Планета третья: та, что подарила жизнь Солнцу (часть 2)

(часть 1)

Регистрацию мы, как и ожидалось, прошли быстро – у нас не было ни громоздкого багажа, ни контрабандных товаров. Поэтому уже очень скоро мы заняли свои места в бизнес-классе совершенно новенького аэробуса А-320. В салоне лайнера еще отчетливо чувствовался характерный заводской запах: свежевыделанной кожи, пластиковых деталей. Глаз радовала еще невышарканная обивка сидений и незаляпанные подлокотники, иллюминаторы без единой царапины и наверняка работающие кнопки на панели над головой.
Вышколенные и приветливые борт-проводницы встретили нас и проводили к нашему ряду В. Белла не пожелала садиться у окна, поэтому у него расположился я, сразу же опустив шторку – как только мы поднимемся над покровом облаков, устилавших небо над полуостровом, солнце тут же заявит свои неоспоримые права на воздушное пространство – и убрав подлокотник, чтобы между мной и Беллой не было никаких преград, даже чисто номинальных.
Пока мы устраивались, стюардесса с именем Селеста на бейджике безмолвно стояла рядом с застывшей на профессионально-не-выражающем-ничего лице услужливой улыбкой. И только горящие огнем восхищения и следующие, как прилепленные, за каждым моим движением глаза убеждали в том, что девушка – отнюдь не памятник королеве Виктории. Я терялся в догадках: это мое пресловутое – и так порой раздражающее его обладателя – обаятельное очарование удерживает ее подле нас или правила авиакомпании Дельта диктуют ее служащим чрезмерную обходительность с пассажирами бизнес-класса. Мысли ее подтверждали первое предположение, но не исключали и второго. Я был благодарен этой Селесте уже за то, что даже мысленно она вела себя сугубо профессионально и не позволяла вольностей своему воображению в отношении клиента, пусть и очень понравившегося. Она лишь молча восторгалась моей "совершенной внешностью, умопомрачительными дизайнерскими шмотками, зубодробительной улыбкой и опьяняющим голосом"... Больше ни о чем думать она не могла. А когда я поднял на нее глаза и - всерьез обеспокоенный ее душевным состоянием, не сделал даже попытки улыбнуться - серьезным тоном обратился к ней по имени, даже эти мысли мгновенно улетучились. Она была готова тотчас броситься исполнять любую мою просьбу.
- Селеста, принесите нам, пожалуйста, два теплых одеяла и… - я наклонился к Белле, - ты хочешь что-нибудь съесть или выпить?
В ответ она отрицательно покачала головой. Я еще чуть ниже наклонился к ней и слегка приподнял брови.
- Правда, не хочу ничего, - убеждала она меня. Я кивком отпустил стюардессу. – Я ведь не так давно завтракала, а в самолете меня, бывает, укачивает, поэтому ничего в горло сейчас не полезет, - почти умоляющим тоном рассказывала она.
- Серьезно? – я был крайне удивлен услышанным. – Я не заметил у тебя никаких проблем с этим во время перелета из Италии.
Я не мог не вспомнить наш единственный совместный перелет, хоть и воспоминания о той поездке были крайне тяжелыми, но другого опыта воздушных прогулок с Беллой у меня попросту не было. И всю дорогу до Сиэтла она не спала, а смотрела на меня немигающим взглядом, лишь изредка что-то говоря или спрашивая. Я тоже в тот момент наслаждался тем, что спустя мучительно долгие месяцы снова мог ее обнять, видеть ее, говорить с ней, радовался тому, что она просто рядом со мной. Я боялся, что это наши последние часы вместе и вбирал в себя каждую мельчайшую подробность ее лица, ее запаха…
- Там мне было не до того, - тихо ответила она. – Там меня тошнило от дикого страха, что ты снова меня оставишь.
Она опустила голову, а я пожалел, что спросил. Сам того не желая, снова сделал ей больно.
- Прости, - в сотый раз сказал я, не имея возможности ничего исправить.

Чем ближе подлетали мы к Восточному побережью, тем ярче казалось солнце, хотя я точно знал, что это было невозможно. Над Форксом светило то же самое солнце, что и над Флоридой, с той лишь разницей, что по какой-то – удачной для нашего рода – причине метеобоги осерчали на древних правителей Олимпийского полуострова и поклялись сгонять к нему тучи со всех концов США и прилегающих к ним территорий. Я слышал, что правительства многих стран для проведения различных празднеств и мероприятий национального масштаба при неблагоприятных сводках о погоде нередко прибегают к использованию пушек, чьи заряды способны разогнать тучи. Не всегда успешно, но если им это удается, никакой дождь уже не может омрачить народные гулянья. Форксу же повезло гораздо меньше, и даже миллиард залпов не смог бы пробить многоярусную броню, которая укрывала солнечный свет от его жителей. И в те редкие дни, когда боги все же проявляли благосклонность к предкам провинившихся перед ними олимпийцев и приоткрывали грозовую завесу, позволяя робким лучам просачиваться сквозь сито облаков, они были не слишком яркими, не сильно согревающими. И создавалось впечатление, что они как бы стесняются самих себя, чувствуя, что они незваные и неуместные гости в этом сыром и мрачном месте.
Под солнцем Флориды я буду сверкать гораздо ярче, от взгляда на мою кожу там можно будет буквально ослепнуть. Человеческий глаз не мог выносить такого блеска – эффект такой же, как и после продолжительного смотрения на солнце. Я знал это наверняка. Я был свидетелем такой временной слепоты у некоторых своих жертв. Это было в период моего бунтарства. Когда я ушел из семьи и отправился искать себя. Я отдался тогда на откуп своим инстинктам хищника и выпустил на волю сидевшего во мне зверя. За годы, проведенные с Карлайлом, я думал, что зверь во мне умер, но он лишь дремал, усыпленный убеждениями моего создателя о том, что хоть мы больше не люди, это не значит, что у нас нет души. Или не значит, что мы не можем верить в это и опускаться до уровня чудовищ. Продолжая вести себя как люди и поступая по совести, мы сможем остаться нормальными.
- Мы – вампиры, Эдвард, и это не зависело от нас. Но быть или не быть монстрами – только наш выбор. Твой. Прислушайся к себе. Ты знаешь ответ, - повторял он мне каждый раз, когда я начинал задумываться о своей сущности. О том, кто я, что я, ради чего существую. Есть ли у меня право на это. И я прислушивался к нему. Я всегда ему верил. Как старшему. Как создателю. Как другу. Как отцу.

А в какой-то момент я начал обращать внимание на количество преступлений, совершаемых людьми. Не проходило и дня, чтобы разделы криминальной хроники местных газет – мы тогда жили в Чикаго – не пестрели новыми громкими заголовками статей с ужасными подробностями и фотографиями с места происшествий.
И я снова возвращался к мыслям об убогости этого мира. Терзался размышлениями о том, что каждую секунду ощущал себя чудовищем, изводился мыслями о том, что недостоин права на жизнь, раз все мое существо жаждет крови, раз я был создан для того, чтобы убивать… И это при том, что до сих пор не отнял ни единой человеческой жизни. Да, мы убивали животных, но разве люди не занимались тем же, и – более того – они специально выращивали их, чтобы впоследствии употребить в пищу. Это ли не жестокость?
Но убивать себе подобных – из зависти, алчности, ревности, ненависти, мести… Это преступления против бога, против человечества, против себя. Тогда я еще не был знаком с Джаспером и ничего не знал о вампирских войнах за территорию.
И мой юношеский максимализм не мог смириться с тем, что, творя беззаконие, люди не считают себя монстрами, и напрочь теряя человеческий облик, не перестают быть людьми, так почему же я – хищник по сути – не позволяю себе быть собой и поступать согласно своей сущности?!
И я ушел.
Даже не поговорив с Карлайлом. Сказал лишь "Прости" Эсме и растворился между деревьями.
Но убивать не так легко. Я понял это сразу. Как только передо мной возник первый человек. Потенциальная жертва. Тот, у которого я собирался отнять жизнь.
И я струсил.
Я сбежал.
Забился в подвал заброшенного дома в пригороде Чикаго и сидел там безвылазно несколько дней. В голове колоколом бились слова отца: Не будь монстром. Не будь монстром. Не будь…

Когда я проголодался так, что жажда затопила собой все остальные чувства и изгнала мысли из моего сознания, я выбрался наружу и по дороге к лесу, где я собирался поймать лань или лося, я увидел огромного чернокожего парня, который гнался за убегающей от него босиком, в разорванном платье, белой девушкой. Она была совсем юной, а он пытался изнасиловать ее. Воспользовавшись тем, что ее родители ушли на собрание местной общины, он залез к ним в дом и напал на нее. Она отбивалась, как могла, и когда он отшвырнул ее на стоявший у стены комод, она нашарила рукой шкатулку со швейными принадлежностями. И как только он снова подскочил к ней, она ударила его по уху, и пока он вытирал кровь с лица, ей удалось выбежать из дома. Но босиком далеко не убежишь и он уже почти настиг ее.
Я вмешался чисто инстинктивно. Защищать честь женщины – предназначение мужчины. Так учила меня мама Мейсон. Уверенность в этом была частью меня. До сих пор. Я метнулся наперерез ему и схватил за горло. Девушка так боялась, что он догонит ее, что даже не обернулась посмотреть, почему он вдруг отстал. Поэтому она не видела, как я скрутил ему руки и вонзил клыки в волосатую шею.
Темно-бордовая жидкость фонтаном брызнула из артерии. Я припал к ранке дрожащими губами. Как только капли его густой, горячей, слегка соленой крови попали мне на язык, все, что еще было во мне человеческого, отключилось. Зверь во мне, наконец, выбрался на свободу. Он торжествовал, он праздновал свою победу над моим слабым разумом. Он неистовствовал.
Я с жадностью глотал кровь своей первой жертвы, слизывая каждую упущенную каплю. Я наслаждался этим новым для себя вкусом, который был не сравним с кровью животных. Ни по яркости, ни по сочности, ни по насыщенности. Это был напиток богов. И я, наконец, вкусил его.
Когда кровь этого подонка перестала сочиться, фонтан иссяк, я разжал руки и выпустил обмякшее тело. Оно с глухим стуком рухнуло на землю. Я стоял посреди дороги, весь забрызганный кровью, но наполненный новыми, доселе неизвестными мне, силами.
Я только что убил человека, но он заслуживал того, чтобы его убили.
Он посягнул на то, что ему не принадлежит.
Он перешел черту, которая отделяла его от чудовища.
И он был наказан.
Мною.
Я свершил правосудие.
Предъявил обвинение, приговорил к смертной казни и привел приговор в исполнение.
Я один.
Теперь я знал, в чем мое предназначение. Я стану палачом.

***

Вылет из Цинцинатти задержали больше чем на час, из-за того, что сломался механизм, открывающий двери багажного отсека, и работники аэропорта не могли вынуть багаж тех пассажиров, кто заканчивал свое путешествие уже сейчас. Пока бригада механиков устраняла эту проблему, остальным пассажирам предложили - по желанию - выйти из самолета и ожидать объявления о времени взлета в здании аэропорта. Мы, разумеется, отказались. Солнце палило нещадно, и свет был ярким, как из прожекторов на стадионе Уэмбли - не самое лучшее время для меня оказаться на улице. Пусть даже на несколько секунд. Пусть даже под толстенным слоем тонального крема. Испытать его нам с Элис не удалось. А значит, рисковать не стоило. Поэтому мы с Беллой предпочли остаться на своих местах на борту лайнера, впрочем, мы оказались не единственными. Поэтому наше нежелание выйти и поразмяться никому не показалось подозрительным. И, более того, осчастливило стюардесс, которые продолжали умилительно вздыхать, украдкой бросая на меня восхищенные взгляды. Я по обыкновению их игнорировал. А вот Белла то и дело исподлобья поглядывала на них, периодически тяжко вздыхая, и забавляла меня своим недовольно наморщенным носиком.
- Только ты, - шептал я ей в волосы и мягко целовал.
Она застенчиво улыбалась в ответ. Я не мог видеть ее улыбки, но я ее чувствовал.

В результате мы приземлились в международном аэропорте Джексонвилля только в половине двенадцатого, что для меня было даже лучше. Солнце еще не окончательно исчезло за линией горизонта, но село уже очень низко и светило неярко. Этот приглушенный свет был неопасен для меня – я избегал лишь прямых его лучей, во всех остальных проявлениях солнечного света моя кожа ничем не отличалась от человеческой. Ну разве что мертвенной бледностью. Которая и в таком неизбалованном загорелыми людьми месте как Форкс казалась неестественной, а уж среди обласканных небесным светилом жителей Флориды сразу бы бросалась в глаза.
Сейчас совет Джаспера не казался мне таким уж нелепым. И я мысленно поблагодарил Элис за умело нанесенный макияж. Она колдовала надо мной в своей ванной комнате более получаса. Я и подумать не мог, что этот процесс такой трудоемкий и долгий. Был уверен, что с присущей Элис скоростью и ловкостью она "приукрасит" меня за считанные минуты. Но я ошибался.

Ранним утром она призвала меня из своей комнаты, но когда я вошел к ним в спальню, никого в ней не обнаружил. В недоумении я замер возле двери.
Ну и чего он там застыл? Услышал я мысленный вопрос сестры, и в тот же миг она выглянула из гардеробной.
Нетерпеливо махнув мне рукой, она снова исчезла. Я последовал за ней.
В гардеробной тоже было пусто. Я прошел чуть дальше, к открытой двери в ванную комнату, в которой очень ярко горел свет, хотя обычно мы не пользовались электричеством, нам оно было без надобности. Элис суетливо металась по периметру ванной – от зеркала во всю стену над столешницей из белого мрамора с двумя выбитыми в нем раковинами к шкафчику у противоположной стены. Дверцы его были распахнуты, открывая взору длинные полки, плотно заставленные разными баночками, тюбиками, бутыльками, флакончиками и баллончиками-спреями. Я и не знал, что у Элис такой запас косметики. Ни она, ни Розали не пользовались ими в обычной жизни. Только в тех случаях, когда мы посещали какие-нибудь школьные мероприятия, вроде танцев, выпускных балов или других публичных чествованиях. Больницы, в которых работал Карлайл, в честь его врачебных подвигов нередко устраивали какие-нибудь сборища с вручением дипломов и продолжительными овациями. Разумеется, мы всегда присутствовали на них. Образцовая семья… нелюдей.
- И для кого эти стратегические запасы? Опять надумала мучить Беллу? – преувеличенно потрясенным голосом спросил я.
- Вообще-то свои запасы я пополнила только вчера, - насмешливо ответила она мне. – Кое-что прикупила специально для тебя. Но не переживай, тут и Белле хватит.
Она подлетела ко мне и бесцеремонно толкнула на бордовый пуфик, стоявший перед тумбой с ящиками, располагаемой под раковинами.

В отличие от розово-ореховой спальни, цветовая гамма ванной была монохромной: черный глянцевый кафель полов с бриллиантовыми вкраплениями в углах каждой плитки контрастировал с ослепительно-белым мрамором сантехники. Такой же блестящий черный глянец отделанной стразами, бликующими под флюорисценцией лампочек подсветки, мебели для ванных комнат на фоне стилизованной под белый камень отделки стен. И умело расставленные яркие акценты: сиреневый и бордовый пуфики, тех же цветов четыре полотенца на сушилке и портьеры на одной из стен, имитирующие окно. Свисающие с потолка светильники в виде крошечных сталактитов добавляли пафоса убранству комнаты, как будто и без них голова не кружилась от бьющей по глазам роскоши.

Я опустился на любезно предоставленный мне пуфик и попытался развернуть корпус вполоборота, чтобы в зеркало видеть все, что Элис будет вытворять с моим лицом. Но она зашипела и без излишней нежности повернула меня к зеркалу спиной. Я вопросительно приподнял брови. А она безапелляционно заявила, что я увижу себя только после того, как она закончит.
- Мне вовсе ни к чему твои придирки. Поверь мне, братик, я знаю, что делаю. Ты останешься доволен окончательным результатом, - убеждала она меня.
- У меня условие, - вспомнил я о предосторожностях.
Эльф-зануда закатила глаза и приготовилась слушать.
- Не вздумай рассказать об этом Эмметту! – пригрозил я. – Если увидит, как ты меня разукрасишь, он не упустит такого нежданного подарка, и будет потешаться надо мной ближайшую пару сотен лет. Поверь мне, один я страдать не буду!
Она хихикнула, но заметив мой свирепый взгляд, тут же сделала невинное лицо и жестом изобразила, как закрывает рот на замок. Несколько мгновений я пронизывающим взглядом сверлил эту святую простоту, и когда решил, что могу положиться на нее, кивнул.
- Я могу приступать? – попросила она разрешения с явным намеком на иронию.
Мне ничего не оставалось, кроме как смириться, я снова кивнул и стал внимательно следить за каждым действием сестры. Выдвинув ящичек тумбочки прямо напротив моего локтя, она вынула из него чехол с невероятным количеством разных кистей. Их было ничуть не менее сотни. Пораженный масштабами, я пересчитал их – девяносто две. Элис тем временем достала еще запечатанную упаковку с круглыми кусочками плотного поролона и какие-то ватные кружки в полиэтиленовой тубе.
Кисти, спонжи, ватные диски. Приговаривала она про себя.
Разумеется, мне уже доводилось слышать эти названия, но тема макияжа, обсуждаемая моими одноклассницами или сокурсницами, никогда не привлекала меня, поэтому я сразу отключался от подслушивания.
Я сидел неподвижно и только водил глазами в соответствии с ее движениями. Я мог, конечно, следить за процессом, проникнув в ее мысли и используя ее зрение, но решил сохранить чистоту эксперимента. Руки Элис порхали по моему лицу, перебирая поочередно все имеющиеся в ее арсенале инструменты для нанесения макияжа.

Время шло, а она, сосредоточенно прикусив язык и периодически то хмурясь, то похихикивая, все продолжала выдавливать, размазывать, прыскать, растирать… Я устал ждать. Не физически, конечно, но это было очень скучное времяпрепровождение. Сделав последний мазок спонжем, Элис отступила на шаг назад и критически осмотрела меня.
Удовлетворенно кивнув, она подумала: Теперь пудра.
И принялась шарить среди коробочек и баночек с названиями: пудра, компактная пудра, матовая пудра. Она переворачивала каждую из них и разглядывала надпись на наклейке.
Четвертый, пятьдесят шестой, тридцатый, одиннадцатый… Бормотала она.
С каждой новой цифрой голос ее становился все более озадаченным.
- Черт, - вырвалось у нее, когда она по второму кругу перепроверила все надписи. И уставилась на меня, чуть прищурив левый глаз.
- Что не так? – встревожился я.
Шутка ли – просидеть тут столько времени и все зря? Потому что на лице у нее было такое многообещающее выражение, будто она собирается окунуть меня в умывальник, смыть все последствия своего труда и начать эту пытку заново.
Ее шальная мысль: Если начать с более темной основы, то пятьдесят шестой тон вполне подойдет, уверила меня в моих догадках.

Я перестал блокировать картинку в ее голове, и увидел себя ее глазами – лицо мое почти не изменилось. Оно было таким же бледным, как и раньше, только тон его стал абсолютно однородным, и исчезли синяки под глазами. Я стал похож на фарфоровую куклу, каких много у нас в гостиной - Эсме коллекционировала их еще со времен своей человеческой жизни. Мне вполне понравилось то, что я увидел, а потому не имело смысла что-то исправлять. Я подскочил и приготовился бежать вон из комнаты, пока эта маленькая перфекционистка все не испортила. Не зная, чем ей не угодил мой новый облик, я решил не рисковать и ретироваться, пока еще было можно. Я не горел желанием пройти через всю процедуру еще раз. Но не успел я сделать и шага, как стальные руки сестры придавили меня обратно к пуфику, на котором я просидел все это время.
- Я еще не закончила, - с угрозой в голосе прошипела сестренка.
- У тебя отлично получилось, - попытался я умаслить ее. – Ты же знаешь, Эл, лучшее – враг хорошего. Главное – вовремя остановиться, - продолжал увещевать я.
Она прищурила глаза и, не повышая голоса, позвала: - Роуз, ты мне нужна. И прихвати с собой свою пудру.
- Еще пудру? – взмолился я. – Ты нанесла мне на лицо уже дюжину слоев разных косметических средств. Еще пара взмахов кисти, и этот макияж я смогу снять с себя, как маску!
- Вот и чудненько, - и глазом не моргнула Элис, увеличив давление в правой руке, которой она удерживала меня в сидячем положении. – Значит, ты сможешь воспользоваться этой маской еще раз. Ведь как бы я ни старалась и какие суперсредства не использовала, три дня не продержится ни один макияж. А значит, в воскресенье тебе придется наносить его снова. Я люблю Беллу, но сильно сомневаюсь в ее способностях визажиста. Так что твоя маска тебе еще пригодится.
Только она это проговорила, в дверном проеме возникла невозмутимая Розали. Увидев меня в плену у Элис, она дернула губой.
Да ты красавчик, братик. Кто бы мог подумать? Мысленно съязвила она.
Я оскалился. Боковым зрением я видел, что в руках она держала пластиковую сумочку с очередной порцией плоских коробочек.
Одним прыжком преодолев расстояние до Элис, Розали молча протянула ей свой пакет.
- Достань мне самый светлый тон, - велела ей Элис, с увлечением отбирая из общей кучи склянок какие-то определенные и складывая их в такую же, как у Розали, сумочку. Кажется, она называется "косметичка".
Розали послушно стала копаться среди своих разноцветных упаковок, с удивлением спросив: - А что случилось с твоей пудрой?
- Ты же знаешь, я люблю выглядеть чуть позагорелее, и, представляешь, у меня не оказалось ни одной, подходящей по цвету к коже Эдварда, - пожаловалась Элис.
Розали недоверчиво покачала головой. А Элис обратилась ко мне.
- Я могу уже отпустить тебя? Ты отказался от намерения удрать от нас?
Я обреченно кивнул. Раз уж она не планирует начать все с самого начала, я готов потерпеть еще немного.
Взяв из рук Роуз на вид ничем не отличавшийся от других черный пластиковый квадрат с двумя переплетенными буквами С, одна из которых была написана наоборот, и вытащив из чехла средних размеров кисть, Элис принялась обмахивать меня ею. Я понятия не имел, зачем это нужно, но не мог не признать, что ощущения от прикосновений волосков кисти к моей коже были приятными.
Еще через пару минут сестренка снова окинула меня оценивающим взглядом, после чего посмотрела на Роуз. Та кивнула, на мгновение прикрыв глаза. По всей видимости, она тоже одобрила мое новое лицо. Посчитав свою миссию выполненной, блондинка величаво удалилась.

До конца доигрывая свою роль стилиста, Элис схватилась за причудливого вида расческу и намеревалась запустить ее в мою шевелюру. Я резким движением остановил ее руку.
- Ну уж нет.
Слегка опешив от моей категоричности, она безвольно опустила руку.
Почему? Недоумевала она мысленно.
- Уж причесаться я вполне способен и сам. Премного благодарен.
Она несколько раз моргнула – она всегда так делала, когда была чем-то расстроена. Вроде как пыталась справиться с подступившими слезами – явно привычка из человеческого прошлого. Мне стало неловко за собственную грубость. Я взял ее за плечи и заглянул в потемневшие танжериновые глаза.
- Элис, я правда благодарен тебе за помощь. И тебе, и Джасперу. Придумав эту поездку во Флориду, я совсем даже не подумал о ее солнечности и о том, что мне трудно будет избежать появления днем на улице. Ведь если бы мы с Беллой отправились обратно ранним утром в воскресенье, это обидело бы Рене, а значит, расстроило Беллу. Я не могу так с ними поступить. И, напротив, соберись мы вылететь поздним вечером, добрались бы до дома только к утру понедельника, а Белла и так пропустит один день в школе. Это тоже вряд ли бы понравилось Рене, - я сделал паузу, - да и Чарли. Поэтому вы оба мне очень помогли.
- Рано благодаришь, - усмехнулась сестренка. – Мы еще не знаем, сработает ли это. Когда снаружи такой дождь, эксперимент не проведешь, - кивнула она головой в стену с портьерами, где разумеется, никакого дождя видно не было.
Но мы оба легко могли слышать его монотонный стук по крыше дома через этаж над нами, по стеклу в спальне Элис, по листве деревьев за тем же окном, и по хлюпанью воды под шинами чьей-то машины.
Карлайл? Поинтересовалась сестра, по обыкновению перейдя на безмолвный диалог.
Я отрицательно мотнул головой – у отца было ночное дежурство, и он попрощался со мной заранее, зная, что сегодня мы не увидимся.
Значит, Эмметт. Все так же молча поделилась она догадкой.
Я кивнул. Его громкие мысли трудно было с чем-то спутать.
Не волнуйся. Я не скажу ему, как и обещала. Хотя это было бы забавно. Хихикнула она.
Я снова кивнул, не сомневаясь в ее искренности, и направился к выходу из ванной.
Подожди! Продолжала она разговаривать со мной.
Я обернулся и увидел, что она протягивала мне свою косметичку, в которую напихала несколько баночек и коробочек из тех, чьим содержимым она колдовала надо мной последние полчаса. Я вопросительно приподнял брови, не торопясь брать их у нее.
- Это на случай, если тебе понадобится обновить макияж. Справишься сам или инструкцию написать? - откровенно издевалась она надо мной.
Я зашипел сквозь зубы, но пакет взял и метнулся к себе. Пора было уже одеваться и ехать к Белле. Рюкзак со сменной одеждой и учебниками, которым отведена роль служить оправданием тому, почему я не буду гулять днем вместе с Беллой и Рене, я сложил заранее. Оставалось его только забрать.

В комнате первым делом я подошел к рюкзаку и положил в него косметичку Элис, невесело усмехаясь про себя на тему: вот ты и докатился, Эдвард Каллен. Уловки, хитрости, ложь, теперь вот косметика…
С этими мыслями я быстро переоделся, надев графитного цвета джинсы, такую же легкую майку, а поверх – более светлого оттенка рубашку с недлинными рукавами. Все же на юг еду. Глупо было бы утепляться. Хоть мне и не знакомы ощущения ни жары, ни холода. Я одинаково спокойно переношу любую температуру. Я зашел в ванную, чтобы кинуть в корзину для белья вещи, которые были на мне, и которые слегка запачкались косметическими средствами, осыпавшимися с меня и с кисточек Элис. Менее чем через секунду я вернулся, но в комнате меня уже ждали.

- Привет, красавчик, - услышал я крайне довольный голос старшего брата.
Он развалился на моем диване, в опасной близости от открытого рюкзака и внимательно изучал мое лицо. Улыбка его становилась все шире и все радостнее.
Я скрипнул зубами, но решил оставить его фамильярное обращение без комментариев. Иначе мы сцепимся, и драки не избежать. А я только что переоделся. Но я еле сдерживался, чтобы не ответить ему что-нибудь грубое. Сарказм Розали я еще мог стерпеть, но простить ему…
Розали! Осенило меня.
Вот кто рассказал Эмметту о моем позоре. Я уже было метнулся к двери, чтобы найти сестру и поблагодарить ее за умение держать язык за зубами, но это было лишним – она уже вошла. Я сверкнул глазами, надеясь испепелить ее взглядом.
Извини, Эдвард, он не простил бы мне, если б я утаила от него такое восхитительное зрелище. Просто не обращай на него внимания. И он угомонится. Это она вроде как извинялась. Уж в чем-чем, а в искусстве извинений ей не было равных.
Я подошел к дивану и попытался забрать рюкзак, пока Эмметт не обнаружил в нем пакет с косметикой. Но когда я протянул руку и взялся за ремни, он успел ухватиться за торчавший из незакрытой горловины уголок косметички.
- А что это у нас здесь? – веселился он. – Так-таааак, разные финтифлюшечки, так сказать: носик припудрить, - в его почти черных глазах так и отплясывали буйные черти, а саркастическая ухмылка выводила меня из себя.
Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул, стараясь сохранить спокойствие и равнодушное выражение на лице. Нет ничего хуже, чем показать Эмметту, как задевают меня его поддевки. Отвернувшись от него, я натолкнулся на извиняющуюся улыбку Розали, ее я тоже проигнорировал и подошел к полке с дисками. Начал перебирать их, выискивая те, которые хотел взять с собой в дорогу – все-таки несколько часов в дороге, а плейлисты местных радиостанций не особо меня вдохновляли. Поэтому я всегда брал с собой свою музыку.
- Ну серьезно, и ты на самом деле умеешь всем этим пользоваться? – Эмметт уже успел вывалить содержимое косметички себе на колени и рылся в так удачно попавшихся ему на глаза уликах, - а помады нет? Досадное упущение.
Я лишь крепче сжал зубы, уговаривая сам себя не кипятиться – в конце концов, глупому медведю надоесть глумиться надо мной, и он потеряет ко мне интерес. Главное – переждать.

С дисками для себя я справился очень быстро, но сейчас мне нужно было учесть и предпочтения Беллы. Год назад она любила Linkin Park, рассказывала, что этот диск подарил ей Фил на последнее Рождество перед отъездом к отцу. Я решил взять пару лучших – на мой вкус – их альбомов, следом за ними положил Muse, The Killers и Planet Funk. Надеюсь, что мой выбор устроит Беллу. Я сомневался, что она сама позаботится об этом.
Завидев, что я не обращаю на него внимания, и, цепляя меня за отштукатуренное лицо, ему не удается меня развести и втянуть в желанную им перепалку, брат переключился на новую тему для насмешек.
- Не многовато дисков? Современные молодые люди давно имеют iPod'ы, - продолжал он методично капать мне на мозг. – Согласись, что это гораздо удобнее, чем таскать с собой чемоданы дисков. Вот через пару лет нам снова придется переезжать. И что? Опять тащи всю твою коллекцию. А виниловые пластинки… Это же прошлый век! Зачем тебе все это старье? Никогда не понимал твой тяги к…
Я не дал ему договорить. Как ни старался, не смог совладать с эмоциями, подлетел к нему - не ожидавшему от меня такой прыти, и даже, по сути, не смотревшему в мою сторону - и одним движением швырнул в открытое окно. Оно не пострадало – я хорошо прицелился. А вот дереву, много лет произраставшему на некотором расстоянии от дома, не так повезло. От силы удара, с которым Эмметт влетел в него, ствол старого хемлока дал трещину и раскололся от середины до самой вершины.
Розали, охнув, метнулась к окну и выглянула посмотреть, как он. Разумеется, с ним ничего не могло случиться, сестренка переживала за то, что после такого унижения ее муж взбесится, и из милого плюшевого медвежонка превратится в смертьнесущую фурию. Она решила спасать ситуацию, и выпрыгнула, приземлившись прямо возле него и пригвоздив ошарашенного Эмма к пострадавшему дереву. До меня донеслись звуки их возни и спора. Но меня это не очень заботило – я уже успокоился. И был готов к стычке с Эмметтом, потому что заслужил.
Собрав рассыпавшуюся по всему полу косметику, я сложил ее в пакет и сунул обратно в рюкзак. Издевки брата не могли поколебать моей уверенности в рациональности применения плотного тонального крема. Но как я понял, Элис использовала даже не его, не тот, что покупают в парфюмерных магазинах, а профессиональный актерский грим. С ним шансы у меня были посерьезнее. Не для улицы, конечно, но то, какими я представлял себе дома на юге, мне и внутри придется прятаться по темным углам. Поэтому дополнительная предосторожность совсем даже не помешает. Но все же моя главная надежда была на прогноз Элис – никакого солнца сегодня и в воскресенье. Это все, что мне нужно.

Я спустился в гостиную, куда Розали привела все еще разъяренного Эмметта, крепко удерживая его. Эсме забрала у меня рюкзак и вышла. Я встал прямо напротив брата.
- Я погорячился. Извини, - искренне сказал я.
Я на самом деле жалел, что не сдержался. Многие считали меня эталоном самообладания, но они все ошибались. Я так же легко воспламенялся, как и все. Вывести меня из себя было нетрудно. И будучи в ярости, я так же плохо контролировал свои поступки. Это удручало.
Я действительно раскаивался.
Он посмотрел на меня исподлобья, оскалив зубы и тихо рыча.
- Мне на самом деле очень жаль, что так вышло. И я готов понести наказание, - продолжал я извиняться перед братом.
Еще некоторое время он сверлил меня взглядом, но потом расслабился, незло усмехнулся и похлопал Розали по руке, прося отпустить его. Она посмотрела на него внимательным взглядом, и он кивнул. Тогда она разжала руки и отошла к кушетке возле входной двери. Эсме уже вернулась и сейчас наблюдала за нами. Сверху показались Элис и Джаспер, поглядывающие на нас с любопытством.
- Да ладно, я сам виноват. Напросился, - примирительным голосом отозвался Эмметт. - Ну ты же знаешь, я никогда не упускаю повода поразвлечься. И понимал, что я не спущу тебе этого, - он тихо посмеивался.
Я тоже засмеялся и согласился с ним. Я знал, что так и будет. Для этого не нужно читать мысли. Об этом говорят поступки многих лет, которые мы провели вместе.
Он подошел и поднял вверх руку ладонью вперед, я легко стукнул по ней, закрепляя наше перемирие. Инцидент был исчерпан. Со всех сторон послышались тихие аплодисменты.
- Молодцы, мальчики. Я вами горжусь, - шепотом сказала Эсме.
Подошла к нам и обняла сразу обоих. Момент был, конечно, трогательным, но нам пора было ехать.
- Ты готова? - спросил я Эсме.
Как всегда. Улыбнулась она мне.
И мы ушли.

Из салона аэробуса мы вышли первыми, как единственные пассажиры бизнес-класса, и пошли по освещенному рукаву. Мы шагали по длинным коридорам, разделяющим зону прибытия от здания аэропорта. Я держал Беллу за руку и думал о том, как много людей шли до нас по этому же пути: сотни тысяч, миллионы, сотни миллионов?.. Стены этих проходов за годы существования впитали в себя огромное количество разнообразных запахов. Целый калейдоскоп ароматов: приятных и не очень. Все они перемешались между собой, создавая единый, неповторимый, и ни с чем не сравнимый запах аэропорта.
Наконец, мы дошли до зоны ожидания, где у выхода нас ждала светящаяся радостной улыбкой Рене. Одна, без Фила.
Она так хорошо выглядит! Она такая счастливая! Господи, как я рада, что моя девочка снова в порядке. Думала она, глядя, как мы с Беллой приближаемся к ограждению, за которым она стояла.
Когда мы преодолели его, она, не раздумывая, кинулась обнимать дочь.
- Мамочка! – хрипло прошептала моя девушка.
Голос Рене сорвался, и в нем звенели слезы радости.
- Я так скучала по тебе, Белла…