Глава 1. Запах рая
Темная мертвая ночь. Сырая земля. Сизое покрывало стелющегося тумана.
Я должен был бы плотнее запахнуть куртку, растереть озябшие пальцы и мечтательно подумать о потрескивающих в камине поленьях и кружке горячего чая или, еще лучше, о стакане хорошего коньяка... Должен был бы, ни ничего подобного в голову не приходило.
Чернота ночи манила и окрыляла, вселяла обманчивое ощущение свободы и вседозволенности. Я чувствовал, что она словно опутывает меня невидимыми нитями, попадает внутрь меня, становится мною. Я ничего не скрывал от нее, и она дарила мне все свои вечные тайны. Я был продолжением темноты так же, как она была моим началом.
Привычным жестом я откинул со лба влажные из-за ночной сырости волосы, ощущая на кончиках пальцев мягкое, едва уловимое, тепло – холод мартовской ночи был ничем, по сравнению с холодом моего организма. Равнодушным взглядом я оглядел свое тело. Футболка совсем промокла. И полосы дождя стекали по рукам.
Я слегка повернул голову и без труда разглядел в этот самый темный час, который обычно бывает перед рассветом, силуэты своих спутников. Один – тонкий и обманчиво хрупкий, с развивающимися от быстрой ходьбы волосами, другой – высокий и крепкий, с широкими плечами и буграми мышц, которые не мог спрятать даже свитер. Они двигались так быстро, но в то же время так плавно и грациозно, что на мгновение я засмотрелся на них. Ни одного лишнего движения, никакой суеты, только сила и необыкновенная красота передвижений. Идеальные создания. Совершенные хищники.
Я повернулся в другую сторону. Еще одна фигура. Высокая и гибкая, буквально плывущая над мокрой землей настолько же бесшумно, насколько и красиво. Внезапная мыль о том, что и Она впитала в себя всю эту нечеловеческую грацию, вызвала легкую улыбку на моих губах. Она во многом была похожа на Него. Такая же живая и яркая, такая же талантливая и прекрасная, и такая же несносная временами…
Не успел я подумать обо всем этом, как Он повернулся и встретился со мной взглядом. Его глаза - расплавленное золото самого светлого, почти прозрачного, оттенка. Гипнотизирующие глаза хищника. Сейчас в этих глазах бурлила жизнь. Переливалась тысячами нюансов. Буквально била через край. Иногда мне казалось, что у таких как он и я только в глазах и была жизнь. Они существовали, словно, по своим собственным правилам: когда все навечно застыло, глаза единственные сохранили способность меняться, пусть и повторяя давно заученный цветовой круг.
Парадокс. Людей даже в глубокой старости можно узнать по глазам. Таких как мы – даже через сто лет - по идеально молодому лицу.
Я усмехнулся. Совсем тихо и только для себя, но этот едва уловимый звук не остался незамеченным тремя парами ушей моих спутников, каждый из которых находился на расстоянии почти полсотни метров от меня.
Я недовольно поджал губы. Я уже давно должен был привыкнуть, но я все еще не мог. Я наслаждался сумасшедшей скоростью и мобильностью, радовался слуху и зоркости, упивался меткостью и силой, но я не привык к ним. Все еще нет. Наверное, должно пройти чуть больше времени.
Наверное.
Все так говорили мне.
Мы приближались к деревне. Своим неправдоподобно острым зрением я уже различал вдали огни улиц, слухом – улавливал тихие шорохи спящих домов, обонянием – чувствовал запахи. Сотни и сотни запахов. Я чувствовал запах мяса на пищевом заводе и запах алкоголя в баре, запах сена на конюшне и запах краски, которой выкрасили стены в школе, запах воды и запах земли, запах ветра и запах слез. Но над всеми этими запахами, как незримый император, главенствовал один – запах жизни. Запах жизни в крови. В тысячах и тысячах литров крови, бегущей по тонким артериям и голубоватым сплетениям вен тысяч человек. Я ощущал на кончике языка ее запах. Пряный и сладкий, от которого у меня начиналось легкое головокружение. Я слышал ее шум. Глухой и тихий, который своей непрерывной музыкой дразнил мои уши.
А возможно, я не чувствовал и не слышал - я был еще слишком далеко, чтобы действительно различать такие тонкие звуки и запахи. Просто подсознание любило играть со мной в игру воображения, зная о моем самом большом желании и самом большом страхе...
Еще несколько минут бесшумных передвижений по воздуху, и мы будем у дверей огромного дома. Вообще, я с трудом мог назвать это место своим домом. Теоретически – да, это был дом. Я жил здесь уже больше года. И Она тоже жила здесь, когда не оставалась в общежитии при колледже. И как-то так странно случилось, что я – такой независимый и превыше всего ценящий свою свободу в прошлом, начал чувствовать, что мой дом там, где Она. И все же… И все же, это место не было моим домом. Я ощущал себя в нем временным гостем. Случайным путником, волею судьбы попавшим в это священное место нерушимых семейных уз и вечной любви.
Я почувствовал на плече руку Эдварда. Странно, обычно, он предпочитал не касаться меня. Я обернулся и вопросительно приподнял брови.
- Несси дома, - сказал он мягко, но я смог расслышать напряженные нотки в его голосе.
Когда первый шок от этой новости прошел, я почувствовал, как в животе, в моем холодном и каменном животе начало теплеть, словно вечный лед начал плавиться, и на его месте теперь грозила появиться булькающая раскаленная лава.
Я сглотнул.
- Она не говорила, что приедет.
Эдвард посмотрел на меня насмешливо:
- Дэниэл, она вообще не часто предупреждает кого-либо о чем-либо, - сказал он, словно в очередной раз убеждаясь, что я совсем не знаю его дочь, а значит – совершенно ей не подхожу. - Она всегда поступает так, как взбредет ей в голову.
Я кивнул.
Горячая лава внутри меня начала подрагивать от нетерпения.
- Где она?
- В своей комнате. Спит, - Эдвард сделал ударение на последнее слово.
Стоило мне поднять голову, как я встретился с пристальными золотыми глазами, чувствуя, что помимо своей воли начинаю нервничать. О, я знал этот взгляд! Папочка Ренесми постоянно глядел на меня так, словно говоря «сделаешь-ей-больно-разорву-тебя-на-части-и-сожгу-за-минуту», прежде чем пустить меня к ней. – Она приехала вчера поздно вечером и не застав нас дома решила отдохнуть.
Я снова кивнул, словно больше ничего не мог делать, кроме как стоять здесь и тупо соглашаться с очевидными утверждениями Эдварда.
- У нее скоро экзамены, поэтому она очень много занимается, - продолжил он, выводящим меня из себя нравоучительным голосом. – Ей нужно поспать.
Как будто я собирался вламываться к ней в комнату и набрасываться на нее, подумал я в раздражении.
Fuck!
Опять эта ловушка.
Раз Ренесми дома, значит, над всеми Калленами уже распростерся щит Беллы. А раз щит активен, значит мой приказ «Не читай мои мысли» уже не действует на Эдварда. Итог - ни одной своей собственной мысли, ни одного секрета… И правила игры для меня на ближайшие дни, пока Ренесми в доме таковы: подумать рядом с Эдвардом о чем-либо – то же самое, что сказать.
Я ненавидел это. Ненавидел так сильно, что иногда эта ненависть застилала даже мою радость от встречи с Ренесми. Я не понимал, как Каллены терпят такое бесцеремонное вмешательство Эдварда в свои головы. Просто не понимал. Это было так… противоестественно, так раздражающе.
Я подумал о своем даре.
Я любил его! Я так любил его! И я был благодарен тому, отвечающему за вампирскую вселенную Богу, который подарил мне его. С этим даром я чувствовал себя избранным. И защищенным от этого, во многом еще непонятного мне, мира. Конечно, я был не идеален в его использовании. Скорее даже наоборот. Мне нужны были еще годы практики, но элементарные вещи, такие как запрет лезть в мою голову для Эдварда, и просьба не смотреть мое будущее для Элис, я мог выполнять без труда. Но когда в радиусе десятка километров появлялась Ренесми, в силу вступал непреложный закон: мозги всех Калленов под надежной защитой Беллы, на случай если я вдруг невзначай сойду с ума от запаха своей девушки и захочу загипнотизировать всех, чтобы совершить что-нибудь опасное для ее жизни...
Продолжая двигаться, полагаясь на свое вампирское супер чутье, я прикрыл глаза, стараясь прекратить беспорядочный поток мыслей и воспоминаний, зная, что все они будут без зазрения совести считаны и проанализированы Эдвардом.
Я сосредоточился.
Надо подумать о сноубоде. Точно! Сноуборд – это моя любимая тема. Горы до неба, скрипучий снег, морозный воздух лезет в легкие. И Несс такая очаровательная в сугробе. Сидит и смотрит на меня своими глазищами. И краснеет так мило. Вижу ее второй раз в жизни, но уже мечтаю видеть еще и в двадцать пятый. Видеть, слышать, ощущать.
Я никогда не говорил ей, но в тот короткий период в Гштааде, после новогодней ночи, когда она старательно избегала меня, я следил за ней. Конечно, все было довольно невинно – никакой маскировки или других подобных глупостей. Я просто ждал в холле, пока она и Джейк спустятся из своего номера, наряженные в лыжные костюмы, и пойдут кататься на трассы. Я следовал за ними на расстоянии пары десятков метров и просто смотрел: Ренесми проверяет крепления, Ренесми катается, Ренесми падает, Ренесми оттряхивается от снега…. Она почти никогда не улыбалась в это время, и я даже на расстоянии, по ее походке и движениям, чувствовал, как она скованна и напряжена. Она никогда меня не замечала – она была чересчур погружена в себя и рассеянна, а вот Джейк… Я был уверен, что он знает, что я где-то рядом.
Черт!
Я разочарованно выдохнул. Сноуборд – это была плохая идея. Снег и горы уже давно неразрывно связаны с воспоминаниями о Ренесми.
Интересно, осталось ли в моей жизни хоть что-то, не связанное с ней?
Я открыл глаза и покосился на Эдварда. Он двигался на одной скорости со мной. На его губах играла легкая улыбка.
Я догадывался, что, а скорее кто, вызвал эту улыбку, и это меня просто бесило!
Я снова выругался. Теперь уже вслух.
Улыбка стала шире. Он повернулся и посмотрел на меня.
Честно, я думаю, если бы я мог спать, эти глаза преследовали бы меня в кошмарах. С тех самых пор как я очнулся после обращения, взгляд Эдварда не отпускал меня ни на секунду. Он следил за каждым моим шагом, норовя перехватить меня, как только я сделаю одно лишнее движение в сторону Ренесми.
Я постоянно был под присмотром. Постоянно. И единственный раз, когда Эдварда не оказалось рядом, спустя месяц после моего обращения, я едва не слопал его дочурку.
Мне было неприятно вспоминать о том случае, но иногда я специально мысленно возвращался в тот день, когда это произошло. Это было и мое наказание, и способ постоянно контролировать самого себя. Словно напоминание: стоит потерять бдительность, и я совершу непоправимое.
Если бы вы знали…
Если бы вы знали, как она пахла, вы бы тоже захотели ее так, как хотел ее я.
Стать ею и этим запахом. Сродниться. Навсегда покориться. Положить все на достижение этого запаха. Что угодно, как угодно, когда угодно. Потому что она пахла как…
Стоп.
Вы читали эту скучную, но «обязательную-к-прочтению-всех-образованных-людей» книгу «Парфюмер»? Если да, то вы наверняка помните описание того совершенного запаха, который вводит в экстаз. Запаха, от которого люди буквально сходили с ума и совершали абсолютно необъяснимые и несвойственные для себя вещи.
Запах Ренесми был для меня совершенным. От него я впадал в экстаз. Во всех смыслах этого слова.
Если бы я только мог описать ее запах, хотя бы приблизительно….
Она пахла жарким летом, иссушающе сухим, над которым смилостивились небеса и послали дождь. Она пахла зимой, морозной и свежей, и тем ощущением, когда ты приходишь домой и пьешь горячий глинтвейн с корицей, отогреваясь. Она пахла ванильным мороженым, которое я обожал в детстве, и дорогим коньяком пятидесятилетней выдержки, который я обожал уже во взрослой жизни. Она пахла рождественской елкой и ощущением праздника, ожиданием подарка и счастьем от его получения. Она пахла победной эйфорией и горечью поражения, чистотой и пороком, солеными слезами и сладкими поцелуями. Она пахла нежностью и слепой яростью. Она пахла любовью. И занятиями любовью тоже. Если вы сложите все это и еще сотню других запахов, которые сопровождали меня в моей жизни и заставляли мое сердце замирать, и взболтаете, то получите ее запах. Запах Ренесми.
Она пахла для меня совсем не так, как другие люди. Я разговаривал об этом с Рози (хм, сам не знаю почему, но я почему-то упорно продолжал называть Розали этим ласковым именем из детства), когда впервые почувствовал запах случайного прохожего на улице, и понял, что этот запах не имеет ничего общего с ароматом Ренесми. Позже я разговаривал об этом еще с Джаспером, когда он и Элис сопровождали меня в Штаты на встречу с моими родителями.
Да, я ездил в Штаты. Мама сходила с ума от беспокойства (я перестал участвовать в соревнованиях. и она была уверена, что я покалечился, но молчу об этом) и плакала каждый раз, когда я с ней разговаривал по телефону, поэтому я все же решился навестить ее и отца.
Моя компания была подобрана идеально. Джас помогал мне успокоиться, Элис... Ну, с Элис все и так ясно – она знала будущее и могла понять, когда или если я захочу наброситься на своих родителей. И еще со мной, совершенно для меня неожиданно, вызвалась поехать Белла. Я был рад – она была единственная, кто мог противостоять моему дару и защитить мозг Джаспера и Элис.
Эта поездка стала для меня испытанием. Миллионы запахов сопровождали меня повсюду. В аэропорту Лондона, в закрытом салоне самолета, в Вашингтоне… Люди пахли по-разному, но все же, все они пахли кровью. Всегда кровью. Даже моя мама. Она увидела меня и бросилась в мои объятия, и я почувствовал аромат крови, разбавленный до боли знакомым ароматом ее духов. Ее кровь пахла очень хорошо. Когда я думаю о своих эмоциях, вызванных встречей с ней, я начинаю испытывать к себе отвращение. Я думал о теплой крови. Постоянно.
Я даже не хочу вспоминать, как пах отец, потому что мне кажется отвратительным желать крови мужчины. Это глупо, я знаю. И по-детски. Ну и пусть. Я дал себе обещание, что ни за что на свете не прикоснусь губами или зубами к мужской шее. Фу. Я лучше умру с голоду. Я знаю, в этом нет никакого сексуального подтекста. В конце концов, и меня обратил Эдвард…
Мда, честно говоря, я предпочитаю об этом не думать.
Так о чем я? О крови, конечно! Как бы неприятно мне было признавать это, но мама все же пахла для меня едой. Ренесми пахла мечтой. Я хотел ее крови не потому, что она обещала насыщение, я хотел ее, потому что она обещала мне рай. Да, точно, она пахла раем.
Джаспер предположил, что это потому, что Ренесми все же не человек в широком смысле слова. В ее организме происходят совершенно другие процессы, нежели у людей. И пусть она и выглядит как самая человечная из всех нас, она особенная и не похожая ни на кого. Она уже остановилась в своем физическом развитии – она не взрослеет и не меняется, но ее организм продолжает жить по одному ему известному и понятному ритму. Кровь вечно будет бежать по ее венам и согревать тело, сердце – вечно стучать. И ни кровь, ни сердце в таком случае не могут быть обычными – такими как у обычных людей. У Ренесми все было другим. И пахла она, поэтому, по-другому. Особенно, как ни странно, для меня: если человеческая кровь вызывала у меня жажду, то ее – страстное желание.
Едва я начинал думать о ней, как чувствовал, что в моем теле самопроизвольно происходят изменения, а во рту появляется горьковато-сладкий вкус венома.
Я сглотнул. Я чувствовал вкус яда и сейчас.
В тот момент, когда она пришла ко мне тогда… Одна. Без защиты. Без страха и стеснения, словно говоря: «Я люблю и доверяю», я…
Я был еще слишком молод как вампир, чересчур несдержан. А Ренесми, как обычно, глупо поверила в то, что я справлюсь с собой. Я старался. Видит Бог, я старался. Несколько секунд я просто смотрел на нее, не двигаясь, и она смотрела на меня. Я чувствовал, как ее запах затапливает комнату, как он врывается в мои ноздри, в мое горло. Я чувствовал, что у меня начинает кружиться голова. Я чувствовал… Я чувствовал, что я не смогу устоять, и я хотел сказать Ренесми, чтобы она уходила сейчас же. Чтобы бежала вниз, чтобы пряталась за своей семьей. Но я не успел. Она безрассудно прыгнула в мои объятия и начала меня целовать. И когда ее запах мощным потоком хлынул мне в горло, а ее горячие губы коснулись моих губ…
Я благодарил Бога, за то, что он не позволил случиться тому, за что мне никогда не было бы прощения, и Беллу, за то, что она вовремя заметила отсутствие Ренесми и смогла предотвратить то, что едва не произошло.
После этого Ренесми отправили в колледж на два месяца, с запретом приезжать домой на выходные, а за мной установили постоянную слежку. Я никогда не оставался один, а щит Беллы защищал Калленов без перерыва.
Я знаю, что они боялись, что я, однажды едва не попробовав Ренесми на вкус, уже не смогу остановится и закончу начатое. И я тоже боялся этого. На какое-то время я буквально помешался на ее запахе. Я постоянно чувствовал его во рту, мне казалось, я ощущаю его дыхание…
Было очевидно, что при всей моей любви к Ренесми, я не был самым безопасным для нее существом. Поэтому, я согласился со всеми предосторожностями Калленов, которые могли защитить ее от меня.
Так, я, превыше всего ценящий свою свободу, оказался под контролем огромной семьи. И я не сопротивлялся.
Б****!
Меня совсем не радовало, что этот прибор для читки чужих грязных мыслей, бегущий к дому рядом со мной, знал, что иногда я был согласен с его точкой зрения на свое поведение. А мое поведение в тот вечер было непростительным. Безответственным. Опасным.
Я услышал довольный смешок Эдварда, означающий, что он со всем согласен. И что он готов добавить еще десяток ругательств в мой адрес, которые я без сомнения заслуживал.
Честно, если бы он не был отцом девушки, которую я обожаю, я бы с радостью треснул его чем-нибудь. Конечно, это было бы лучше сделать чуточку раньше, когда я, как новорожденный вампир, был сильнее его, но и сейчас, когда наши силы уравнялись, я бы не отказался выпустить пар.
Мы были уже у самого дома. Я замедлил движение. Розали и Эммет, пресыщенные и полные сил после охоты, глядя друг на друга влюбленными глазами, вошли в дом. Эдвард остановился у двери вместе со мной.
С несвойственной ему добротой, он похлопал меня по плечу.
- Ладно. Можешь пойти к ней, - сказал он.
Оу! Неужели, я удостоился разрешения, изумленно подумал я.
Мне не надо было поворачивать голову, чтобы узнать, что, несмотря на свой добродушный тон, глаза Эдварда по-прежнему говорят мне «держи-свои-руки-и-зубы-подальше-от-моей-дочери». И еще они говорят: я слежу за тобой, моя жена набросила на нас щит, так что не думай, что у тебя пройдут твои фокусы и помни, что я в соседней комнате.
Все очевидно: он позволял мне быть здесь ради Ренесми, но он не доверял мне, тоже ради Ренесми. Я уже давно с этим смирился.
Я думаю, Эдвард бы с радостью запер меня в каком-нибудь чулане на время, пока Несс приезжала домой из колледжа. Запер бы, если бы Ренесми не возненавидела его за это.
Я уже говорил, что она упряма? Так вот, эту черту характера, она явно унаследовала от своего папочки. Она истерила и ссорилась с родителями каждый раз, когда ей запрещали видеть меня… И чаще, получала желаемое. Пусть с тысячами предосторожностей, но после тех первых после нашего плачевного поцелуя двух месяцев полной изоляции, мы виделись не реже раза в неделю.
Прошел уже почти год. И только совсем недавно нам с Ренесми разрешили встречаться без свидетелей, правда, при условии, что кто-то из Калленов будет в радиусе сотни метров.
Я встретился взглядом с Эдвардом.
Я думаю, он ненавидел меня, честное слово. Я знаю, мало какие родители хотели бы для своей дочери такого парня как я. Я был несносным даже в человеческой жизни. А уж в вампирской – с моим даром, молодостью, жаждой – я вообще становился неприемлемой кандидатурой. Но так уж случилось, что Ренесми любила меня, и Эдвард ничего не мог с этим поделать. Ему оставалось только тихо ненавидеть меня, что он и делал.
Я думаю, помимо очевидного страха за жизнь дочери, для ненависти была еще одна причина. Может быть, даже более веская: я не мог не думать о Ренесми. Просто не мог. А когда я думал о ней, видел ее, такую красивую и отчаянно влекущую, я вспоминал, как я хочу ее. А когда я вспоминал, как хочу ее, я проигрывал в воображении наш туманный первый и единственный раз…
Не думаю, что Эдварду нравились воспоминания о том, как я лишил его дочь…
Я услышал злое рычание рядом.
Ну конечно, кто бы сомневался!
Не желая больше испытывать свою удачу, я натянуто улыбнулся Эдварду, едва удержавшись от того, чтобы показать ему язык, и, наслаждаясь своей сверхъестественной скоростью, взлетел вверх по лестнице к комнате Ренесми.