистое лицо за полупрозрачной вуалью. Белёсый рваный туман стелился по земле, совсем приглушая мои и так неслышимые шаги. Я сделался одной из ночных теней – невидимых и бесшумных, вечных стражей этого города, оставляющих после себя лишь неясное ощущение ужаса в душе. Я с тоской и сожалением посмотрел на случайного прохожего, озирающегося по сторонам – из-за слежки за Линнет мне пришлось остаться без ужина, что должна была привести Хайди. Жажда начинала доставлять определённые неудобства, царапая горло. Человек всё же привлёк моё внимание – от него странно пахло затхлостью и сыростью, точно он выбрался откуда-то из-под земли, а сам он постоянно удивлённо озирался по сторонам. Я едва заметно нахмурился, неслышно приближаясь к нему. Мне везло на сюрпризы.

– Вам чем-нибудь помочь? – мягко произнёс я, возникнув перед ним из клубов тумана. Мужчина сначала шарахнулся, но потом робко, неуверенно улыбнулся. Коренастый, темноволосый и загорелый, с чёрными миндалевидными глазами – всё это наводило на мысль о южном, арабском происхождении. Он растерянно захлопал ресницами, явно не понимая меня. Я повторил фразу на английском, потом ещё раз на немецком и, в конце концов, на французском. Эффекта не было. Я тяжело вздохнул.

– Не понимаю, – произнёс он на каком-то шершавом турецком диалекте. После десяти минут разговора и ломаных объяснений, мне удалось выяснить, кто же был нашим гостем. Я гадал, как мужчине удалось отбиться от группы Хайди и при этом остаться незамеченным. Удача его была просто поразительной, но недолгой – ему встретился я. Закуска сама нашла меня, хотя и бесцветный запах человека не вызывал особого аппетита. Лишь необходимость. Сам бы я не выбрал столь бесцветный букет.

Многие из нас любят играть в благородство и милосердие – для начала умерщвляют жертву, только потом осушая её до капли. Я не понимал этого, не находил удовольствия от крови, которую сковывала печать смерти; гораздо больше наслаждения мне приносило отчаянное биение сердца, тот сладкий ритм жизни, что оно выстукивало. Миг, когда конец ещё не наступил, но он уже неизбежен – самый сладкий, а вкус питья делается удивительно насыщенным. Я и в этот раз не отказал себе в удовольствии, пусть даже такой ужин меня совсем не радовал. Мужчина хрипел и бился, силясь вырваться из моей хватки и зубов, прокусивших тонкую кожу на шее. Бессмысленно. Я не испытывал чувства насыщения – одной жертвы мне было мало. Увы и ах, пока приходилось довольствоваться только этой закуской. Оставалось лишь замести следы.

В замок я вернулся в то зыбкое время, когда ночные тени гуще всего; меня встретила оглушающая тишина. Здесь время напоминало кисель – такое же вязкое, тянущееся медленно и не спеша; царство вечного покоя и особой церемонности. Мысли мои сами собой приняли спокойное течение; чувство азарта затаилось в глубинах моего существа. Я сознательно давал Линнет фору, отчего-то зная – её смоляной локон, перевязанный лентой, окажется на каминной полке в моей комнате, как напоминание о строптивом трофее. Сомнения губят успех, поэтому я давно отрёкся от них, изгнав эту переменчивость из своего сердца. Девушка медленно удалялась от Вольтерры, двигаясь на северо-восток, возможно, в Милан или куда-то на побережье. Возвращалась домой? Неразумный шаг – Пиза и ближайший рейс на другой конец света дали бы ей больше времени. Я улыбнулся самыми уголками губ: удача, что полукровка не знала меня и моей не самой светлой славы.

Сладкий аромат защекотал ноздри, и я невольно задышал глубже – знал, кому он принадлежит. Даже слишком хорошо знал. Сотканный из мирабели и солнечного света, пропитанный терпким вином и апельсиновым цветом – запах был столь же царственен, как и его владелица; он стал отражением её горделивой осанки и белых покатых плечей, томных глаз и шёлкового голоса, длинных музыкальных пальцев и кончиков тёмных волос, лежащих один к одному.

– Ты пропустил обед, – Хайди казалась обиженной, остановившись напротив меня. – Могу посчитать, что ты пренебрегаешь мной.

Её блестящие волосы цвета красного дерева были собраны в высокую причёску, открывающую взгляду длинную шею; вампиресса, как всегда, являла собой захватывающее дух зрелище. Девушку окружала аура обожания – лёгкая дымка, отголосок её дара. Мне потребовалось немало времени, чтобы привыкнуть к присутствию Хайди, а также научиться игнорировать её и собственные не самые высокие желания.

– Я рад видеть тебя дома, – мягкая улыбка заиграла на моих губах. – Я нашёл скромную, как пресная чечевица, закуску в одной овечке, отбившейся от твоего послушного стада. Кажется, ты прискорбно невнимательна, – тяжело вздохнул я, прислонившись к стене. На её ярких, после сытного обеда, губах заиграла улыбка.

– Я как раз хотела обратиться к тебе за помощью, – девушка шагнула ближе, двигаясь с пластикой, которой позавидовала бы кошка.

– Только за этим?

– Старый плут! – с притворным возмущением воскликнула она, взмахнув тёмными ресницами. На её щеках горел едва заметный румянец – следствие недавно выпитой человеческой крови, придававший вампирессе удивительно живой вид. Ещё на шаг ближе ко мне. – Ты уже прожевал и выплюнул рыженькую Виолетт? Я, если честно, думала, что она наскучит тебе гораздо раньше. – Тонкие пальчики поигрывали жемчужинами, украшавшими шею и низкий вырез строгой блузки. – Бедная девочка, её нежное сердце не выдержит такого удара.

– Твоё сострадание Виолетт такое же искреннее, как и мои чувства к ней, – парировал я. Хайди мягко рассмеялась, привычным, но удивительно чувственным жестом поправила мне воротничок, едва прикоснувшись ноготками к коже.

– Как странно от тебя пахнет, – она почти коснулась губами шеи. – Мёдом и теплом. Я не знаю этого аромата. И вид у тебя несколько неопрятный.

– Ты мне его простишь?

– Если скажешь, с кем сцепился.

– Любопытство сгубило кошку.

Хайди, словно в подтверждение моих слов, издала низкий гортанный звук, похожий на мурлыканье пантеры или львицы, и прижалась всем телом ко мне. Я лениво прикрыл глаза и коротко рассмеялся.

– Уж очень мне интересно знать, отчего так ярко блестят у тебя глаза, Деметрий, – её голос был слаще мёда, – в них азарт. А ещё неделю назад ты, помнится, едва ли не лез на стенку от скуки.

– Но ты же не пришла и не скрасила моё одиночество, а я так тосковал… Твоя жестокость не знает границ.

– Расскажи это той, которая поверит.

– Женщина, ты слишком несправедлива ко мне, – ворчливо заметил я.

– Я просто очень хорошо тебя знаю, – проворковала в ответ она, проведя языком по шее. Во мне, признаться, поубавилось желания идти куда-то за девушкой, походящей на блуждающий огонёк; та, что была рядом, обещала мне куда больше и была реальнее. Но страсть, так же как и ярость – ненадёжное чувство; как бы не был велик соблазн провести ночь в объятиях роскошной красавицы, утоляя плотский голод, я знал – не сегодня. Чувствовал – надо спешить, словно у меня был соперник, способный вырвать мою добычу из рук.

– Как и я – тебя, – отозвался я, целомудренно коснувшись губами лба Хайди в самом что ни на есть отеческом поцелуе и ловко уклоняясь от её тут же взлетевшей в ответ руки.

– Жду не дождусь, когда с тебя собьют всю спесь и искренне надеюсь, что ошейник будет очень тугим, – она горделиво повела плечиком, отступая от меня назад, – чтоб до крови впивался.

– Твоё пожелание счастья больше походит на проклятье, не находишь?

– Если бы оно сбылось… – девушка игриво провела языком по алым, словно спелая вишня, губам. – Интересно бы посмотреть, как тебя, наконец, смогут приручить.

– Это не удалось тебе, – я в шутливом почтении склонил голову, смотря на неё из-под ресниц.

– Ах, Деметрий, я просто далека от твоих идеалов, а ты – от моих, – в притворном разочаровании вздохнула Хайди. – Ты слишком требователен – заберёшь всё, поглотишь, подчинишь, грозя удушить своими чувствами… Желать твоей любви – значит, мечтать о участи маленькой инфанты в золотой клетке, прутья которой будут постепенно сжиматься, грозя уничтожить несчастную. Пытаться побороть твою азартную натуру, не замечать увлечений и слишком многое прощать… Нет, мой милый друг, подобное не по мне. – Она тряхнула волосами и, развернувшись на каблуках, пошла прочь, оставляя позади себя непередаваемый флёр очарования. Создание самой Лилит, превзошедшее свою мать – разве есть кто-то более и привлекательный и соблазнительный?

О своём возможном отсутствии в течение пары-тройки дней я предупредил лишь Маркуса, оставшегося к этому известию безразличным и не поинтересовавшегося о причинах; мне хотелось некой театральности, когда полукровка окажется в замке. О моих встречах с ней никто не знал – это играло мне на руку; честолюбивые помыслы мои будут полностью удовлетворены. Я не ждал награды от Аро за такой прелестный подарок, мне важно было другое – подчеркнуть свой статус лучшего из лучших, выслужиться. Трофей в этот раз оказался удивительно хорош, как берберийская лошадь редкой масти; не стоило обещать его господину раньше, чем он окажется у подножия трона. Требовалась только красивая уздечка, но вряд ли это станет проблемой. Я улыбнулся в предвкушении своего триумфа; едва ли кто-нибудь мог похвастаться такой удачей. Старейшего жгла идея изучить новый вид – будь его воля, то мы отправились в путь сразу же, как вернулись из Америки; промедление объяснялось лишь нежеланием случайно загубить гибридов и устроить представление из казни их отца, взявшего на себя роль господа. Джохом забыл, кто на самом деле является богами в подлунном мире, и его требовалось наказать за строптивость. Не следует поднимать голову выше короля – иначе можно стать ниже чисто механически.

Из замка я выехал в час, когда на светлеющем небосклоне стали гаснуть первые звёзды. В этот раз я отказался от машины – предпочёл более прихотливый мотоцикл, который можно было бросить без сожалений. Я не знал, чьим он был, да и, если уж честно, меня это мало интересовало. Меня вёл дар – я безошибочно выбирал нужное направление. Примерно через час пути, мне стало понятно, куда девушка держала путь – её влёк Милан, но двигалась она крайне медленно. Пару раз её сознание, пронизанное чудовищной усталостью, вспыхивало болью – этот отголосок вызывал ощущение, похожее на прикосновение к чему-то неприятному. Меня это не тревожило, не вызывало сострадания; лицемерие утверждать, что мне было жаль девочку, мои чувства имели несколько другой оттенок. Раненный зверь становится опаснее и безрассуднее, а в мои планы не входило портить ценную шкуру; в таком случае за добычей следовало наблюдать, выслеживать и мягко загонять в ловушку. Спешка губительна на охоте – она могла спугнуть спустившуюся к воде лань.

Я двигался параллельно с целью, и мне приходилось постоянно сбрасывать скорость, чтобы не уезжать далеко вперёд. Едва ли я поступал так бы, знай точно, где она, но пока Линнет не замирала на месте, оставалось проблемой даже примерное её местоположение. Она была в одиночестве, посетив Вольтерру, но что, если в Милане её ждал друг, брат или отец? Немыслимо жить в мире, не оставляя за собой никаких связей – будь то родственные или любовные. В конце концов, любая история начинается не с нас, а задолго до нашего рождения… Трасса, что вела в Милан, была заполнена автомобилями, проходящими через многоярусную развязку, как кровь через сердце. Чёрная машина с номерами Монако ничем не выделялась среди прочих, пульсирующих в особом ритме города. Я держался от неё несколько на расстоянии, стараясь не привлекать внимания. Слежка должна была продолжаться до сумерек, когда под покровом ночи меня не сможет сдерживать солнечный свет и лишние свидетели. Шлем скрывал моё лицо, одежда – тело, не позволяя ни одному лучу коснуться кожи; я поправил перчатки, глядя, как Линнет зашла в неприметную гостиницу. Девушка чуть задержалась перед входом, подставив лицо легчайшему ветерку и свету; она была ужасно бледна и измотана – ночная гонка совсем лишила её сил. Ближайшие несколько часов полукровка проспала; попасть в её номер незамеченным я пока не нашёл возможности, поэтому оставалось только ждать. Из кафе, где в приятной полутьме я нашёл пристанище, прекрасно просматривалась вся улица – едва ли что-нибудь ускользало от моего внимания. Кофе и какая-то мерзкая сладость оставались нетронутыми, так же как и свежая газета не удостоилась того, чтобы я коснулся её хотя бы взглядом. Бездумно я рвал на маленькие части салфетку с записанным номером телефона, разрушая тем самым мечты темноглазой официантки, томно вздыхавшей у стойки. Я решил осчастливить смертную – как-нибудь навестить её; она недурно пахла и обещала несколько приятных минут, пока трепещущее сердечко не смолкнет.

Я не сразу узнал девушку, когда она высунула нос на улицу – в красивой уздечке больше не было необходимости. Лёгкое летнее платье, что Линнет надела, ей шло, хотя и было несколько не по размеру – она казалась совсем тоненькой, хрустальной в нём, словно наряд принадлежал старшей сестре. Снисходительная улыбка коснулась моих губ. Мила. Я приподнял бровь, когда осознал – полукровка вовсе не имела какой-то цели в своей прогулке, блуждая по городу по одному известному ей маршруту. Здесь было прохладнее, нежели в Вольтерре, но, кажется, её это не смущало – лишь только бледная кожа стала ещё бледнее, а уста и вовсе потеряли всякие краски. Несуразная кофта явно не согревала её костей, а ветер норовил запустить пальцы под юбку, которую девушка всё пыталась одёрнуть пониже и прикрыть острые коленки.

Наблюдать за ней оказалось интересным – подраненная лесная птичка, скачущая с ветки на ветку в беспомощной попытке взлететь. Добить её метким ударом камня было гуманнее… Пёрышки затрепещут, крылья распахнутся и поникнут, чтобы хрупкое тельце скомканным носовым платком рухнуло вниз. Картинка, появившаяся перед глазами, была столь яркой, будто я действительно на миг очутился в залитом солнцем лесу, дышащем хвоей; было странным возвращаться из этого чудного видения в пыльный город. Я улыбнулся, глядя, как Линнет прикармливает своих сородичей – пёструю ораву голубей, слетевшихся, кажется, со всей округи. Площадь перед Санта-Мария-делле-Грацие была полна ими, приласканными вниманием странной девушки; многие из людей, бросавших взгляды в сторону умильного зрелища, но боящихся подойти, чтобы не нарушить удивительную гармонию, хотели бы оказаться на месте беспечных птах. В девушке было что-то непосредственное, почти детское – в том, как она едва заметно хмурилась, кутаясь в кофту, или в лёгких движениях, которым она ласкала своих подопечных. Я нахмурился – вся эта идиллия не соответствовала нездешнему взгляду тёмных глаз. И дело было далеко не в том, что люди так не смотрят; взор у неё горел, как у смертника, поднимающегося на эшафот – той особой бессмысленной жаждой жизни, тем отчаяньем, порождённым скорым концом. Действительно одна? Я справедливо рассудил выгоду такого положения вещей – ей будет проще принять моё покровительство и защиту, а её безысходность и отчаянье сыграют мне на руку. Где-то внутри теплом разлилась весёлость – я не сомневался, что трофей окажется упрямым.

Под вечер небо затянула пелена пепельно-серых облаков, ускоряя наступление сизых туманных сумерек. Прятаться больше не было смысла. Признаться откровенно, меня тревожили способности Линнет, но я решил сыграть ва-банк и отдаться на волю случая. В конце концов, что мне стоило ещё раз найти девушку в случае неудачи? Некая неопределённость, возможность импровизации подогревала азарт, запустивший прочные корни в мысли. Беспечность, с которой полукровка относилась к своей безопасности, удивляла меня – как ей удалось оставаться в Вольтерре незамеченной? В толпе она так же ярко выделалась, точно роза среди бурьяна, даже если бы была одета иначе – движения её отличала мягкость и лёгкость, почти воздушность. Но, бесспорно, все мои умозаключения были бессмысленными – теперь я знал, кого выделять из серой массы, а ещё позавчера едва не упустил Линнет.

Чёрной бесплотной тенью я возник у неё за спиной, полной грудью вдохнув медовый аромат своего триумфа; она не успела ни вскрикнуть, ни оказать сопротивления, только громко ахнула от неожиданности – я сжал тонкое тело, словно куклу, не давая пошевелиться. Всего лишь краткий миг, и девушка исчезла с людских глаз так скоро, словно её и не было на полупустынной улице.

– Попалась, – я почти провёл губами по шее, слушая бешеный ток крови по венам под тонкой кожей и неистовое биение сердца. Её сладкий вкус чувствовался на кончике языка, но я пока не позволял себе прикоснуться к ней. – Я же обещал, что мы ещё встретимся, Линнет.

– Будь ты проклят, – её голос задрожал от едва сдерживаемой злости.

– Уже, – беспечно отозвался я, положив одну руку девушке на шею. – Пусть наше знакомство и недолгое, но позволь дать тебе добрый дружеский совет: ты несколько не в том положении, чтобы быть грубой или неучтивой – это слишком опрометчиво и может дорого стоить. Будь более благоразумной и рассудительной. – Я достаточно красноречиво погладил большим пальцем ямку у основания её горла, ощутимо нажимая на тонкую кожу. Слова всегда следует подкреплять действиями – как гарант того, что тебя услышат и поймут правильно. Так и Линнет сейчас, верно истолковав всё, затихла, принимая мой совет – она не могла не понимать, сколь просто мне будет придушить её. Едва ли сложнее, чем переломать косточки цыплёнку.

– Так лучше, пташка, – похвалил я девушку. – Начнём сначала?

– Мне пожелать тебе доброго вечера?

– Согласись, это было бы приветливее и больше подошло благовоспитанной девице, нежели проклятье, которое я не заслужил, – с притворной обидой произнёс я, чуть разжимая объятия и давая Линнет возможность дышать свободнее – она заслужила такую милость своим почти примерным поведением. Следовало поощрить её за проявленное смирение – я надеялся, что мне не придётся применять силу, а девушка производила впечатление достаточно рассудительной особы, хотя и с весьма горячим, непокорным нравом. Отпускать её совсем не хотелось – освобождать птицу из силков, не пересчитав ярких перьев, было не в моих правилах. Даже через одежду я чувствовал человеческое тепло хрупкого тельца – вполне обычная температура, свойственная смертным; она едва ощутимо дрожала – вкупе с прохладой вечера моя близость не доставляла ей удовольствия. Я же с немалым трудом признался себе кое в чём почти постыдном – полукровка волновала мою кровь; чем больше я находился рядом с ней, тем больше становилось наваждение – иным словом назвать происходившее не получалось. В ней не было абсолютно ничего: ни изысканной, незабываемой красоты, ни утончённых манер, ни сладкой соблазнительности, а я никак не мог унять жаркого томления. Возможно, я отчаянно желал на вкус попробовать того безудержного пыла юности, что находил отражение в её глазах. Но для подобных чувств время ещё будет – не стоило забывать о цели; внезапная увлечённость была сейчас лишней. Охота ещё не завершена; я хотел вдоволь насладиться потрясающим ощущением игры, завладевшим мной. Дурман застилал мысли, и, будто в ответ на возникшие мимолётные образы, из горла вырвалось низкое глухое рычание. Весь мир сжался до странно благоухающей добычи в моих руках. Линнет мгновенно отреагировала – сжалась, точно ожидая удара, едва ли понимая, что трофейному зверьку не принято портить шкуру.

– Пусти, – неуверенно попросила она – вряд ли ей это хотелось мне сказать, а потом робко, сдерживая злость, добавила: – Пожалуйста. Я не сбегу.

– Вот видишь, мы уже находим общий язык. – Я нехотя выполнил её просьбу, но лишь до той степени, которая устраивала меня: не дал девушке уйти от меня и заставил её прижаться спиной к обшарпанной стене. – Должен заметить, от меня очень сложно сбежать, – я позволил себе улыбнуться. – Думаю, ты это уже поняла.

Линнет совсем по-кошачьи фыркнула, сморщив носик, и произнесла с вызовом:

– У меня нет ни малейшего шанса? – Страха в её голосе не было, лишь упрямство и непокорность. Её нрав требовал укрощения. Мной завладел тот почти волшебный азарт ребёнка, в чьи руки попала новая игрушка – желание выпотрошить подарок, насладиться моментом, затем потеряв к нему всякий интерес.

– Убей меня, – мягко проговорил я, беря её ладонь в свою и положив себе на грудь – туда, где когда-то билось теперь окаменевшее сердце. – Тогда ты получишь свой шанс.

Лёгкое облачко тени промелькнуло на её лице; бледные губы дрогнули, изогнулись в горькой усмешке, значение которой я не смог разгадать. Линнет низко опустила голову, вмиг растеряв всякую решимость; эту схватку она проиграла, отказавшись от неё. Весь вид девушки сделался трогательно-беззащитным, почти невинным: девочка, оказавшаяся не в то время и не в том месте. Дымка сожаления растаяла в моих мыслях подобно туману под ярким солнцем; я не привык сопереживать своей добыче – абсолютно лишние чувства, требующие немедленного подавления. Едва ли за прожитые столетия они тревожили меня более десятка раз – проявления так до конца не умершей, похороненной где-то в глубинах сознания, мизерной человеческой частицы, живущей в каждом из нас.

Тёплые пальцы, покоившиеся на моей груди, сжались, а затем Линнет отняла руку, лишая меня этого странно-интимного прикосновения.

– Как ты меня нашёл? – бесцветно спросила она, смотря куда-то в сторону и словно бы ничего не видя.

– У меня есть свои методы, которые мне не хотелось бы раскрывать.

– Мне повезло, что твоими методами не располагают мои знакомые.

– Не так: тебе повезло, что у нас нет общих знакомых, – поправил я её и с затаённым удовольствием отметил тень улыбки, мелькнувшую на бледных губах. И всё же не стоило обманываться этой крохотной победой – я был в достаточной степени неприятен Линнет.

– Что со мной будет? – задала она следующий вопрос. Я медлил с ответом, охватив взглядом её всю – от скромных туфель до растрёпанных на макушке волос, а затем положил руки на кладку по обе стороны от девушки, нависая над ней и загоняя в ловушку.

– Зависит от того, как ты будешь себя вести, Линнет. – Я осторожно, но весьма ощутимо взял её за подбородок, заставляя смотреть на себя. Скудный свет путался, терялся в полуночных глазах; мне чудилось, что там, в самой глубине, сплетались в странном танце тени. – У меня нет ни малейшего желания доставлять тебе неудобства или причинять боль.

– Ты весьма благороден, – пряча за учтивыми словами сарказм, отозвалась она.

– Я рождён бастардом, а у таких благородство не входит в число добродетелей. Это просто честность, но тебе, как вижу, она чужда.

– Ты прав. Я не привыкла, чтобы со мной разговаривали прямо. Мужчины редко считают честность необходимой.

– Тебе встречались не те мужчины. Лукавство и плутовство всё же оружие женщины. Как иначе объяснить то, что ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе? Пока я получаю только новые вопросы, а мне так хотелось хотя бы один ответ, – почти капризно произнёс я.

– Имени недостаточно? – её глаза сверкнули. Со стороны мы, объятые робкими тенями, выглядели, должно быть, как парочка, застигнутая случайными прохожими в момент случайной мимолётной ссоры.

– Только имя, пташка, – я тяжело вздохнул, наполняя лёгкие медовым ароматом. Я наклонился так низко к её лицу, что чувствовал тепло дыхания на губах, а упавший со лба локон ласкал Линнет щёку. Она находилась нестерпимо близко. Только едва ли я хотел видеть в её глазах откровенный страх.

– Не прикасайся ко мне, – хрустальный голос задрожал не то от отвращения, не то от отчаянья. Тёплые руки упёрлись мне в грудь в тщетной попытке оттолкнуть; девушка улизнула бы, предоставь я ей такую возможность.

– Не слишком учтиво.

Её ощутимо передёрнуло, она повернула голову в сторону; моё самолюбие было задето таким отношением – словно я был ей омерзителен! Я решил выждать, но никак не желал разрывать возникшей близости. Когда же Линнет вновь посмотрела на меня, отвращения в её глазах я не увидел – там остался лишь беспомощный страх жертвы, загнанной в угол. Её дар, чем бы он ни был, не тревожил моего покоя – она была абсолютно беспомощна и пока причины этого меня не интересовали.

– Не трогая меня, – уже почти ровно проговорила она. – Ни к чему хорошему это не приведёт.

Я непринуждённо рассмеялся, дивясь её серьёзному тону; такая готовность к яростному сопротивлению лишь сильнее заставляла бурлить мёртвую кровь. Линнет, сама того не понимая, бросала мне вызов, который я не мог не принять.

– Разве это такое уж преступление – например, дружеское рукопожатие? – Я легко сжал тонкие пальцы в своей ладони. Укол сожаления – мне хотелось бы узнать, какова её белая кожа на ощупь, но нас разделяла ткань перчаток – плотная моих и атласная её. Я невольно нахмурился: Линнет явно имела тягу к данному предмету туалета, свойственному кокеткам девятнадцатого века, нежели современным барышням; здесь был какой-то подвох.

Она со странной смесью чувств в глазах смотрела на наши руки; удивление лесной птицы, впервые увидевшей человека, явственно читалось на её лице. Я мягко улыбался, наблюдая за ней.

– Ты мне не друг, – с упрямством ребёнка произнесла девушка.

– Но ведь и не враг, – парировал я, чем привёл её в ещё большее замешательство. – Хотя, признаю, вчера я был несколько резковат. Я не хотел пугать тебя, – в моём голосе прозвучала необходимая доля сожаления и вины, будто бы испытываемых мной на самом деле, чего, безусловно, быть не могло.

Линнет хотела было ответить, но вдруг замерла, так и не произнеся ни слова; взгляд её был устремлён к началу переулка, где появилось человеческое существо: молодая и весьма эффектная девушка. Верхняя губа невольно приподнялась, обнажая зубы, – мне не могло понравиться, что вниманием полукровки завладел кто-то другой, так мало его стоявший. Смертная направилась к нам, чем вызвала ещё больше раздражения и недовольства.

– Камилла, – потрясённо и с оттенком затаённой горечи едва слышно выдохнула Линнет. Я приподнял бровь и бросил взгляд на молоденькую женщину – человек как человек. Одна из вечерних теней сзади неё материализовалась в моего прохладного сородича. Хрупкая людская судьба была предрешена – голодный блеск чёрных от жажды глаз означал скорый смертельный приговор. Та, кого моя таинственная незнакомка назвала Камиллой, обернулась, словно почувствовав опасность.

– Вновь вы? – Пресный человеческий аромат пресытился от кисловатого душка страха. Я хмыкнул – у каждого свои вкусы и пристрастия. Девушка сделала несколько торопливых шагов по направлению к нам, точно искала защиты.

– Изволь выбрать другое место для трапезы, – бросил я, почти не разжимая губ, незнакомому и, по-видимому, молодому пьющему кровь. Тот удостоил меня едва ли взглядом – всё его внимание сосредоточилось на добыче.

– Кто ты такой, чтобы указывать мне?

– Я Волтури и этого тебе должно быть достаточно.

Он сник; наш краткий обмен любезностями не мог быть слышим для человеческого уха. Сильный всегда прав – простая и действенная истина, но мне не хотелось проводить её наглядную демонстрацию. Пульс в руке, что я так и не выпустил, сделался стремительным, как у перепуганного зверька.

– Без глупостей, – тихо предупредил я Линнет, сжав тёплые пальцы. В ответ она лишь покачала головой. С ней будет непросто, впрочем, трудности меня никогда не страшили.

– Мы не встречались раньше? – робко спросила светленькая девушка, всматриваясь в лицо полукровки; акцент её уже почти привычно резал слух. Встречались, легко прочитал я по густо-фиолетовым глазам, но бледные губы произнесли сухое «Нет».

– Уходи и не оборачивайся, – оказались дальнейшие слова. Её знакомая рассеянно моргнула, но послушалась твёрдого приказа, прозвучавшего в мягком голосе.

– Пташка, – притворно тяжело вздохнул я. Изменить она ничего не могла – пьющий кровь уже пошёл за своей законной добычей… Как оказалось, сюрпризы не закончились прошлым вечером.

Тёплые пальцы на краткий миг стали нестерпимо жаркими, а мной завладело уже испытанное ощущение полной беспомощности. Затем – так знакомо! – последовал удар; я смог лишь зашипеть.

– Возможно, я буду лучше, – глухо произнесла Линнет и поднесла запястье к губам – я не сразу понял, зачем она это сделала, а, осознав, неистово забился в невидимых узах. Чистый аромат оказался настолько силён и сладок, что рот мгновенно наполнился ядом. Мой сородич развернулся и замер на месте; ноздри его трепетали, жадно втягивая кружащий голову запах, а глаза, вмиг утратившие разумный блеск, неотрывно следили за рубиновыми каплями, падающими на землю. Какое расточительство… Я мысленно попытался стряхнуть наваждение, дурманом застелившее мысли. До чего безрассудна! Глупая, глупая девчонка!

Она не могла удерживать нас двоих, и, нейтрализовав меня, сделалась уязвима перед другим. Мне уже приходилось думать не о цельности ценной шкурки, а о жизни полукровки. По-птичьи тонкие косточки хрустнули в руке кочевника, перехватившего кровоточащую кисть и предплечье. Я дико зарычал – единственно, что мне оставила Линнет. Она же, казалось, не почувствовала боли, лишь смертельно побледнела, когда пьющий кровь сжал пальцы. От удивления на языке замерли, так и не сорвавшись, проклятья – девушка легко скользнула губами по щеке мужчины. Узы, связывающие меня, рухнули в тот же миг. Я бросился вперёд, не до конца ещё сознавая, чего хочу – убить или защитить. Это было не так уж и важно.

Мне не пришлось ничего делать. Безусловно, я опаздывал на один удар живого сердца. Кочевник, имени которого я так и не успел узнать, отшатнулся от благоухающей добычи, как от ядовитой змеи. В глотку будто залили раскалённого свинца, но я был не так уж голоден и смог обуздать терзавшую меня жажду, ведь мне хотелось крови единственно потому, что это кровь – аромат её всё так же имел странный бесцветный букет. Линнет оказалась за моей спиной, надёжно защищённая – любой неосторожный жест соперника мог стать для него последним. Он же… От того, что с ним происходило, холодный озноб поднялся верх по позвоночнику, вздыбив волосы на затылке. Я зашипел, отступая от них, как от чумного, прочь. В моей душе первым порывом поднялась волна брезгливости, сменившаяся самым настоящим страхом. Мой сородич потрясённо смотрел на свои руки, где под будто сделавшейся пергаментной кожей проступили, вздулись почерневшие вены. Он дрожал, точно сжигаемый лихорадкой.

– Что ты сделала со мной? – голос его прозвучал глухо, срываясь от боли. Мужчина протянул к ней сведённые судорогой пальцы, похожие на птичью лапу. Мерзость.

– Убила, – последовал тихий ответ.

«Ни к чему хорошему это не приведёт», пришли на ум недавние слова Линнет, смысл которых дошёл до меня лишь сейчас. Кокеткой она не была – её «не трогай» диктовалось не игривостью, а служило предупреждением. И смотря, как в агонии пьющий кровь упал на колени, поскуливая, словно раненый зверь, я невольно испытал чувство, отдалённо похожее на благодарность, – странная знакомая спасла меня. Конечно, до определённой степени – я не дал ей повода защищаться, чем сберёг и себя. Истончённая кожа неизвестного мужчины сначала растрескалась, источаясь прозрачным ядом, а затем и вовсе начала крошиться. Он буквально рассыпался на части. Ни разу за всю мою достаточно продолжительную жизнь мне не доводилось видеть подобного – даже сожжение заживо выглядело не так впечатляюще: тогда тело ласково лизал огонь, сейчас же его нечто разрушало изнутри. С чавкающим хлопком лопнули, истекая белёсой жидкостью, глаза; прахом осыпались почерневшие губы. Плоть разрушалась, точно соприкасаясь с чем-то ей чуждым. Его – или то, что от него осталось – с треском выгнуло в совершенно неестественной позе. Моя совершенная память губкой впитывала каждую деталь изощрённой экзекуции до тех пор, пока от мужчины не осталась лишь горстка горького пепла да кучка одежды. Всё завершилось за несколько коротких минут – жизнь бессмертного была уничтожена с лёгкостью дыхания, погасившего едва тлеющий огонёк свечи.
Я некоторое время находился в оцепенении, осмысливая произошедшее. Сердечко за спиной стало биться с перебоями, надрывно, будто спотыкаясь. Я тряхнул головой и повернулся к Линнет. Бледная, точно обескровленная, она прижимала повреждённую руку к груди, прислонившись к стене и смежив веки; черные ресницы чуть подрагивали, выдавая дрожь хрупкого тела. Мне чудилось, что даже дыхание давалось ей с трудом. Точно она разделила смерть с убитыми, переняла чужую боль… Она распахнула глаза – пустые, как у покойницы, смотря меня без выражения. Драгоценные камни – холодные, безжизненные… Я даже не был уверен, что она видит меня.

– Даже дружеское рукопожатие может иметь плачевные последствия, – выдохнула Линнет. Я подхватил девушку на руки прежде, чем сознание покинуло её; мне предстояло решить судьбу необычного трофея, оказавшегося на проверку в достаточной степени опасным – под ангельской оболочкой таилась сама смерть. Её одиночество не было для меня больше необъяснимым, напротив – виделось весьма закономерным и понятным.

На один новый ответ я получил сотню новых вопросов.

Предыдущая глава || Следующая глава